Р.И.Т.Е.Н.А.Р.И.О.Н.А.

Драгоценнее жизни лишь первый вдох после смерти. Лис-Янавион Коннис-Кано

Огромный жёлтый шар в небе нестерпимо палил жаром и слепил глаза, прожигая сетчатку насквозь. Ей пришлось крепко зажмуриться, чтобы хоть немного облегчить эту нестерпимую муку. Хм, «ей». Кому это, «ей»? Кто она? Что она здесь делает? Каково её имя, какова её цель? У неё не было ответа ни на один из этих простейших вопросов. Впрочем, сейчас было не до них. Надо было разобраться с этим воистину кошмарным шаром, который отравлял ей и без того не самую хорошую жизнь: каждая клеточка тела болела, а если ещё не болела, то грозила вот-вот заболеть. Она, всё ещё не разжимая век, поднялась на ослабшие ноги, и, в бессильной злобе погрозив шару кулаком, наощупь побрела вперёд, не видя дороги, выставив вперёд исцарапанные и испачканные руки. У горячего жёлтого шара наверняка тоже было имя. Вот только какое, какое, какое?.. Оно вертелось на кончике языка, застревало между голосовыми связками, только никак не хотело проскочить чуть дальше. — Со-о-о-лнце, — хрипло протянула она, еле шевеля потрескавшимися губами. — Ненавижу-у-у. И она пошла дальше, надеясь найти где-нибудь убежище от этого жестокого светила, такого светлого и такого чёрного одновременно, сжигающего всё вокруг. И попутно она вспоминала себя. Вернее, своё имя. Сова. Да, Сова. Хорошее имя, короткое. И вроде бы что-то значащее… За спиной висело нечто длинное и тяжёлое. Оно прижимало к земле, не давало дышать, отягощало ненужным грузом. Сова нашла в себе силы дотянуться до кожаной лямки на плече и стянуть её вниз, и неведомая ноша соскользнула на землю. Бог его знает, что это такое. Ещё на другом плече болталась небольшая сумка, доверху набитая какими-то металлическими толстыми короткими стержнями. И снова забытое слово рвалось наружу, но не находило нужной лазейки. Сове пришлось сильно поднапрячься, чтобы вспомнить это слово. — Пат-ро-ны, — слово она вспомнила, вот только не понимала, для чего эти загадочные «патроны» вообще нужны. И вообще, тяжёлые они. И штука эта длинная ещё тяжелее. Зачем таскать их с собой? Смысла в этом всё равно никакого не было. Она не знала, что это такое и как этим пользоваться. Сова вообще ничего не знала. И, более того, не хотела знать. Хотела лишь, чтобы это гадское солнце скрылось за облаками, а лучше — за горизонтом. Лишь бы стало темнее, хоть немного темнее, темнее да спокойнее. — Эй, Ритен! — Свальда звала её, прячась за деревьями. Звонкий голос её разносился далеко по лесу, порхая сквозь веток и листьев, как певчая птица. — Ритенариона, ну же! Догоняй, пока я на Другую Сторону не ушла! Это была их игра. Догони, пока я не скрылась из глаз. Догони, пока я не ушла на Другую сторону. Догони, пока я не исчезла окончательно. И Ритенариона бежала, продираясь через колючие кусты и больно бьющие по лицу и рукам еловые ветви, пока Свальда не скрылась, не исчезла, не ушла на чёртову Другую Сторону. Свальда всегда смеялась, когда пыталась ускользнуть от Ритенар. Ритенар же всегда испытывала тревогу и смутное беспокойство, когда гналась за Свальдой. Вдруг действительно уйдёт?.. Так было в детстве. И Свальда, и Ритенариона выросли. Вот только играть не бросили. Игра осталась прежней, правда, заиграла новыми красками — мрачными красками. Обросла ядовитым плющом трагедии, отрастила острые клыки воспоминаний. Свальда снова бежала по лесу, крича про уход на Другую Сторону. Только теперь уже в её голосе не слышалось ни смеха, ни шутки. Телльдер была серьёзна, как никогда. И это значило, что Ритенариона больше не может проиграть. …Ритен тащила её домой, вырывающуюся, рыдающую, саму не свою, не узнавая в ней старшую сестрицу. Телльдер сама себя не узнавала и не могла ответить, почему её так тянет на Другую Сторону. Что же там такое? Что её так громко зовёт? И всё равно Свальда раз за разом вырывалась из цепких рук Ритенарионы и Миривальда и снова уходила в леса, ненавидя себя за безропотное повиновение таинственному «зову». Ритенариона догоняла Свальду раз за разом, раз за разом. Но однажды та всё-таки скрылась из глаз. Эдъяви Кано отчаянно искал свою жену, осматривая охотничьи угодья худых мертов даже посреди ночи. Он надеялся найти хоть что-нибудь, неважно, что — обрывок ткани, гильзу, «Королеву-Ведьму», «Тишь» или само тело Ритенарионы. Но ничего не было. Ни следа кровавого пиршества лозвиров или мертов, ни прощальной записки. Ни-че-го. Может, Ритенариона ушла на Другую Сторону, надеясь найти сестру. Может, она покончила с собой, повесившись или утопившись подальше от посторонних глаз. Может, её довольно опасное развлечение — охота на мертов — в итоге вышло ей боком. Эдъяви нуждался хоть в капле определённости, но, как назло, ею тут и не пахло. Он прочесал все места, которые обычно использовала Ритенар для своего «хобби», но ничего не нашёл. И вот, уже потеряв надежду и веру, Кано в последний раз пришёл проверить одну излюбленную Совой Ри поляну. Поляна была красивая, даже очень — с трёх сторон её окружал еловый лес, а с четвёртой — груда больших каменных глыб, за которой шёл довольно крутой песчаный холм. На поляне