32 градуса по Фаренгейту

Гермиона вернулась всего через пять-шесть минут с двумя кружками ароматного чая, мягко дымящимися в сумрачном свете лампы. Поставив одну из них на тумбочку, она осторожно взяла вторую обеими руками и, стараясь ничего не расплескать, передала Гарри. Поттер благодарно кивнул. — Герм? — М? — Я знаю, что это не мое дело, но… Почему ты все-таки бросила Рона? Грейнджер разом помрачнела и опустилась на пол, пряча взгляд и не произнося при этом ни слова. Ее собственная кружка с чаем так и осталась стоять на тумбочке, распространяя по комнате легкий запах имбиря и мелиссы. — Это ведь ты его бросила, не было никакого обоюдного согласия или как там это называют... Рон сказал мне тогда, перед отъездом. Гермиона продолжала молчать. Гарри, однако, не отступался. — Он очень переживал, правда. Видела бы ты его… — Я видела. — Не думаю, что ты видела все. — Поверь, я видела достаточно. Ты знаешь, что он при мне выпил экстракт аконита? А о том, что намеренно кинулся на метле под «Ночного Рыцаря»? А о том, что резал сектусемпрой руки? — Нет… — А я знаю. И знаю, как ему было тяжело. Но, поверь, я ничем не могла ему помочь. Даже если бы я осталась — как раньше уже все равно бы не было. Бывают такие ситуации, в которых нет пути назад. — Гермиона на мгновение задумалась и добавила, — Их вообще никогда нет, если уж быть до конца честным. — М-да. А ведь знаешь, мы с Джинни тоже так и не смогли вернуть все, как было. И вроде даже не случилось ничего — просто не вышло. — Случилось, Гарри. Еще как случилось. — Что случилось? — Поттер резко развернулся, хмуря брови, будто Грейнджер знала что-то, но до сих пор лицемерно скрывала. — Война, Гарри. Она многое меняет в жизни и в людях, слишком многое. Хотя в моем случае произошло не только это. Гермиона, не закончив мысль, замолчала и уставилась в стену напротив. Они просидели в полной тишине, наверное, почти минуту, когда Гарри вдруг коротко спросил: — Снейп? — Снейп, — тяжело, еле слышно выдохнула Грейнджер, закрывая лицо руками и до красноты растирая глаза. — Невероятно. Я-то думал, Рон просто двинулся от ревности и не знал, в чем еще тебя обвинить. Ну, знаешь, чтобы хоть как-то спасти и без того шатающееся самоуважение. Глупо ведь всерьез считать, что девушка уходит от тебя из-за кого-то, кто уже умер… А оказалось, не глупо. Грейнджер вновь не ответила. По дому глухо разносилось только тиканье больших коридорных часов и тихое жужжание настольной лампы. Прислушавшись, можно было различить еще протяжный свист вьюги за окном, но погруженные в свои мысли Гарри и Гермиона были далеки от этого. Они не замечали даже то, что чай в их кружках уже изрядно остыл, а они так и не сделали ни глотка. Впрочем, по сравнению с темой их разговора это было совсем не важно. — Я только одного не могу представить: как и когда вы со Снейпом...? Грейнджер подняла взгляд к потолку и закусила губы. К горлу, казалось, уже подступали слезы, но не могли прорваться, смешанные с густой и едкой, как смола, тоской. — Дурное дело не хитрое. — Такое — наверняка хитрое. Мы ведь всегда были вместе, втроем. Да и потом все эти его дела с Орденом и Пожирателями… Ты, кстати, ведь наверняка знала, на чьей он стороне, так? — Да не знала я ничего… — Нет? — Не больше, чем вы с Роном. Чтобы Снейп что-то разболтал… Я тебя умоляю, он почти двадцать лет успешно водил за нос всю магическую Британию. Не раскололся даже Волдеморту, куда там мне? — Да уж. Так как вы сошлись? И когда? Прости, что допытываюсь — грубо с моей стороны, знаю, но ты и Снейп... Я просто ума не приложу, как такое могло