Идеальный камуфляж

— Крысиное гнездо опять зашевелилось, — тоскливо произнесла леди Агата. Льюис вздрогнул, поднял голову, моргая часто-часто, чтобы избавиться от последней пылинки сна под ресницами, и только тогда посмотрел на нее, растерянно трущую пальцами чайную ложку. Лицо леди Агаты оставалось бесстрастным, но Льюис был знаком с ней достаточно долго, чтобы понять: все, что произошло в последние дни в Йокогаме — действительно важно, раз леди Агата позволяет нервозности просочиться сквозь маску идеального контроля. Все они, в конце концов, просто люди со своими не слишком приглядными слабостями. И именно поэтому Льюис не имел права ее в чем-либо обвинять — сам прекрасно понимал, насколько тяжело было пожертвовать привычным распорядком дня. Старина Бен глухо пробил за окнами. Приближалось время файф-о-клок, которое они, члены Ордена Часовой Башни, давненько не проводили вместе. — Крысы… — едва слышно пробормотал сидевший на соседнем диванчике Оскар, поджимая бледные, как будто обескровленные губы. — Это плохо. Это очень плохо. Льюис его откровенно недолюбливал — Оскар всегда вызывал в нем какое-то странное, противоречивое чувство. Возможно, потому что всегда выглядел таким понурым, будто в любой момент могло произойти что-то ужасное, а он просто заранее решил отрепетировать скорбное выражение лица. Или, возможно, потому что благодаря своей способности, Оскар никогда не оказывался на передовой, а отсиживался в безопасности Часовой Башни в обнимку с собственным портретом — таким же унылым, как и все остальные, которые членам Ордена приходилось брать с собой на задания. И ведь Льюис мог даже допустить, что это было неплохим средством связи между ними и штабом — что это даже было неплохой способностью! — но необходимость говорить с Оскаром и видеть, как знакомо-раздражающе опускаются уголки его губ, попросту выше его сил… Ну или, возможно, причина была в том, что чертов Оскар, едва переступив порог, сразу же занял единственное место рядом с мисс Бронте, таинственным образом умудрившейся задремать над остывающим чаем. Льюис же так внимательно, так обожающе разглядывал ее последние несколько минут, что едва не отправился следом — вниз к очередному кошмару — так и не успев понять, кем любовался все это время. Тайны мисс Бронте пленили его с самого первого дня их знакомства, будто ребенка, обнаружившего у себя перед носом очередную игрушку. Но, чтобы добраться до нее, нужно сначала избавиться от подарочной упаковки — а у мисс Бронте их было аж три. По числу личностей, деливших эту очаровательную темноволосую головку с крупными, точно кукольными, локонами. Льюис вздохнул, вновь принялся размешивать остывший чай и сам не заметил, что привлек этим всеобщее внимание. — Вмешательство Гильдии еще можно было стерпеть, — вздохнула леди Агата, оставляя, наконец, в покое приборы и просто сцепляя руки на коленях, излишне быстро, как показалось все еще витавшему в мечтах Льюису. — Но подозрительная активность русских — явно не то, на что Часовая Башня сможет смотреть сквозь пальцы. Нам необходим свой человек в Йокогаме. — Крыса… — умирающе прошелестел запрятанный в медальон портрет Оскара прямо из кармана Льюиса. Тот уже успел пожалеть о том, что не вывернул перед встречей пиджак — слишком неопределенно смотрел теперь на него живой Оскар. Да и леди Агата, расправив плечи, безошибочно повернулась именно в его сторону. В ее чайных глазах обманчиво-сладко блестели сахарные крошки. Льюис слишком давно знал ее, чтобы купиться и не задуматься над тем, как скоро он успеет обжечься. — Не думаю, что это хорошая идея, — с улыбкой сказал он, изо всех сил пытаясь придать своему голосу уверенность, но тот из-за волнения подводил на каждом звуке: то становился по-женски звонким, как в редкие минуты восторга леди Агаты, то падал в отчаянье Оскара, который, несмотря на общую депрессивность, практически никогда не изливал ее на ближних своих. Ну вот, было же в нем хоть что-то хорошее! Почему тогда собственная способность не могла порадовать Льюиса своей стабильностью? — Я же совершенно не гожусь для миссий под прикрытием! — Попытался Льюис еще раз, наконец-то взяв в руки себя. И до сих пор теплую чашку, чтобы уж наверняка. — Вы же прекрасно помните, что случилось в последний раз… — Когда мы вытаскивали Оскара из тюрьмы и случайно забыли там тебя? — насмешливо поинтересовался кто-то вошедший, припозднившийся Редьярд, судя по натуженно-неловкому произношению слов, в очередной раз позабывший нормальную речь. — Нет. Не официальный раз. Случай с тюрьмой и правда вышел очень неловким, потому что Льюису до сих пор было тяжело признать вслух — да и признаться самому себе — что там было не так уж и плохо. Да и, в конце концов, в его камере отсутствовали зеркала, поэтому желания врезать самому себе, которого он боялся изначально, берясь за это скользкое, как и все, что было связано с Оскаром, дело, так и не