всегда было светло и тихо. Обычно сюда заходили погреться на солнце окоченевшие за ночь дневные мерты, но изредка забредали ползающие. Ритенариона же, скрываясь либо на высоких деревьях, либо на больших камнях, стреляла по мертам из «Тиши». Идеальный тир — бесплатный, с движущимися мишенями и с немалой долей адреналина. У Телл никогда раньше не возникало проблем с такой «охотой». Никогда. До этого момента… На камнях ничего не было. На склоне и на самой поляне — тоже. Эдъяви, тяжело вздохнув, сел на землю и достал из кармана сигарету. Без каких-либо эмоций на лице покрутил её между пальцами, зажёг при помощи обычного «огонёчка», простейшего из заклинаний, и закурил, обведя взглядом пустую поляну. Ни мертов, ни Ритенарионы. Только лёгкий ветерок, солнце и вяло покачивающиеся ветви деревьев. Из стройного ряда широколиственных деревьев выделялась слишком высокая ель, в раскидистых лапах которой можно было легко прятаться от зорких глаз призрачных или худых мертов. Ель невольно привлекла внимание Эдъяви, и тот, делая затяжку за затяжкой, смотрел на неё, размышляя, каково это — сидеть почти на самой её вершине, морщиться от колючих хвоинок, протыкающих одежду, и держать в руках не самоё лёгкое оружие, целясь в опасных существ, вполне способных убить тебя за доли секунды. Из-за небольшого облака вышло солнце, осветив поляну, подогрев Эдъяви спину. На нижних ветвях ели, метрах в трёх от земли, что-то блеснуло. Это оказалась «Тишь». Одна из снайперских винтовок Ритенарионы. У Свальды всегда были какие-то проблемы в жизни. То любимый котёнок пропадёт, то красивая лента выскользнет из рук и упорхнёт в небо, то подаренный клинок уйдёт на дно глубокого голубого озера, то мальчик не ответит взаимностью… Но Свальда быстро успокаивалась, вытирала рукавами слёзы, громко, с воодушевлением сморкалась, обязательно говорила свою любимую фразу: «Значит, такова моя судьба», смирялась со своей судьбой и жила дальше. Иногда смириться удавалось не сразу, но в итоге принятие обязательно приходило к Телльдер, и она больше не печалилась о потере. Ритенарионе всегда казалось, что её сестра способна пережить всё, что угодно, раз уж даже смерть матери она восприняла, как очередную свою проблему. Ритенар помнила тот день, когда она, плача, поднялась к Свальде в комнату, чтобы сказать, что их мать покинула этот мир. Телл думала, что Свальда наконец скажет что-то новое взамен этой набившей оскомину фразе, но та, откинув с лица тёмную прядь волос, тихо ответила: «Значит, такова наша судьба». Ритенариона тут же полезла в драку, посчитав сестру бесчувственным чудовищем. Но однажды Свальда вместо любимого высказывания про судьбу завела совсем другую песню, с проклятиями, стенаниями, воплями и мольбами о пощаде, обращёнными неведомо к кому. Выла она долго, рвала на себе волосы, пыталась вылезти через окно и убежать как можно дальше (видимо, опять в лес), а потом затихла. Но слёзы не вытирала и не сморкалась. Сидела, забившись в угол, шмыгала носом и сдавливала голову руками. Другая Сторона снова звала её. Очень и очень громко, требовательно, настойчиво. «Приходи сейчас, приходи немедленно, я жду непростительно долго». Когда утром Ритенариона зашла проверить сестру, Свальда уже исчезла. Она не вернулась сама. Поиски ничего не дали. В ночи нечто позвало её. И Телльдер наконец откликнулась на зов. — Слышал, Вандеро? Ритенариона несколько дней назад пропала. А пять лет назад её сестра как сквозь землю провалилась. Что же с этими Теллами не так?.. — задумчиво протянула Ванери, размешивая сахар в алом чае маленькой ложечкой. Вандеро, сидящий напротив, равнодушно пожал плечами и запихнул себе в рот большой кусок сырой печени, вытащенной из какого-то старого лозвира. — Да Нэар-Фьор его знает. А с сестрой что случилось? — Поехала крышей из-за Другой Стороны. По земле каталась, умоляла отпустить её туда, тайком уходила из дома, потом возвращалась. Сходить с ума по этому поводу она начала ещё в детстве, но в последние года два-три до её исчезновения всё обострилось. В итоге пропала с концами. Красивая она была, Свальда эта. Поговаривали, что мерт в неё какой-то влюбился, вот и звал к себе. А Ритенариона сама виновата: любила она, понимаешь ли, в мертов пострелять из своих винтовок. Я не спорю, стреляла она мастерски — потому я и сделала её одной из своих приближённых. Всегда полезно иметь в запасе снайпера, — на этих словах Мъянорен-Шер согласно закивал. Уж он-то в этом разбирался. — Только во всём нужны мера и осторожность. Она же ходила на охоту чуть ли не каждую неделю, причём почти всегда одна. Изредка брала с собой Норль-Эр или Эдъяви с Лимтонером. Видимо, в этот раз напоролась не на тех мертов. А жаль, хорошая девушка была. — Тебе кого-то жаль? Не верю! — издевательски выгнул рыжие брови Вандеро, облизывая перепачканные в крови пальцы. Тяжёлый запах крови оседал на одежде и мебели. — А ты поверь, милый, — отозвалась Ванери. — Я ведь искала её первые два дня. А потом поняла, что смысла нет. Живым от худого мерта никто не уходил, кроме, пожалуй, Свальды. Но и это — выдумка. Ритенариона знала правду. И в чём же была правда? Где