au revoir, mon amour

      Организованное торжество в честь дня рождения Ёнджу оказалось по сравнению с минхёковским скромнее, но по интерьеру не менее богаче. Зал вмещал двести человек вместе с прислугой и оркестром, свет ближе к наступления вечера осветил каждый угол.       Вокруг Донмина ходили повеселевшие люди, которые вели беседы о чём-то своём, что было Ли, как ему казалось, чуждо — политика и семья. Юноша ходил из стороны в сторону, и не мог найти себе в место в этом огромном зале, хотя желающих составить ему компанию было более, чем предостаточно.       Остановившись около своего старшего брата, рядом с которым всё же было комфортнее, Донмин огляделся вокруг, неосознанно пытаясь зацепить взглядом одну единственно важную фигуру на этом балу. Разглядеть её было тяжело, потому что зал разделился на две части благодаря танцующим посередине. На той стороне, которую Ли удалось изучить досконально, её не было. Значит — она где-то там, за людьми, которые радостно пляшут под известные многим композиции.       Каждый танец Донмин знал наизусть, потому что это было частью его обязательного образования. И отказываться от этого не мог. Наблюдать со стороны за остальными удовольствия не доставляло, но не замечать их было практически невозможным — Ли всего на несколько секунд уловил её хрупкий силуэт в толпе на другой стороне зала. И совсем не заметил, как рядом с ней прошёл Мун Бин, сопровождая свою невесту на протяжении всего вечера.       Внезапно раздавшиеся первые аккорды мелодии заставили Донмина вздрогнуть и торопливо обернуться на оркестр. Середина зала опустела, свет приглушили, из-за чего Донмин еле мог разглядеть противоположную сторону.       Но это перестало иметь смысл, когда в центр медленно и грациозно ступила виновница праздника — на Ёнджу было торжественное красное платье с пышной юбкой, без лишних элементов, которые Ли ненавидел на девичьих нарядах; её волосы были распущены и лёгкими волнами спадали на открытые декольте плечи. На её шее сверкали маленькие бриллианты, а лицо украшала радостная улыбка.       Она была такой волшебной. И Донмин не мог оторвать от неё глаз, как и большинство присутствующих. Рядом с ней высокий и статный мужчина, Мун Бин, который аккуратно взял невесту за руку и закружил её в танце. И каждый мог ощутить эту гармонию, даже не догадываясь о том, что они вдвоём настолько искусные лжецы.       Ли хотел отвернуться и перевести дыхание, но это завораживало — то, как она танцует. Как меняются её эмоции на лице, но неизменной остаётся только лёгкая полуулыбка на губах. Как её юбка кружится в реверансе вместе с ней, словно образуя шлейф.       Ёнджу смотрит на Бина и боится поймать взглядом долгожданного гостя на этом балу. Ещё с самого начала, когда все приглашенные собрались, она незаметно высматривала знакомые черты среди сотен лиц.       Донмин знал композицию. Это было первым произведением Минхёка, которое он выучил на уроках, а потом и помогал младшему освоить незнакомые ноты. У Ли тогда только начинались первые уроки, а старший уже заставлял родителей с гордостью заявлять об его талантах. Донмин не завидовал — напротив, искренне радовался успехам любимого брата.       И это стало его любимой композицией, которую он, заучив до последней детали, играл до поздней ночи в комнате, не желая возвращаться в спальные покои. Донмин всегда считал её — своей, потому что она была его вдохновением всё это время. Его музой, нежной и летающей где-то среди облаков. И только она пробуждала в Ли ранее неизведанные чувства. Благодаря этим мотивам, задевающих натянутые струны души, маленькие рассказы Донмина обретали внутри себя жизнь.       В них всегда не хватало чего-то особенного, что заставляло бы сердце замирать в сладостной истоме, а только проигрывая раз за разом это произведение, Ли удавалось отыскать в своём сердце нужные слова — красивые, ласковые, правильные. Которые были вытянуты не из головы парня, а из глубин души, которая нуждалась в любви.       