возникло. — А, ну значит, тот раз, когда ты опять напился с Шелли, а утром приехал в Орден, забыв перед выходом посмотреться в зеркало, — великодушно подсказал Редьярд, уверенно прокладывая себе путь прямиком к леди Агате. Его руки, видимо, еще до конца не вспомнившие, что они теперь человеческие, по-птичьи изогнувшись, стискивали какую-то бумагу. Мисс Бронте пошевелилась на своем месте и улыбнулась, не открывая глаз. — Льюис скосил всех новичков своим видом… — сонно пробормотала она, чуть хмуря брови. — Энн было так весело, так весело… Но столько сердечных приступов за раз — очень печальный случай. Эмили сердится, Эмили все еще хочет поговорить об этом. Льюис неожиданно понял, что ради возможности избежать этого разговора будет готов сунуться не только в Йокогаму, но даже в Петербург, даже в квартиру проклятого Достоевского. Если она у него, конечно же, была. — В любом случае, тихая разведка — не мой конек, — подытожил он, переводя взгляд на леди Агату. Последнее слово в любом случае оставалось за ней и, судя по уверенно-твердым пальцам, разглаживавшим смятую Редьярдом бумагу, сказано оно будет точно не в пользу Льюиса. — Тихая нам и не понадобится, — хмыкнул замерший над ее креслом Редьярд, раздражающе непонятно чему довольный. — Соответствовать не будет. Я подобрал для тебя просто идеальный камуфляж. — Достоевский точно захочет увидеть его в Йокогаме, — понимающе произнесла леди Агата и, в последний раз пробежавшись глазами по бумаге, протянула ее Льюису. — Действительно хороший вариант. Внутри все свело от странной тревоги. Льюис обвел коротким взглядом всех — смотрящих на него то ли с любопытством, то ли с сочувствием — и опустил голову. Русский, смотревший на него с фотографии, улыбался так, словно сам был готов снять с Льюиса кожу и натянуть на себя вместо осеннего пальто. Не слишком приятное ощущение. — Николь… Николя… Николай? — Льюис попробовал на вкус незнакомое имя, запнулся на фамилии и дернулся, вскинув голову. — Я что, должен буду изображать его прямо под носом у Достоевского?! Да вы… Да он!.. — Такой же клоун, — тяжко прошелестело из кармана, и в этот раз Льюис, не пожалев усилий, заехал по нему кулаком. Лицо Оскара сделалось совсем несчастным. — Достоевский уже выслал распоряжение на его имя, — мягко щуря глаза, прощебетала леди Агата. — Этот человек, по нашим данным, всегда был подле него в таких… масштабных ситуациях. — И почему вы считаете, что этот… Николай… не пожелает явиться лично? — с усилием выдавливая из себя чужое имя, спросил Льюис. Он с недовольством отметил, как уже начали меняться кисти его рук, подстраиваясь под новое, пока еще чужое тело. — Разве это не принесет нам проблем? Редьярд издал какой-то странный, явно птичий звук, больше похожий на смешок, а не на какое-то слово, и тут же смущенно прокашлялся. — Не явится, будь уверен, — спустя мгновение прояснил он. — В данный период времени господин Гоголь… нельзя сказать, что вообще находится среди живых. Он постучал мыском туфли по полу, поймав один непонимающий взгляд. Но, поймав все остальные, с тяжелым вздохом выпрямился и сложил на груди руки, будто в любой момент готовый примерить на свою персону свеже-сбитый гроб. — Он что… — явно уточняя, подал голос Оскар. — Нет. Судя по храпу, просто на отдыхе. — А как ты… — Незабываемый опыт земляного червяка. И, поверь мне, Оскар, ты не хочешь знать подробностей. Оскар замолк, но продолжал с таким любопытством поглядывать на Редьярда, что Льюису стало тошно. Хотя, казалось бы, куда еще хуже. — Я ведь даже никогда не видел его вживую, — в последний раз попытался он. — Это ничего, — успокоил его Редьярд. — У нас есть записи его голоса. А насчет остального… разберешься на месте. Это же русские, с ними вообще сложно строить какие-либо планы. Льюису и начинать-то не хотелось. Но он поймал многообещающую улыбку леди Агаты, залпом осушил свою чашку и поднялся на ноги. Если уж файф-о-клок не задался, то к чему вообще было ждать, что задастся весь день? Он выскользнул из комнаты и прислонился к закрывшейся двери, едва сдерживая дрожь в ногах — не от страха, нет, похоже у этого русского вообще все конечности были длинными. В такие моменты Льюису становилось обидно быть чьим-то зеркалом, но все же… закрой глаза и думай о родине, вроде бы так всегда говорили? Разберешься на месте, хах. Льюис понял, что улыбается — широко и знакомо-сумасшедше. Похоже, в этот раз никто не будет попрекать его за безумные выходки, даже напротив — никто не будет им удивлен. Это хорошо, почти так же, как и возможность наконец-то побыть самим собой — хоть совсем немного, пусть даже и под чужим лицом… Соблазн оступиться и сделать первый шаг в кроличью нору, глубокую, каким может быть только больное человеческое воображение, сделался как никогда сильным. Только теперь Льюису стало немного жаль, что его личное знакомство с загадочным Николаем Гоголем не произойдет еще очень долгое время.