же была правда? На Другой Стороне была правда. Свальду увидел предводитель худых мертов, самый сильный и опасный из них, Анивэнд. Это правда. Он влюбился в неё и хотел заполучить её себе в жёны. Это правда. Он потребовал от призрачного мерта, чтобы тот заколдовал Телльдер. Это правда. Заклятие тянуло Свальду на Другую Сторону. Это правда. Свальда не погибла окончательно в своей последней вылазке. Вот правда. Потому Ритенариона и убегала на охоту каждый раз, когда выдавалось свободное время. Она искала сестру в искажённых тлением лицах, выискивала лохмотья её одежды на истощённых телах монстров, смотрела, нет ли у кого на поясе «Обманутого времени». Ритенариона знала, что рано или поздно найдёт сестру. Найдёт и убьёт то, что от неё осталось. — Светит, светит… Как же ярко светит… — бормотала про себя Сова, закрывая лицо руками. Солнце не думало стать чуточку милосерднее. — Горячо светит, опасно светит… Горит… Но свет уже не казался таким нестерпимым. Дело медленно шло к закату, тени удлинялись, воздух становился тише и прохладнее. На губах появилась слабая улыбка — и тут же исчезла, растаяв. Что такое улыбка? Зачем улыбка? В чём её смысл? В чём смысл вообще всего, что тут происходило? Сова продолжила бесцельно ходить по лесу, опираясь руками на толстые, старые стволы, покрытые шершавыми лишайниками. Идти. Надо идти. Надо идти вперёд. Надо что-то найти. Вот только что? Дорогу домой? А есть ли у Совы дом? Может, надо найти значение имени «Сова»? Это было неважно. Это всё было неважно. Надо просто идти, вперёд, вперёд, вперёд. Ноги, двигайтесь, руки, не болтайтесь так сильно, глаза, не закрывайтесь. Ноги, идите, несите это усталое, тяжёлое, бесполезное тело вперёд… — Выбросите тело, — низко протянула Сова, еле ковыляя по мягкому, глубокому мху. — Выбросите это бесполезное тело, ноги… Вам будет легче, вы сможете уйти дальше. Ноги должны идти… Тело же только мешает. Веки наливались свинцом, опускались вниз, Сова снова шла с закрытыми глазами, засыпая на ходу. Что с ней случилось? Почему она почти ничего не помнит? Что она ищет? Солнце село уже окончательно, уступив место на небе наблюдающему оку луны и многочисленным звёздам. В воздухе медленно распространялся лёгкий, но противный запах гнили, спускаясь с небес на землю. Знакомое ощущение скверны и отчаяния. Сова точно чувствовала всё это раньше. Нужные слова вспомнились сами собой. — Звёзды гниют. А луна разлагается, — Сова подняла голову вверх, чтобы посмотреть на это омерзительное зрелище. А ведь действительно: мерцающие звёзды были словно поражены каким-то чёрным грибком, и с них изредка капало нечто тёмное и зловонное, а луна вся оказалась затянута чем-то белым. Словно не око, а сплошное бельмо. У Совы захватило дух и закружилась голова. Чёрно-белые звёзды поплыли по тёмно-синему небосклону, луна завертелась на месте. Сова кружилась вместе со всеми гниющими небесными светилами, ни на секунду не отрывая взгляда от них, не моргая и тихо шепча: — Кружится… Всё вокруг кружится… Всё кружится вокруг круга… И кроме кружащегося круга и того, что кружится вокруг него, нет ничего рядом. Только кружение. Только круги светящиеся, мертвенно-бледные. Ведьмины круги, кружащиеся вокруг. И всё кружится… И я кружусь вместе со всем. По кругу, по кругу, по кругу… Ведьмины круги из ослепших лун и протухших звёзд полностью поглотили разум и сознание Совы, и та, резко прекратив ходить по кругу, сделала несколько шагов в сторону, покачнулась и упала, утопая во влажном густом мху. Прекрасная постель для умирающей ночной птицы. «Вот, значит, что такое сова», — успела подумать Сова до того, как бесконечные круги сомкнулись над её головой. По ночам Теллеке пронзительно выла в два голоса, не позволяя уснуть ни Ивисме, ни Эдъяви. Лозвир задирала обе головы к смердящим небесам и затягивала свою унылую, тоскливую песню, тянущуюся вверх и расползающуюся по земле. Теллеке участвовала первые несколько дней в поисках своей хозяйки, старательно обнюхивая все те опушки и овраги, где Ритенариона просто обожала затаиваться и истреблять мертов. После Кано перестал брать суку с собой, понимая, что от её нюха толка уже не будет, полагаясь теперь исключительно на свои глаза и интуицию. Но после того, как Эдъяви обнаружил «Тишь» на ели (было понятно, что винтовка упала с верхних ветвей дерева), он сразу же потащил Теллеке в лес, на новые поиски. Блуждали они вслепую, мало на что надеясь. И всё же кое-что нашли — «Королеву-Ведьму», небрежно брошенную у ствола зачахшего дуба, и сумку с патронами, валяющуюся там же. Эдъяви с трепетом поднял L42A1, которую он сам когда-то притащил из своего родного мира в подарок Ритенарионе. Она бы никогда не бросила «Королеву» просто так. Теллеке беспокойно обнюхивала винтовку и сумку, тыкаясь влажными носами в ткань и металл. — Что с тобой, двуглавая? — невесело спросил Эдъяви. — Чувствуешь во всём этом какой-то подвох? Я тоже. Лозвир тихонько заскулила, поджав все три хвоста. Но весь её страх исчез, когда она смогла взять след своей хозяйки. Странный след. След, пахнущий разложением. Свальда, красавица Свальда, где она была теперь? Ритенариона