случиться. — Да какая теперь разница, как, где и когда… — Гермиона выдержала паузу. — Летом после пятого курса. В твоем доме на площади Гриммо. — Не может быть. Гермиона короткой и грустно усмехнулась: — Может. Была глубокая ночь, спали все, кроме Ремуса. Северус пришел в ставку Ордена после вызова Волдеморта, наверное, чтобы сообщить что-то. Не знаю, что произошло между ним и Ремом тогда: возможно, разошлись во мнениях или просто повздорили, как это частенько с ними бывало… Я проснулась от духоты и спустилась вниз — выпить воды. Они были в кухне. Когда я поняла, что могу помешать, тут же развернулась и начала подниматься обратно к себе, но Северус уже вышел — и успел меня заметить. Он возник за моей спиной быстрее, чем ты успел бы моргнуть. От неожиданности я слегка вскрикнула, но прежде, чем смогла произнести хоть что-то членораздельное, оказалась впечатанной в стену и лишенной голоса невербальным Силенцио. Одному Мерлину известно, что произошло в тот вечер, но Северус был зол, как затравленный зверь. Вспыхнув бешенством со скоростью искры, он едва не приложил Гермиону затылком об раму портрета и зачем-то заткнул ей рот рукой, что ввиду успешного Силенцио было более, чем бессмысленно. — Один лишний звук, мисс Грейнджер, и я обещаю, Вы пожалеете, что попались мне на глаза, — прошипел он над самым ухом, сжимая ей правое предплечье так, что заныли кости. Синяки не пройдут потом целых две недели. — Вы немедленно вернетесь в свою спальню и забудете все, что успели подслушать, ясно? Помнится, все, что Гермиона тогда смогла, это в ужасе вытаращиться на профессора и только коротко кивнуть, что поняла его, тем более что забывать было нечего — она не услышала ни слова. Северус, однако, не отпускал. В холле было темно — горели лишь редкие свечи, но даже в этом полумраке можно было разглядеть, как дергаются от напряжения мышцы на бледном лице и какой яростью закипает взгляд. Сердце Гермионы колотилось, как сумасшедшее. Казалось, еще немного — и Снейп придушит ее прямо здесь и сейчас, наплевав на последствия. Шумно втягивая носом воздух, он почти дымился от бешенства. Ей, вероятно, следовало бы уже думать о спасении собственной души, но в сознании вместо этого вдруг вспыхнула дикая мысль, что у профессора удивительные руки. Руки, пахнущие дымом и травами. Неизвестно, что при этом отразилось у Гермионы на лице, но Северус внезапно резко убрал руку и тряхнул кистью. В следующую же секунду в подбородок уткнулось острие волшебной палочки, больно натягивая кожу. А еще через секунду в губы гриффиндорки вдруг впились грубые и сухие губы профессора. — Он был явно не в себе. Я даже не поняла, что происходит. Сначала он едва не убил меня за то, что я подвернулась ему под руку, а потом вдруг накинулся с поцелуем. Невозможно было ни сопротивляться, ни остановиться… Она действительно не могла сопротивляться: поцелуй Снейпа был настолько неожиданным и жестким, что ей едва удавалось вдохнуть и выдохнуть. Его правая рука, вдавливаясь в ключицу, продолжала удерживать палочку у самого ее горла, а левая зарылась в волосы на затылке и с силой тянула их вниз. Из этой хватки нельзя было даже дернуться, не говоря уже о каких-то действиях. Макушка и лопатки больно упирались в шершавую стену, губы начинало саднить. Но Гермиона не хотела вырываться. Ее пьянила эта фантастическая абсурдность, горький запах Снейпа с оттенком полыни и хвои, его агрессия, его сила. В тот самый момент, когда Снейп отстранился, она сама подалась навстречу, отчаянно цепляясь профессору за отвороты мантии. — Что Вы творите?! — С запозданием испугавшийся