Настоящая королева

— Ты поздно, — строго произнесла Махидевран, стоило Лили вернуться в свою комнату за полночь — Вильям весь день плачет без тебя. Только сейчас уснул. — Вы осуждаете меня, госпожа? — она и бровью не повела и, зайдя за ширму, стала переодеваться, хотя проснувшаяся Мария и хотела помочь — Не нужно. Я сама справлюсь. Благодарю. — Ты оставила ребёнка, которого называешь сыном, на целый день. Я искала тебя, — Валиде подошла к камину и стала задумчиво смотреть в горячее пламя, подавляя себе злость, основанную на волнении — Да и Мустафа искал тебя. — А что хотел от султан? — уже будучи облачённой в одну ночную сорочку, Ченс вышла к госпоже и встала рядом, соединив руки в замок — И почему вы искали меня? Что-то произошло? — Я искала тебя по причине, имя которой — Ибрагим. Очевидно, что он разговаривал с тобой утром — сам рассказал, — черкешенка несколько раз прошлась по комнате, в то время как Лили села в кресло, оставшееся тут с прошлого визита — И темы тоже очевидны, но меня волнует кое-что… — она села в кресло напротив — Почему ты так жестока? Неужели тебе их совсем не жаль? Дети! — Я не жестока, госпожа… Скорее согласна с суровой реальностью, — она сложила пальцы домиком и перевела взгляд с госпожи на огонь — Ведь вы в глубине души согласны со мной, хотя и ни за что не признаетесь… — А своим детям ты бы пожелала такой участи? — выпалила Махидевран, стараясь достучаться до Бронт — Чтобы, в лучшем случае, один из них жил? Для матери все дети равны и смерть любого из них причинит ей одинаковую боль. Будто пальцы режь — большой, средний — одинаково больно. — Неужели? — с некой демонической ноткой в голосе рассмеялась англичанка — А поставьте себя на место нашей разнесчастной Хюррем Султан. Что бы вы выбрали? Смерть шехзаде Мехмеда, Селима и Баязида или смерть Михримах Султан? Не говорите мне… Я знаю, что вы бы выбрали… В любой семье, где есть хоть маломальское состояние, мальчики гораздо ценнее девочек. По себе знаю, уж можете поверить… — Это тебя там сделали такой жестокой. В этом проклятом Лондоне ты стала камнем, — Махидевран, сдерживая в себе ярость и слёзы, поднялась с кресла под внимательным взглядом Лили. — Не без причин, Валиде, — девушка проводила взглядом мать султана, разочарование которой витало в воздухе… Утро… Следуя своей новой цели аккуратно, но твёрдо, Лили выбрала прекрасное тёмно-синее платье с серебряной вышивкой… Снова вспомнилось Рождество… Это платье напоминало наряд Снежной Королевы из какой-нибудь сказки, длинные волосы оставила распущенными, что едва заметными волнами спускались до середины спины, шею украшало ожерелье из едва заметным бриллиантиков, что больше напоминали сияющую нить, а на руке — нежный браслет. Слегка подкрасила вечно бледные губы, скрывая внутреннего «утопленника». Мария ушла гулять с Вильямом в саду сразу после завтрака, а леди, в сопровождении двух выделенных ей Махидевран Султан служанок, отправилась к султану, ведь тот всё же ждал её ещё со вчерашнего дня и ждал сейчас. Решив немного напомнить о своём существовании, Ченс вошла в гарем и, поняв, что не выполнит желаемого без помощи, прошептала что-то служанке на ухо, после чего та показала на миловидную девушку с тёмными волнистыми волосами. — Айше-хатун, — позвала девушку англичанка, подходя к ней, сидящей среди подруг — Ты ведь фаворитка султана, не так ли? — Да, — растерявшаяся девушка встала и, смотря в пол, кидала на Лили опасливые взгляды. — Не бойся меня — нет причин для этого, — почти искренне улыбнулась Бронт, что сняла с руки