сбивалась с ног, используя все возможные способы отыскать сестру, а когда способы заканчивались, возвращалась к началу. Свальда… Ей пророчили судьбу роковой женщины, отважной воительницы и легендарной Ловкой. У Телльдер не было дополнительного рта, чему Ритенариона всегда завидовала. Всё-таки рот на шее уродовал. Без него Телльдер казалась совершенной. В конце концов, это её и погубило. Слишком уж идеальна она была. Кто эта Свальда, что вечно заполняла собой все её мысли? Круги и Свальда, Свальда Телльдер. Кружащаяся Свальда… Всё до сих пор кружилось, кружилось вокруг по чёртовому кругу, и Сова уже была не в силах это выдержать. — Свальда… Кто она? — хрипло бормотала Сова, медленно блуждая кругами по лесу. Ей было неважно, куда она идёт. Ей был важен сам процесс. Шаг левой, шаг правой. Это требовало максимальной сосредоточенности. Главное — не упасть, не перепутать ноги. Шаг правой, шаг левой, шаг правой… Лицо Свальды всплыло перед глазами. — Кто она? Это я? — Сова попыталась прикоснуться к воспоминанию, но оно ускользало, скрываясь в извилинах мозга, прячась в самом гиппокампе, усохшем до минимального размера. — Кто ты, Свальда? Ты Сова? Эдъяви обрадовался, когда увидел жену со спины. Потом насторожился. Затем испугался. Недлинные, до лопаток волосы Ритенарионы все были спутаны, в них застряли «пёрышки» мха, кусочки жёстких лишайников, еловые и сосновые иголки, маленькие веточки. Сова Ри всегда трепетно относилась к волосам, обычно старалась их убирать, чтобы не мешали. Да и ходила сейчас Ритенариона странно — сводя колени, сгибая их, прихрамывая и подволакивая непослушные, уставшие, тяжёлые ноги. Теллеке настороженно зарычала, поджав хвосты, и Ритенариона обернулась на этот негромкий звук. На лице её была маска гниения. Маска мерта. — Сва-а-а-а-льда-а-а-а! — тоскливо провыла она, приподняв уголки губ и замотав головой из стороны в сторону. Теллеке взвыла левой, более развитой головой и умчалась прочь, оставив Эдъяви одного разбираться с тем, во что превратилась его жена. Но Ритенариона, вопреки всем моделям поведения дневных мертов, не пошла в атаку, используя Преобразование или хотя бы свой второй рот на шее. Она стояла на месте, еле держась на ногах, схватившись рукой за тонкий ствол молодого деревца, и смотрела так тоскливо-надрывно на Эдъяви, что у него разрывалось сердце. Настоящий взгляд мерта. Все они так смотрят. Смотрят-смотрят, а потом раздирают тебя на куски, разматывают кишки уже бездыханному телу (десять минут разматывают НУ ТЫ ПОНЯЛ ДА), забрасывают останки на деревья, позволяя воронам в ветвях насладиться дурно пахнущей падалью. Кано осторожно ступал по мху, утопая в нём по щиколотки, приближаясь к Ритенарионе медленно и плавно. Никаких резких движений, никакой агрессии и импульсивности. — Тихо-тихо-тихо… Ритенар, это я, Эдъяви. Ты ведь помнишь меня? Ты ведь помнишь… — затуманенный взгляд Совы подсказал Кано, что она ни черта не помнит. — Ты помнишь… себя? — Я Сова. Я кружусь. И летаю. Пока я кружусь и летаю, по ночам гниют звёзды. Они тоже кружатся. Всё кружится. Свальда пропала. По крайней мере, Эдъяви мог с уверенностью заявить, что Ритенариона не до конца обратилась в мерта. Он слышал о неполном превращении — такое случалось, если человеку в последний момент удавалось вырваться из цепких рук призрачных мертов и затаиться в чащобе. В итоге «неполные» либо сходили с ума, либо самостоятельно обращались, либо убивали себя, не выдерживая мук, либо становились пищей для мертов, посчитавших их слишком «живыми». Но ещё не бывало случая, чтобы неполный мерт снова стал Ри. Обычным Ри, нормальным Ри. — Ты чётко видишь меня? Ритенариона кивнула. — Ты хорошо слышишь меня? Ритенариона кивнула снова. Недалеко провыла левой головой скорбящая Теллеке, а правая голова тихонько подхватила скорбную песнь. Эдъяви, подойдя к Телл вплотную, положил ей тяжёлые руки на плечи и не без усилия усадил жену на землю, а сам присел рядом, ни на мгновение не сводя глаз с Ритенар. — Что ты помнишь, если вообще помнишь? Ритенариона ответила не сразу. Она сначала зажмурилась, обхватила трясущимися руками голову, вцепилась перепачканными пальцами в колтуны и закачалась из стороны в сторону, стеная. — Всё такое размытое… Только образы, только мутные воспоминания. И ещё они кружатся, кружатся, словно мало мне одной запутанности. Кружатся и кружатся… — Слёзы покатились по грязным щекам, но Ритенариона, обычно не позволяющая себе плакать на людях, не спешила их вытирать. — Я помню Свальду. Только её. Я Свальда? Эдъяви сочувственно покачал головой. — Ты не она. К счастью. — Тогда где Свальда? — Разве ты не хочешь сначала узнать, кто ты такая? — Я Сова, но Свальда сейчас важнее, — твёрдо ответила Ритенариона. — Кто она? — Постарайся вспомнить, кто ты. Тогда и поймёшь, кто она, — мрачно отозвался Кано. Ему было не по душе то, что его жена-мерт, пусть и сохранившая остатки разума и памяти, волнуется только из-за своей больной на всю голову сестры. Даже не из-за себя. Не из-за своей дочери. Из-за проклятой Свальды Телльдер, сгинувшей в лесу несколько лет назад. — Почему тебя волнует именно