И, стоя посреди заинтересованной толпы, он восхищался тем, как ноты медленно проникали внутрь него. Он видел в центре только Ёнджу, в одиночестве кружащуюся в танце, улыбающаяся своим выдуманным образам. Для Донмина она словно сама была, как что-то эфемерное, ненастоящее, призрачное. Неуловимое волшебство. Небесное творение.       Когда в центр зала к ним присоединялись другие пары, Донмин ощутил в груди скользкое огорчение — оно пронеслось на несколько секунд внутри него и резко исчезло, оставляя после себя только звенящую пустоту.       Кончики пальцев Ли закололо от воспоминаний её тёплых касаний руки. Ладони бросило в холод, сам парень только беспомощно отвернулся и наткнулся на понимающий взгляд Минхёка. Никто не замечал метаний его души в этом зале, что могло братьев только радовать, но Ли глубоко внутри отчего-то захотел, чтобы она его заметила. Но всё её внимание было обращено на того, кто имеет право ей принадлежать полностью. Она смотрела только на него, а Донмин оставался в собственной тени.       Минхёк положил Донмину руку на плечо, отрываясь от возобновившейся беседы с женой и её младшим братом. Душа Ли была вывернута вся наизнанку — и вот она вся перед старшим, испепелённая собственноручно Донмином и разбитая.       Не влюбиться в Ёнджу было невозможно, когда она единственная смогла обратить на себя внимание. Что в ней было такого, чего Донмин не разглядел в других? За спиной слышится знакомый мужской голос и Ли нехотя оборачивается, встречаясь взглядами с Мун Бином. Минхёк приветствует подошедших первым и незаметно дёргает младшего за рукав серого пиджака.       Братья кланяются, а Донмин дрожащей рукой берёт ладонь Но и сухо касается губами тыльной стороны, как можно скорее выпрямляясь и вставая плечом к плечу с братом.       Между ними завязался непринуждённый разговор, а Донмин словно отсутствовал. Он только скупо поддакивал брату и сосредоточился на том, чтобы дышать. Спокойно. Размеренно.       Ёнджу стоит рядом. И Донмина будто пробивают миллиарды искр, образуя между их душами невидимый мост, о котором подозревать могли только они. Чувствуя состояние друг друга, Ли мог поклясться, что никогда ещё так сильно он не ненавидел торжества подобно этому. Досада съедала изнутри, и ему (им обоим) хотелось выбежать на улицу и унять учащенное сердцебиение в груди, что так и норовило сломать крепкие рёбра.       — Свадьба через месяц.       Разум резко включается, и Донмин переводит взгляд на майора Мун. Мужчина улыбается. Губы Ёнджу также трогает лёгкая улыбка и она тупит взгляд куда-то вдаль зала. Минхёк решает продолжить разговор.       И только Донмин стоит на месте и боится шевельнуться, сказать что-то не то, потому что ему так и хочется заявить о своём протесте.       — Прошу меня извинить, я выйду на свежий воздух.       Ёнджу убирает руку с локтя жениха и уже собирается направиться к балкону, чтобы ощутить вечернюю прохладу столицы в этот весенний день. Мун Бин соглашается, а следущая его просьба приводит Ли в полнейшее недоумение.       — Составьте моей невесте компанию. Когда она остаётся наедине с собой, то часто возвращается в расстроенных чувствах.       Минхёк тихо смеётся и позволяет младшему брату уйти за девушкой, пока Бин преодолевает внутреннюю преграду и смотрит невесте вслед. Она в спешке убежала от гостей, лишь иногда останавливаясь на несколько секунд, чтобы принять радушные поздравления. Мужчина смотрел ей в спину до того момента, пока в поле его зрения не появился другой человек, изменивший в последний момент всё.       Бин часто думал по ночам, когда его беспокоила бессонница, что согласился на этот брак из обыкновенной жалости к молодой девушке. Но его выводила из колеи мысль, что ему самому не хватало этого привычного тепла в доме, когда в его стенах живёт женщина, отдающая всю себя семье. Он тосковал по жене долгими зимними ночами, вспоминал, когда осень только позволяла себе впустить морозный ветер и коснуться белоснежным замерзшим инеем почву. Любил её, какой бы день не был пасмурным, а ночь — холодной.       