браслет и надела его на руку фаворитки — Искренне желаю тебе здорового малыша, Айше. И никогда не унывай. — Благодарю вас, госпожа, — удивлённая наложница поклонилась, а довольная Ченс ушла к падишаху. Да, это было почти неприкрытое лицемерие, ведь в действительности ей было глубоко всё равно до судьбы этой наложницы, но пусть порадуется немного — полезно будет малышу. — Доложите султану обо мне, — сказала Бронт стражникам, стоящим у покоев падишаха. Через минуту она вошла и почти мгновенно оказалась в прошлом, ведь когда-то давно она уже была в этих покоях, когда первый раз увидела Сулеймана Великолепного. С тех пор практически ничего не изменилось, лишь за исключением некоторых вещей, что появились или же исчезли из обстановки. Но тут, как и раньше, очень уютно и даже от стен веет этой теплотой и, как ни странно, даже некоторой заботой. Будто нечто укрывает тёплым одеялом, при этом согревая изнутри. — Лили, — позвал девушку Мустафа, что стоял в стороне около зеркала и там его было можно увидеть далеко не сразу. — Султан, — англичанка поклонилась и улыбнулась, с некоторой наивностью осматривая позабытую обстановку — Вы меня вчера звали, но я была на прогулке и вернулась очень поздно — не решилась вас беспокоить. — Ничего. Это было совсем не срочно, — он, двигаясь медленнее обычного, остановился напротив Лили, что, совершенно не стесняясь, улыбалась и смотрела в его глаза своими зелёными, будто разглядывала его бренную душу — У вас всё хорошо? Не нуждаетесь ни в чём? — Ох, нет… Что вы? Всего хватает и даже больше, чем в избытке, — она немного усмехнулась, облизывая губы — И я… В который раз благодарю вас… Вы когда-то приехали в столицу из Манисы, чтобы отдать письмо самому, вместо того, чтобы доверить его гонцу, солгали матери, чтобы снова приехать — и всё это, рискуя отношениями с отцом, постом санджак-бея Манисы и, следовательно, местом потенциального первого наследника, а теперь ещё и дали шанс на ту жизнь, которую я и не ожидала, хотя я для вас — чужой человек, если говорить без прикрас. В этот раз она говорила абсолютно искренне — не было желания, да и особо смысла лгать этому человеку… Кусать руку, которая тебя кормит — занятие либо для отчаянных, либо отчаявшихся. Да и просто, рассматривая его черты лица, глаза и улыбку хотелось быть полностью искренней и улыбаться, просто радоваться, что находишься рядом, радоваться его успехам и ободрять в моменты неудач. Странно? Возможно, но эти эмоции нельзя отрицать. Нет, это, ни в коем случае, не былая детская влюблённость, а скорее дружеская симпатия, вытекшая из этого чувства… Желание просто быть рядом, а дальше, как пойдёт… Как управят высшие силы… Но как же желание быть Хасеки? Неужели пропало? Куда же спряталось оно? Спряталось за стеной понимания того, что насильно никому нравиться нельзя, да и невозможно, а потому, чтобы нравиться, нужно быть доброй, искренней девушкой и мудрым советчиком, но, вместе с этим нужно уметь быть сильной и хитрой, чтобы никто не мешал тебе на пути. К этому выводу Лили пришла сегодня ночью, когда не могла заснуть… «Благородство, прямолинейность и искренность» — таков был девиз покойного лорда Аддисона Бронта, но «Лицемерие, решительность и любовь» — девиз леди Лили, которую знатно помотала судьба. — Возможно, но я, как ни странно, рад, что вы, чужой человек, носите кольцо, — Мустафа аккуратно повернул ладонь девушки так, чтобы был виден тёмно-алый камень — Скольких владельцев оно украшало. Оставайтесь его последней хозяйкой. — С радостью, но… Почему вы так официальны ко