она, а не ты сама? — Я потеряла её. — Ты и себя потеряла, — с сожалением произнёс Эдъяви, опустив голову. Но, предавшись унынию лишь на пару минут, снова потребовал: — Вспомни себя. Хотя бы имя. Я не требую ничего сверхъестественного. Имя. Не более того. Ритенариона задумалась, сильнее сдавив голову руками. — Я Сова, — наконец сказала она, глядя куда-то сквозь Кано. — Сова Ри. — У тебя есть другое имя, — изогнув губы в подобии горькой усмешки, Эдъяви потянулся к рюкзаку, из которого торчали, выглядывая наружу, «Королева-Ведьма» и AKC-74, принадлежавший некогда Лимтонеру Арпано. До тех пор, пока он не передал его своей дочери — Норль-Эр. Эр же использовала оружие, доставшееся от отца, для того, чтобы изредка стрелять в мертов. — Вспомни своё имя. Кано положил перед Ритенарионой сначала автомат Лимтонера. — Знаешь, для чего это нужно? Ритенариона лишь помотала головой. Тогда Эдъяви достал «Королеву» и медленно, чуть ли не с благоговением опустил винтовку на землю. «Королева-Ведьма» полностью оправдывала своё название: величественная, утончённая, благородная, страшная в гневе. Эдъяви хотел сначала улучшить её парочкой заклинаний, например, на устойчивость к износу, но Ритенариона сказала своё твёрдое «нет», и ему пришлось смириться. Телл тут же потянулась исцарапанными, покрытыми разводами грязи ладонями к своей любимой вещи. Дрожащие пальцы ощупывали ствольные накладки, прицел, затворную раму. — Стреляет, — только и прошептала Ритенар. Но голос её был твёрдым. — Это «Королева-Ведьма». Моя «Королева-Ведьма». Вандеро украл её у меня, и я его чуть не убила за это. — Расскажешь подробнее? — вкрадчиво спросил Кано, ласково прикоснувшись к холодной ладони жены. — Я бросилась на него, распахнув второй рот и выпустив языки. Он легко увернулся и связал меня рингеринами, и я оказалась беспомощна перед ним. Он казался мне огненным и всесильным, себя же я считала жалкой и ничтожной по сравнению со Вторым Богом. Я решила, что он убьёт меня за то, что я посмела напасть на него. Так сделала бы Ванери. Так сделала бы я. Вандеро отдал мне в связанные руки «Королеву-Ведьму», а потом наклонился и прошептал: «Мне жаль…» Телл умолкла, не закончив фразу. На нахмурившемся лбу проступали неглубокие морщины, над виском слабо билась синеватая жилка. Ритенар глубоко задумалась, погрузившись в воспоминания о том дне, когда великое и ужасное Безумное Дитя Вэраалиса смилостивилось над ней, отпустив с миром и, более того, извинившись. Это не вписывалось в картину её мира. Кто-то должен был умереть тогда, в битве за винтовку, но все остались в живых. Всех простили, обо всём забыли. — «…Ритенариона». Ей было неважно собственное имя и восхищенный её успехами Кано. Она воссоздавала по клочкам и обрывкам образ Вандеро Мъянорена-Шера, когда тот даровал ей прощение. Самый милостивый из правителей, самый человечный из Богов. Ванери была жестока, Васа была холодна (и нередко мертва). А Вандеро с его рыжими волосами, алыми шевронами из других миров и почти всегда выпущенными рингеринами был чем-то похож на Лиса-Янавиона. Лучшего из Коннис-Кано. Эдъяви вёл её по лесу, крепко держа Ритенариону за склизкую, гниющую руку. С конечности отслаивалась кожа, свисая розоватыми лоскутами с пальцев Кано. Сова Ри не ощущала боли от того, что кто-то, абсолютно безразличный ей, прикасался к её плоти, к её обнажённым мышцам, с каждой секундой вонзая ногти в мясо всё глубже. Настороженная Теллеке уныло плелась позади, неодобрительно глядя на хозяйку-мерта и тихонько поскуливая левой головой. После прибытия в Оса-Минд Эдъяви незамедлительно сообщил Ванери, что её любимая подчинённая жива, но нуждается в отдыхе и исцелении тела и памяти. Вандеро передал свои наилучшие пожелания, Васа осталась безучастна. Через несколько дней Ритенариона сбежала, а Теллеке отказалась идти по следу. Она чувствовала себя в Оса-Минде чужой — не только Миривальд сторонился её, но и Эдъяви предпочитал не встречаться с женой лицом к лицу. Ивисме, услышав о том, что её мать превратилась в полумерта, спряталась у Норль-Эр, а Ванери презрительно оглядела Ритенариону с головы до ног и процедила сквозь зубы сухие, скупые соболезнования. Все эти «мне жаль» надо было истолковывать как «сама виновата». Даже тело Совы Ри перестало быть на её стороне. С рук и ног отваливались куски кожи, в плоти копошились белёсые опарыши, глаза мутнели, на спине и груди появились алые язвы, сочащиеся гноем. Ритенариона вовсе не чувствовала боли (и это пугало), лишь зуд язв досаждал ей, и она раздирала себе грудь, оставляя под ногтями дурно пахнущую смесь мяса и гноя. Ритенарионе больше не было места в Оса-Минде. Её место было рядом со Свальдой, с пропавшей Свальдой Телльдер, живой или мёртвой. Гниющее тело угнетало. Развалившаяся на склизкие куски память никак не хотела собираться в нечто единое и цельное. Собственный разум казался Ритенарионе зловонным глубоким прудом, в котором между белыми брюхами сдохших рыб и зелёными пятнами ряски плавали разрозненные образы из прошлого. Плавали — а потом тонули в мерзкой воде, а на их место приходили другие воспоминания, насквозь провонявшие тухлой