И видеть в Ёнджу любовь всей своей жизни — неправильно, но Бин не мог совладать с собой, когда она была так на неё похожа. Даже манера разговора и незаметные повадки, привычки и случайные взгляды на него — всё это словно идеальное зеркальное отражение первой жены, которое уносило его в прошлое, где он был молод и счастлив. Где он был похож на Донмина — с такой же брошенной душой и разбитый от осознания того, что она никогда больше не будет вместе с ним.       Но Мун Бин знал, что разрыв помолвки повлечёт за собой позор двух семей. И Донмин не сможет сделать её своей, как бы он этого отчаянно не хотел.       Ёнджу вышла на свободную веранду, прикрывая за собой деревянные двери. Но, коснувшись пальцами каменных перил, услышала скрип. Ей поворачиваться не хотелось, потому что видеть Бина — последнее, чего она бы сейчас пожелала.       Было желание остаться в своём родном одиночестве, чтобы насладиться звёздным светом. И не притворяться, кривя душой, что этот брак сделает её счастливой. Но это был не жених — душа задрожала, как только Донмин встал запредельно близко, касаясь чужого плеча своим.       Девушку бросило в дрожь, и совсем не из-за слабого ветра, несущего в себе сладкий аромат цветов. Он стоял так близко, касаясь её — словно ладонью проник в душу и дал распуститься внутри бутонам душистой гардении — символу тайной любви. Её любимые цветы.       — Поздравляю Вас с днём рождения, мисс Но, — девушка повернулась, сжимая дрожащие губы в тонкую полосу. — Позволите?       Но кивнула, и Донмин взял девушку за руку.       Руки имеют свойство меняться. Переплетающиеся линии то становятся глубже и ярко выраженные, то выцветают и бледнеют, сравниваясь с ровной поверхностью ладони. Кожа грубеет, становится сухой и чуть ли не неприятной на ощупь. В них нет больше той детской мягкости, и ладони юноши были такими. Крепкое рукопожатие, сильное — оно заставляло собеседника напротив убедиться в юношеской силе. И воспринимать Донмина всерьёз.       Но тепло её рук все то же, как ему кажется. Он выдумал себе, что они были и будут такими всегда — родными и любимыми. Донмин не может перестать думать о том, что ему просто жизненно необходимо держать её руки в своих, покрывая быстрыми короткими поцелуями. Чтобы убедиться в том, что она настоящая.       Парень достаёт из кармана заколку-шпильку с гравировкой любимого Донмином выражения, которое он так легко и опрометчиво подарил Мун Бину на листе бумаги по его очередной просьбе — «Grand amour cause grande douleur». Деревянная тонкая палочка, на более широком конце которого блестело серебряное кольцо, с камнем жемчуга посередине, обрамленном бриллиантами. Девушка поворачивается к нему спиной, а у Донмина руки дрожат, когда он берёт передние локоны в свои, закручивает их и продевает заколку.       — Звёзды сегодня необычайно красивы, не находите?       Ёнджу нарушает тишину и поворачивается вновь к парню лицом, проявив инициативу и взяв его за руку, приходя в восторг от происходящего. Она поднимает глаза и любуется им — при лунном свете в этой тишине он кажется ей самым близким, самым любимым, самым родным. И никто на целом свете не мог её сейчас в этом переубедить.       Ей дорога каждая секунда, потому что скоро им придётся зайти в шумный зал, к людям, которые теперь не кажутся близкими. И всё вернётся на свои места, как и было до этого момента. И им так не хочется открывать двери, чтобы упасть с небес на землю, где у них осталось до ужаса мало времени вместе. Один месяц. И как успеть сказать ей обо всём? Как успеть навсегда запечатлеть этот образ в своём сердце, чтобы доставать его потом воспоминанием и горевать об ушедшем?       Как сопротивляться этому чувству, которое приросло к ним, словно так нужно.       — Вы правы. Вся моя вселенная будто в глазах напротив.       Донмину хочется проговорить вслух те слова, что остались безмолвным письмом на заколке, и любоваться ею так вечность. Но он знает, что если сейчас позволит себе это, то отпускать будет тяжелее.       Больнее. Невыносимее.       — Мне очень жаль, — её голос теряется в глухой тишине и замолкает, стоит Донмину улыбнуться ей по-настоящему.       Широко и счастливо. Так, словно в следующую минуту жизнь вновь их не разлучит.