мне? Раньше не было так, — решив, что морально и стратегически правильнее соблюдать дистанцию, Ченс сделала небольшой шаг назад, как бы забирая руку. — Я не знаю… Честно, раньше видел в вас лишь глупую и недалёкую девицу, у которой время от времени случались проблески ума — уж не обижайтесь. Сейчас я думаю совсем иначе, — признался султан, наблюдая за девушкой, разглядывающей почти в наглую его рабочий стол. — Признаться… Обидно немного было, но уже нет смысла, да и ваше письмо тогда растопило моё сердце, не оставив место даже самой сильной обиде, — Homo homini lupus est. Человек человеку волк. Я считаю, что навредить человеку может только он сам — человек. А потому, звучит, конечно, корыстно, но я сделаю себе только хуже, если буду держать на вас обиды. — Это самое эгоистичное, что я когда-либо слышал в своей жизни, — рассмеялся Мустафа, заставляя тем самым англичанку посмотреть на него через плечо и тоже улыбнуться. — Получается, что я самый эгоистичный человек в вашей жизни — интересное место я занимаю, — поддержала весёлую обстановку Ченс, но потом, задумавшись, будто какое-то чувство подсказывало, изменилась в лице — Простите, но мне нужно идти. — Что-то случилось? — Не знаю, но я лучше пойду. Простите ещё раз, — Лили поклонилась и, придерживая подол платья, побежала к себе в комнату, где уже была Мария с Вильямом, что лежал на кровати весь красный и в поту — Что случилось, Мария? Вильям?! — Я не знаю, госпожа. Мы гуляли. Он пробежал вперёд совсем немного и упал, — леди оттолкнула служанку и стала ощупывать сына, что был невероятно горячим — Я уже позвала лекаря, госпожа. — Мальчик мой бедный, — она поцеловала его в лоб и погладила по мокрым кудрявым волосам — Принеси холодной воды и ткани — будем сбивать жар. — Да, моя леди, — Мария даже не успела выйти, как в покои влетел черноволосый мужчина лет пятидесяти, держащий в руках большой деревянный чемоданчик — Госпожа. Лекарь. — Скорее, эфенди! — Бронт отошла в сторону, давая мужчине больше свободы — Помогите моему сыну! — Хорошо, госпожа, хорошо. Только не надо так нервничать, — спокойно говорил лекарь, начиная осмотр малыша. — О, Господи, — Лили села на тахту и, пряча глаза в полупрозрачных синих рукавах, разрыдалась, а вездесущая Мария, упав на колени в углу комнаты, стала горячо молиться — Ну что? Что, эфенди? Скажите, что ничего серьёзного нет! — Госпожа, — эфенди стал одного цвета со своей белой тряпочкой, которой промакивал лоб — Немедленно покиньте покои, прошу вас… — он нервно сглотнут — У вашего сына оспа. — Нет, — англичанка прикрыла губы, по которым стекали солёные капли — Нет, Господи! — Моя госпожа, — Мария обняла девушку за плечи и стала почти выталкивать её из комнаты, выходя вместе с ней — Он выздоровеет. Выздоравливали же раньше. — Отче наш… — Лили начала читать молитву, но не успела продолжить, потеряв сознание от избытка волнения. Некоторое время спустя… Англичанка очнулась в покоях Валиде, находившиеся к её комнате ближе всех. Но, едва проснувшись и осознав, что всё произошедшее не было сном, уткнулась носом в подушки и дала волю чувствам, выкрикивая их. Молитвы, проклятия, обещания — всё смешалось в кашу из слов и языков, которые только знала Ченс. Перед глазами проплывали все те счастливые мгновения, что Лили провела вместе с Вильямом. Тот день, когда Вильяма подкинули ей под дверь, когда она впервые взяла его на руки, приласкала и поцеловала. Но неужели этот невинный комочек заслужил ту боль, что сейчас испытывает? Вот уж нет! А может это наказание ей? Всё может быть, ведь