рыбой. Ритенариона слонялась по лесу так же, как и прежде, только теперь ещё больше страдания было в этом неосознанном блуждании. Что она искала среди стволов, покрытых бледным налётом лишайников? Себя, Свальду, прошлое, дорогу домой? Потерявшаяся и отчаявшаяся, Сова Ри вышла к небольшому болоту, которое точь-в-точь было похоже на пруд её разума. В глубине тёмной, затхлой воды копошились непонятные синие и зелёные огни, сновали тёмные спины духов, похожие на спинки уклеек. Берега болотца обрамлял изумрудный влажный сфагнум, мягкий и глубокий. Он приятно охлаждал голые, израненные ступни и так и уговаривал склонить голову на его зелёные подушки. Многочисленные глаза ряски выжидающе уставились на Ритенариону, огни остановились, загадочно мерцая и неумолимо приближаясь к неподвижной поверхности воды, духи скалили зубы и ныряли в глубину. Неожиданно светящиеся шары расступились, позволив Сове разглядеть, что там, на дне. Мёртвая рыжая ведьма с увядшими цветами в волосах покоилась в илу, глядя на Ри остекленевшими зелёными глазами. Букет сухого вереска в руках почившей переливался сиреневой. Ритенариона Телл прыгнула в холодную воду, желая утопиться. Синие губы ведьмы изогнулись в нахальной усмешке. Рыжая бестия с мертвенным хохотом, с убивающим взглядом, обхватывала запястья и предплечья Ритенарионы руками-водорослями, притягивая Телл к себе. Та не сопротивлялась, позволяя умершей беззвучно смеяться, извиваясь на подстилке из ила, который легко поднимался в толщу воды, делая её мутной. Пузыри не выходили из широко распахнутого рта ведьмы, пока она продолжала потешаться, и это пугало больше всего. Почившая казалась рыбой — самой большой и самой тухлой рыбой в этом болоте. — Знаешь, кто я? — сорвался с уст ведьмы тихий шёпот, и вода взяла на себя нелёгкий труд донести эти слова до Ритенарионы. Сова Ри ничего не ответила. Она точно видела раньше эту девушку, но не могла вспомнить как, когда и при каких обстоятельствах. Тем временем ведьма всё продолжала ёрзать, но уже менее активно — просто устраивалась поудобнее на дне. — Слышала об Азраэль Огени? Ученице Рилен, Высшей Ведьме? — Диадема Мха? — недоверчиво спросила Ритенариона. — Именно, — улыбнулась Азраэль, подтянув Ритенариону к себе настолько, что их носы почти соприкасались друг с другом. В ясных глазах ведьмы отражалось мёртвое солнце, светившее только тем, кто уже отжил свой век. Под его лучами прорастали грибы и черви на разлагающихся телах, а плоть спешила сгнить. — Ведьмы не похоронили меня ни в Водяной Комнате, ни в том противном озере. Они отнесли моё тело сюда, в болото, и никто, кроме Старших Ведьм, не знает, где я покоюсь. Так что гостей у меня почти не бывает. Только милая Танири Мъянорен заглянула за меткой, да ты свалилась с берега. Развей мою тоску, Ритенариона из Теллов, поговори со мной, послушай мои истории, и я щедро заплачу тебе за ночь, проведённую на моём холодном илистом ложе. — О чём тебе говорить со мной? — равнодушно спросила Сова Ри, пожимая плечами, обтянутыми мокрой тканью. — Я не помню почти ничего из своего прошлого, я просто ходячий труп, недомерт, слишком живая для того, чтобы считаться погибшей, слишком мёртвая для того, чтобы считаться живущей. — Это легко исправить, — добродушно отозвалась Азраэль и прикоснулась ладонью, больше похожей на клешню, ко лбу собеседницы. Мутная завеса, скрывавшая за собой большую часть воспоминаний, развеялась, стоило ведьме лишь взмахнуть рукой. Тело тоже исцелилось, зарубцевало свои раны: на нем не было ни гноя, ни кровоточащих язв, ни рваных ран. — Не обращай внимания на мои метаморфозы. Это последствия длительного ношения Диадемы Мха, которые, как мне казалось, больше не должны были меня побеспокоить после того, как я передала диадему Эдварду Ри-Крашеру. Но даже сейчас изумруды имеют власть над моим телом. Я всё ещё могу превращаться во… всякое. Не зря Ванери прозвала меня Химерой. — Спасибо… — только и смогла прошептать Ритенариона Телл. Азри махнула клешнёй, мол, не стоит благодарности. И тут же задала вопрос. — Говорила ли тебе когда-нибудь мать, что ты красива? — песчинки и частички бурого ила оседали на бледном лице Азраэль, надменно-насмешливо глядящей на Сову Ри. Сова на мгновение задумалась, смотря в безжизненные глаза Огени, в которых отражалось мёртвое солнце. Всплывали в памяти недавно обретённые обидные далёкие воспоминания, когда мать, рассыпавшаяся в комплиментах Свальде, затем поворачивалась лицом к Ритенарионе и тяжко вздыхала, всем своим видом показывая, что лицо и шея второй дочери куда хуже лица и шеи первой. — Нет, ни разу. Она вечно твердила про значение моего имени и про то, что я должна исполнить своё предназначение. Метко стрелять. Поражать все цели. Никогда не промахиваться. А тебе? — спросила Телл, будучи уверенной в том, что Аз в детстве заваливали приятными словами о внешности. А как же иначе? Рыжие кудри, зелёные глаза, тонкие, узкие пальцы, словно специально созданные для того, чтобы творить великую магию. И никаких дополнительных ртов на шее… — Нет, — ошарашила Ритенариону своим ответом Огени. — Потому что у меня не было матери. Я