не то ее действий, не то самого себя, Северус дернулся, как ужаленный, распахивая настежь глаза и стряхивая с себя ее руки. — То же, что и Вы, профессор. — Силенцио все еще действовало, но зельевар, как оказалось, прекрасно читал по губам. — Не смейте хамить мне, Грейнджер, — процедил он сквозь стиснутые зубы, вновь вскидывая на Грейнджер палочку, но Гермиона уже не боялась. — Вы все равно сотрете мне память. Снейп сощурился и шумно выдохнул. И тут же вновь впечатал Гермиону в стену, затыкая ее рот своим. Правое колено зельевара вклинилось ей между ног — Гермиона послушно расставила ноги чуть шире, почти седлая бедро Снейпа. Именно в тот момент она поняла, о чем говорил Рон, когда в истерике орал, что хочет ее. О да, это сумасшедшее ощущение: жарко, дико, невыносимо. Запредельно. Снейп убрал палочку и подхватил ее под ягодицы, поднимая над полом. Его плоть напряглась так сильно, что это чувствовалось даже сквозь одежду. Гермиона, закусывая губы, потерлась о его пах и одной рукой задрала свою майку. Снейп резко остановился: — Не здесь. Грейнджер со стоном закрыла глаза и кивнула, едва не рыдая от досады. Снейп опустил ее обратно. Из легких рвался даже не крик — вой подстреленного зверя, но Северус не дал ей издать его: схватив Гермиону за руку, он резко потянул ее за собой вниз по лестнице, выскочил на улицу… и мгновенно аппарировал. Уже после смерти профессора оказавшись в его доме в Тупике Прядильщиков, Гермиона, наконец, узнала, куда Снейп перенес ее в ту июльскую ночь. Он перенес ее в собственную спальню, святая святых, но тогда, в практически кромешной темноте и лихорадочной страсти она не поняла ничего, кроме того, что под ее спиной вдруг оказалась кровать. Что бы Грейнджер ни думала потом о Снейпе, эта ночь стоила всех слез, которые Гермиона за нее потом заплатила. Нет, она не была девственницей, но именно Снейп дал ей почувствовать, что значит быть женщиной. Это было похоже на рухнувшие стены, на сорванные гайки, на слетевшие кандалы. Концентрированный восторг, бешенство, застилающий сознание оргазм… Черт подери, она поняла, почему человечество одержимо сексом — это действительно лучшее из удовольствий. Когда мужчина проникает в женщину, медленно, глубоко, туго, — это не просто физиология, это восторг. И когда он начинает размашисто двигаться внутри — это не нудно и пресно, это безумие. С мужчиной, которого хочешь, ты ждешь конца не для того, чтобы вскочить и кинуться в душ, а потом переключиться на чтение книжек. Ты задыхаешься, умоляешь и плачешь, чтобы, в конце концов, сдохнуть от счастья. С Роном этого никогда не было. — Мы переспали в ту ночь. Он перенес меня к себе в дом, и мы до самого рассвета... Извини, мне наверное не стоит посвещать тебя в эти подробности. Когда первая полоска света озарила горизонт, Северус резко сел на кровати и, уставившись стеклянным взглядом в окно, потер переносицу. Сейчас прозвучит Obliviate — Гермиона была почти уверена в этом: Снейп достал палочку из рукава валявшейся на полу мантии и уже занес руку. Но вместо стирания памяти прозвучало Reparo: разодранная по швам пижама Гермионы вернулась к прежнему виду и аккуратной стопкой легла ей на колени. Лицо Снейпа не выражало ничего. Застыв, словно статуя, он несколько минут просидел спиной к Гермионе, размышляя о чем-то своем, после чего поднялся, облачился обратно в мантию и протянул Гермионе руку. — Вы… не сотрете мне память? — Грейнджер натянула пижаму, но так и осталась сидеть, с недоверием глядя на зельевара. — Нет. — Но… почему? — Вы так этого хотите? — Лицо Снейпа перекосило. Тогда Гермионе