на ней грехов уж поболее, чем на этом малыше. — Лили? — Махидевран села рядом и коснулась её спины, пытаясь достучаться до неё — Повелитель пригласил к твоему сыну своего лекаря — Вильям поправится. Обязательно, дорогая. — Госпожа, — Ченс посмотрела на черкешенку красными от слёз глазами — Никого, роднее него, у меня нет. И уж его смерть я точно не вынесу. Зарок даю, Господи, ты примешь и мою душу, если я потеряю своего мальчика. — Ты ума лишилась?! — Валиде резко схватила англичанку за подбородок и одарила её горячей пощёчиной — Никогда не клянись своей жизнью, ты меня поняла? В ответ девушка лишь упала обратно на подушки, чувствуя невероятный упадок сил и вскоре заснула. Это был невероятно странный сон. Она, облачённая в то самое чёрное с сине-фиолетовыми переливами платье, шла по заснеженному полю, сугробы в котором настолько глубоки, что было легко перепутать их с горами. Даже небо казалось белым из-за облаков и падающего снега. Деревьев не было вообще — лишь снежные горы и небольшая тропка между ними, по которой Лили и шла. Неожиданно вдалеке показалась тёмная фигура, что плыла в нескольких сантиметрах над землёй. Ченс остановилась, а фигура приближалась, приобретая вид человека в чёрной мантии с капюшоном, из-за которого лица не было видно вообще. Она всё приближалась и приближалась, а в одну секунду глаза этой фигуры загорелись алым огнём. Леди уже хотела закричать, но не вышло — эти глаза подавляли волю и всякое желание. Неожиданно за спиной фигуры появились огромные крылья с блестящими чёрными перьями. — Дева Мария! — дочь лорда села на кровати, при этом тяжело дыша — Матерь Божья… Гречанка помогла Лили, временно живущей в комнате Махидевран, одеться. Из её слов Бронт узнала, что проспала целый день, хотя совсем не чувствовала в своём теле бодрости, а скорее наоборот — будто её переехала карета, а то и не одна. На негнущихся ногах англичанка подошла к своим покоям и посмотрела на евнухов с немым вопросом, на что те ничего утешительного не сказали, лишь: «Лекари делают всё, что могут». — Мария… Посиди со мной на балконе, — Ченс взяла девушку за руку, будто ища в ней дополнительные силы — Не вынесу одиночества сейчас. — Я вас не оставлю… Я сделаю, как просите… Весть об оспе распространилась по Топкапы, как лесной пожар. В гареме осмотрели всех девушек, евнухов и стражников на наличие симптомов, в том числе Валиде и Мустафу. Всех. Даже Лили, пока та спала. Новых больных не выявили, а потому все силы сосредоточили на этом маленьком мальчике непонятного происхождения. А в это в ремя девушки сидели на тахте. И если бывшая родосская рабыня тряслась от холода, то Бронт не чувствовала вообще ничего, с пустотой во взгляде и застывшими слезами на глазах. — Повелитель, — Мария поднялась, едва увидев бесшумно вошедшего султана, что тут же, к радости гречанки, дал ей знак уйти — Конечно… Мустафа встал за спиной Лили и долго гипнотизировал её черноволосый затылок взглядом. В конечном итоге он положил свои ладони на её плечи, что оказались невероятно холодными — напрасно она сидит без накидки на балконе зимой. — Лили, — но на обращение ответа не последовало — Вильям поправится… У него лучшие лекари Стамбула. — Мой бог не слышит меня, — холодно, как её кожа и окружающая погода, произнесла леди, посмотрев на Мустафу таким взглядом, который он предпочёл бы как можно скорее забыть и больше никогда не вспоминать, но ему было интересно, что девушка скажет дальше, однако следующего он не ожидал вовсе — Может быть ваш меня услышит? Ибо мой, похоже, отрёкся от меня…