росла одна, прячась и играя в вересковых полях, умываясь водой из луж и вырывая отрастающие волосы руками. Только когда я встретила Осверо, я впервые услышала слова «ты красива». Я ответила ему: «Ты тоже», хоть и понятия не имела о значении слова «красота». И вот прошло много времени. Могила Осверо уже давно поросла травой, я покоюсь на дне болота, а ты… ты ищешь сестру. Ту самую, которой доставались все самые прекрасные слова. — Я должна знать, что произошло со Свальдой. — Ты знаешь правду, — солнце мертвых мрачно блеснуло в расширенных до предела зрачках. — Анивэнд не отпустил её человеком. Но он и не обратил её полностью. Она почти такая же, какой была ты до встречи с Эдъяви — сломленная, с амнезией, больная и сбитая с толку. Свальда успела сбежать до того, как он обратил её полностью, но ей повезло меньше, чем тебе. — Она мертва? — Она мертвее, чем ты. Но «Обманутое время» спасло её, и за все эти годы она ещё сохранила какие-то крохи разума и памяти. Свальда ещё не мерт. И вряд ли когда-то им станет. Но тебе всё равно стоит поспешить и найти её, спасти и вернуть домой. — И как я это сделаю? — горько усмехнулась Ритенариона. — Я не знаю, где она, и уж тем более я не смогу её исцелить. — Зато я знаю. И я могу. — На прищуренных глазах и длинных ресницах оседал песок. — Только я никуда не уйду отсюда, из этого болота. Но в благодарность за то, что ты не дашь мне скучать хотя бы одну ночь, я дам тебе то, что поможет тебе и отыскать сестру, и обратить её в человека. Только не говори ничего вроде «по рукам» и «я согласна». Эти штампы весьма приелись за последнюю сотню лет, и даже смерть не смягчила мою ненависть к ним. Я и так прекрасно понимаю, что ты согласна. Что ты не можешь не согласиться. Ритенариона слушала Азраэль долго. По ощущениям — где-то года два, не меньше. Ранее Зелёная, теперь уже Рыжая Верховная (и мёртвая) Ведьма решила рассказать всю историю своей жизни, начиная с первых воспоминаний и заканчивая визитом Танири на дно болота, когда пришлось поставить на лице дочери Вандеро Мъянорена-Шера крупную, уродливую метку. Огени изрядно тешила своё самолюбие, в красках описывая невыносимое одиночество на простирающихся за горизонт вересковых полях Первого Основного, неизбывную тоску по Осверо Сарегналу (кстати говоря, она убила его чуть ли не собственноручно), ненависть и злобу по отношению к Старшим Ведьмам, отказывавшихся почитать её как Высшую из-за связи с Осверо, ну и, напоследок, мучительную смерть, растянувшуюся на неделю агонии, за которую Азраэль в полной мере ощутила внутренний огонь, сжигающий дотла её внутренности, оставляя в них прорехи и дыры. С губ Ритенарионы рвалось коварное «ты сама во всём виновата», способное уничтожить все надежды на счастливую концовку за доли мгновения. Это из-за тебя, Азраэль, погиб Осверо, и нечего валить вину на Эриму Фазист. Это из-за тебя, Азраэль, тебя презирали Цветные Ведьмы, потому что в своде правил синим по зелёному написано, что ведьма считается падшей, если она легла с мужчиной по своей воле. Это из-за тебя, Азраэль, ты погибла так чудовищно, так болезненно, потому что только такая гордая и недальновидная Ри, как ты, будет открыто противостоять Лиэнсису и Таннэвейну. Но разве Ритенариона Телл заслужила всё то, что с ней произошло? А Свальда Телльдер? А хотя бы Ванери Вэраалис в самом начале своего восхождения? Не говоря уже о Васаоне Ри-Коннис. — Я слишком много страдала. — Мы все страдали, так или иначе. Кто-то сильнее, кто-то меньше. Но каждый из нас — слишком много. Больше, чем отпущено любому из людей. — Потому, что мы не люди. Мы Ри, — отрезала Азраэль и раздражённо дёрнула ладонью, метаморфизировавшейся в плавник костистой рыбы. Но гнев быстро сменился милостью, а плавник — полуразложившейся кистью с остатками склизкой плоти на ней. — Но я и так сильно задержала тебя. Ты достойно справилась со своей частью сделки. А я не самый приятный собеседник, это все знают. А уж после смерти… Танири пришлось изрядно со мной помучиться. Я отдам тебе то, что обещала. Ведьма выдохнула из глубины своих лёгких, наполненных грязной ледяной водой, маленький зелёный огонёк — он легко оторвался от её губ и устремился вверх, но Азраэль поймала его до того момента, как он умчался к самой поверхности. — А теперь слушай меня внимательно, Ритенариона из Теллов. Ты сейчас — человек. В тебе не осталось ничего от мерта. Ты уязвима, поэтому я советую тебе быть готовой выпустить рингерон. Этот огонёк — не просто сгусток магии или моей силы — это болотный огонёк. Сомневаюсь, что всё, что ты слышала о них раньше, содержит в себе хоть каплю правды, поэтому расскажу: он исцеляет и дарует жизнь. Потому-то я ещё лежу здесь, мёртвая и живая одновременно. Огонёк может исцелить твою сестру, Свальду. Но помни — чем дольше ты ищешь её, тем слабее становится огонёк. Он не потухнет окончательно, но он может не убрать всю мертовскую сущность из Свальды, и тогда тебе снова придётся вскакивать по ночам и бежать в лес, чтобы вернуть её в дом. И ты прекрасно знаешь, что произойдёт однажды. Ты просто её не догонишь. Поэтому поспеши. Пока звёзды не сгниют