показалось, что это был сарказм, хотя в действительности это была, скорее, просто горечь. — Нет. — Тогда давайте руку и не задавайте глупых вопросов. — Да, сэр. И они аппарировали обратно на Гриммо 12. — Бред какой-то. — Гарри протер лицо руками и несколько раз тряхнул головой. — Снейп и ты… Знаешь, я несколько раз переосмыслил его личность, после того, как увидел те воспоминания, но то, что сейчас рассказываешь ты — просто за гранью. После пятого курса? То есть тебе даже семнадцати не было? Мерлин, это же растление… — Да иди ты. Растлением это было бы, если бы я была девственницей. А так Рон постарался еще до Снейпа. Взял меня не столько страстью, сколько измором. — Рон?! — Гарри, чему ты каждый раз так удивляешься? Да, Рон. Это, по-моему, вполне закономерно. — Он же весь шестой курс возмущался поцелуям Джинни и Дина! Вспыхивал под стать своей шевелюре и цеплялся к ним хуже Амбридж с ее инспекционными крысами. — Ты думаешь, это было из-за его целомудрия? — Гермиона иронически усмехнулась. — Он не давал Джин житья, потому что завидовал. После случая с Северусом я отстранилась, не позволяла даже мимоходом касаться меня, не говоря уже о чем-то большем. — В комнате на несколько секунд повисла пауза. — Мне казалось, что лучше провести одну ночь, как та, что подарил мне Снейп, чем тысячу и одну такую, как были у нас с Роном — извини, если это задевает твои дружеские чувства, но я серьезно. — Да чего уж там… — В общем, так оно все и началось. И так же закончилось бы, если бы не Рон и его приступ чувств к Лаванде. Помнишь тот случай после матча по квиддичу, когда Рон думал, что ты опоил его «Феликсом»? — А ты еще потом наслала на него стайку канареек? О, да, такое не забывается. Гермиона улыбнулась. — Несмотря на наши натянутые отношения, я ужасно расстроилась, когда Рон переметнулся к Браун. В конце концов, я надеялась, что мои впечатления от ночи с Северусом померкнут, и мы с Роном сможем вновь быть вместе. Не рассчитывать же было на Снейпа, в самом деле... После того, что случилось, его отношение ко мне не изменилось ни на йоту: все то же процеженное сквозь зубы «мисс Грейнджер», те же придирки, косые неодобрительные взгляды. По крайней мере, так мне на тот момент казалось. Северус был безупречен в своем безразличии. Нет, Гермиона не рассчитывала в одночасье стать для него кем-то особенным, но увидеть на жестком профессорском лице хоть тень симпатии, услышать в голосе хоть ноту расположения — неужели Снейп не считал ее достойной даже таких мелочей? Если бы кто только знал, насколько это было больно. — Тогда, наслав на Рона канареек, я бросилась из кабинета и побежала, куда глядели глаза. Я даже не помню, как оказалась в подземельях, как нашла кабинет Снейпа, как вошла… Помню только хмурое лицо Северуса, едва видное из-за кипы пергаментов, и его напряженный взгляд. О, это выражение снейповских глаз было незабываемо. «Я хочу Вас, профессор». Ступор, шок, замешательство. Упавшее на пергамент перо и гробовое молчание — ни криков, ни насмешливо изогнутых бровей, ни издевок. Только взгляд, похожий на взведенное ружье. Снейп молчал целую вечность: ужас перед его приговором рвал горло и простреливал виски, но Гермиона стояла и ждала, продолжая храбро смотреть ему в лицо. Когда он, наконец, поднялся из-за стола и прошел к двери, Грейнджер не выдержала: закрыла глаза и изо всех сил зажмурилась, будто ожидая пулю в затылок. Невыносимо хотелось зажать уши, согнуться пополам и исчезнуть прежде, чем Снейп произнесет хоть слово. С грохотом хлопнула дверь. — Colloportus. Грейнджер распахнула веки так резко, что перед глазами поплыли круги. Медленно, стуча каблуками, Снейп подошел сзади и остановился у нее за спиной. Он был в считанном дюйме: его подбородок почти касался ее макушки, а дыхание слабо колыхало ее волосы. Осторожно, не поднимая взгляд, Грейнджер развернулась к Снейпу лицом. И почти тут же оказалась подхвачена на руки. — С того самого момента наши отношения и превратились в более-менее постоянные. Не пойми неправильно, встречи не были частыми. Но абсолютно каждая из них была для меня глотком концентрированного счастья. Впрочем, за пределами его кабинета все оставалось, как раньше. Их встречи не были даже отдаленно похожи на романтические свидания: скорее, приступы взаимного голода по близости, приправленные интеллектуальными разговорами и дополнительными уроками ЗОТИ. Возможно, это странно, но даже здесь Снейп продолжал учить: он готовил ее по боевой, охранной и медицинской магии; львиную долю того, что удалось освоить за эти уроки, практиковать пришлось уже в следующем году в погоне за крестражами. Со Снейпом можно было обсуждать все: любые темы любой сложности — его мозг был просто сокровищницей знаний, ума и здравого смысла. Но самым невероятным все равно оставался их секс. Бывая в Хогвартсе на праздновании Победы, Гермиона до сих пор ежегодно спускается в бывший кабинет Снейпа, чтобы вдохнуть знакомый запах и провести ладонью по старому письменному столу. Чтобы вспомнить, как впивались в кожу неубранные перья, как отпечатывались на бедрах синяки, как раскачивался этот стол в такт резким, рваным движениям. Уже после войны и помолвки Рон не раз пытался поставить ее на колени и локти, но Гермиона так и не далась ни разу, ссылаясь на то, что это пошло. О, да, это пошло! Чистая воплощенная похоть, полное раскрытие и полное подчинение мужчине — ее любимая поза. Но только Рону она не хотела ни открываться, ни подчиняться. Уизли — не Снейп, и никогда им не будет. — Ну, а потом было вторжение Пожирателей и бой на Астрономической башне. Уже когда они скитались в поисках крестражей, Гермиона не раз прокручивала в голове один и тот же момент того вечера: она с Полумной у кабинета Снейпа, оглушенный Флитвик, приказ Северуса оказать помощь… Мерзкий, унизительный обман, на который она повелась, потому что за прошедшие несколько месяцев привыкла верить. Он просто вел свою игру. Занял липовым дельцем, чтобы не мешалась под ногами. Причем легко, мимоходом, без лишних слов и телодвижений. Она ненавидела его за то, как он это сделал. За своеволие, обман и превосходство. Ненавидела, но не могла отделаться от мыслей, исполосованных зелеными вспышками Непростительных. Кто знает, возможно, это был один из извращенных снейповских способов защитить. Возможно, он спас ей жизнь. — После того, как Северус убил Дамблдора, мы пересеклись всего трижды. Первый раз — когда тебя перевозили от Дурслей, если это вообще может считаться за встречу. Я поняла, что он был там только по тому, что Джордж пострадал от Сектусемпры… На самом деле она с первой же минуты знала, что Снейп есть среди преследователей. Она так и не нашла его взглядом, но некоторых видеть не обязательно. Когда Северус был в пределах досягаемости, менялся сам воздух: в нем невозможно было нормально дышать, он густел и наливался тяжестью… Тяжестью, а еще страхом, только на этот раз Гермиона боялась не Снейпа: она боялась за него. Северус слишком часто вел двойную игру, и сколько бы Гермиона ни перебирала факты, вопросы продолжали громоздиться один на другой: что творится в этом непостижимом мозгу, на чьей Северус стороне, к какому будущему