окончательно, у тебя есть шанс всё исправить, — лукавая улыбка на тонких губах Огени говорила совсем обратное. …И Ритенариона бежала, царапая ноги об лесную подстилку и разбивая пальцы в кровь об корни. Она зажимала уши руками, чтобы не слышать насмешливый хохот звёзд, она закрывала глаза и горбилась, чтобы не видеть их гнилые улыбки, обращённые ей вслед. А гниль и гной всё сочились сквозь небеса, оставляя от звёзд только тьму и смрад. Телл спешила изо всех сил, спотыкалась, падала и поднималась, не позволяя себе отдыхать: разве она имела право на отдых и сон, когда небеса разваливались на части, обнажая уродливые гноящиеся швы, когда Свальда Телльдер с каждым мгновением всё больше и больше превращалась в мерта? Нет. Потому она и бежала-бежала-бежала, пока звёзды, эти жестокие, эгоистичные звёзды продолжали гаснуть и злорадно насмехаться. Луна, покрытая белёсым налётом, была молчалива, но Ритенариона чувствовала её насмешку. Возможно, это было просто безумие Совы. Живых звёзд ещё много осталось на небе, когда Ритенариона посреди ночи столкнулась лицом к лицу со Свальдой. С гниющей заживо Свальдой. Телльдер накинулась на сестру, рыча сквозь отсутствующие губы и почерневшие зубы, выставив вперёд иссушенные руки, покрытые грязью и царапинами. В горле Свальды клокотал утробный крик, рвущийся из самых глубин самого существа Телльдер, но крик этот не мог прорваться сквозь плотно сомкнутые зубы и разбухший синий язык. Некогда длинные, шелковистые русые волосы свалялись в один большой колтун, вылезали целыми клочьями, оставаясь на прикрытых рваной тканью плечах. Ритенариона еле успела увернуться от первой атаки и, пока Свальда медленно, неуверенно поворачивалась к ней на ослабших ногах, приоткрыла второй рот. Из него робко выглянули алые рингерины, словно осматриваясь вокруг, но уже в следующий момент они вытянулись во всю длину и плотно обхватили запястья мерта. В руке Телл загорелся зелёным огонёк, и его неестественный, таинственный свет отразился в глазах Свальды, заставляя её полумёртвый мозг что-то понимать и воспринимать. Огонёк, дрожа и мерцая, гипнотизировал и завораживал. Свальду тянуло к нему, но в то же время она ощущала затаённую в нём опасность. Она чувствовала, что должна подойти к нему ближе, но не могла сделать хоть один шаг. Эта борьба отражалась на её обезображенном тленом лице, находила выражение в плотно сомкнутых губах, звучала утробным рыком, рвущимся из груди. Отбросив все страхи, Телльдер испустила безобразный клокочущий крик и ринулась на сестру. Ритенариона, выждав, пока Свальда не оказалась на расстоянии вытянутой руки, выставила вперёд ладонь с горящим на ней исцеляющим огнём. Зелёное пламя, лизнувшее живот Телльдер одним из своих языков, мгновенно остановило Свальду. Она замерла на месте, поражённая волной зелёного исцеления, пробежавшей по всему её износившемуся, испорченному телу. Спала мутная пелена со зрачка, исчезли серовато-жёлтые пятна Лярше, серые глаза Свальды снова стали живыми. Она взглянула на сестру, и на этот раз не бросилась в атаку, вспомнив Телл. Ритенариона могла лишь устало улыбаться и неловко стирать с бледных щёк Свальды грязь. Слёзы подступали к глазам, ноги почти не держали, но Сова Ри ничего не чувствовала и ничего не замечала, помимо своего счастья, и была не в силах выговорить хоть слово. Свальда тоже молчала, смотря с испугом и виной на сестру. Ритенариона знала все вопросы, роившиеся в голове Телльдер. «Как я могла броситься на тебя?», «Как я могла сбежать в ночи?», «Как я могла так с тобой поступить?». — Пойдём домой, — еле-еле выговорила Ритенариона, прежде чем Свальда принялась озвучивать все вопросы, мучившие её. В тот день Теллы отмечали возвращение сразу двух дочерей. На праздник пришла даже Ванери, сухо поздравила сестёр и поинтересовалась историей «Обманутого времени», меча, принадлежавшего Тайме Адерел, способного избегать течения времени — потому он никогда не ржавел и не тупился. Двуглавая Теллеке счастливо ходила хвостом за своей хозяйкой, Ивисме Кано-Телл тоже преследовала мать всюду, куда бы та ни пошла. Всё прошло просто замечательно. Чуть позже Свальда всё равно ушла, но не на Другую Сторону и даже не в Лес, а всего лишь в иное измерение, следуя за Фринлесом Нендра, этим рыжеватым выхолощенным одноглазым офицером, которому некогда отрезали голову. Он увлёк её своими однотипными речами, от которых Ритенариону чуть ли не выворачивало. А Телльдер… Телльдер слушала. «А ты, Свальда, принадлежишь не этому миру. Как и Норль-Эр. Вы родились здесь, но тут вам не место. Пусть Амиантовая Ведьма делает, что хочет, мне плевать. Но ты, Телльдер, ты… Ты мне дорога. Идём со мной.» И ведь пошла же. В мир, в котором, казалось, было только три цвета — серый, красный и чёрный. В мир, где не было ни магии, ни каких-то красот, ни хотя бы свободы мысли. Ритенариона не понимала, как Свальда посмела променять Третье Основное на Фринлеса, на тот мир. Почему-то она снова чувствовала себя так, словно сестра сбежала на Другую Сторону. Но Ритенарионе пришлось смириться. Особенно после того, как Ванери сделала родное измерение Нендра Седьмым Основным.