стремится? А главное, есть ли в этом будущем место… ему самому? Грейнджер душило и выворачивало от неизвестности. Все внутри заходилось криком, что Северус Снейп не хотел и не рассчитывал выжить… И, Мерлин Великий, как же это было верно. — Второй раз — когда мы вернулись в Хогвартс, перед началом битвы. Когда МакГоннагал, вскидывая палочку, отпихнула Гарри в сторону, Гермиона забыла, что надо дышать. Уже потом, после того, как Северус исчез, в голову запоздало пришла мысль, что декан гриффиндорцев никого не убила бы — хотя бы потому, что ее заклятья были отнюдь не смертельные. Но тогда Гермиона едва не кинулась Минерве наперерез. В самый последний момент перед тем, как Северус скрылся в ночной темноте, Грейнджер не выдержала: сорвавшись с места, бросилась к дуэлянтам и выхватила взгляд зельевара. Это было похоже на шальную Аваду — резко и насмерть. Глаза в глаза, на прострел. Именно этот секундный взгляд снился ей потом в кошмарах чаще других. По сути, именно он был последним. — А третий — уже в Визжащей хижине. Гарри шумно выдохнул, закрывая лицо руками. — Как ты понимаешь, за все эти три раза мы не успели сказать друг другу ни слова. — Гермиона на секунду замолчала, — Знаешь, Гарри, это чудовищно страшно — видеть, как твой мужчина умирает, а ты не имеешь права ни словом, ни жестом показать, что он хоть что-то для тебя значит. Но самое страшное — когда он в последний миг своей жизни вспоминает другую. Гарри убрал руки от лица и стеклянным взглядом уставился в стену: — Ты… любила его? — Не знаю. Очень трудно любить кого-то, кто не пускает тебя в свою жизнь дальше порога. А Северус не пускал ни на секунду. Из всех женщин для него всегда существовала только твоя мама: что бы я ни делала — мне никогда не суждено было сравниться с ней. — Тебе не надо сравниваться. Ни с мамой, ни с кем другим. — Голос Поттера звучал глухо и хрипло, но отчего-то пробирал до костей. — Ты — это ты. И ты прекрасна такой, какая есть. Если Снейп этого не видел — это только его проблемы. Гермиона слабо и грустно улыбнулась. — Спасибо. Так или иначе, Северус умер. Конфликт исчерпан, дело закрыто. Знаешь, первое время после его похорон я даже плакать не могла. Немая мертвая тоска вцепилась в горло и не давала издать ни звука. Я просто впадала в ступор и переставала чувствовать что-либо. А еще напрочь теряла счет времени и ощущение реальности. Стоило закрыть глаза, как из темноты возникал белый Патронус в виде лани и серое, словно пепел, лицо, измазанное кровью. Не удавалось нормально спать, не хотелось есть, противно было даже ходить, стоять и сидеть. Первая и единственная попытка сварить веселящее зелье едва не обернулась истерикой: все — от котелка и горелки до колбочек и черпака — напоминало о Снейпе. «У тебя глаза матери», — одному Мерлину известно, сколько часов Гермиона провела перед зеркалом, слыша в голове эти слова и проклиная свои радужки за отсутствие в них изумрудного блеска. Особенно плохо было на людях: да, это отвлекало от воспоминаний, но необходимость улыбаться выжимала куда хуже, чем пыточное колесо собственных мыслей. Ведь с точки зрения окружающих Гермионе несказанно повезло: выжить, сохранить всех близких, в один день обзавестись женихом, Орденом Мерлина и непреходящей славой — какой еще повод для беспредельного счастья нужен этой неблагодарной грязнокровке? Так что улыбайтесь, мисс Грейнджер! Шире и лучезарнее! Разве можно хоть кому-то показать, как рвет в клочья душу из-за ненавистной всем летучей мыши? — Рон, конечно, не мог не замечать этого. А я не могла признаться. Я говорила, что горюю над смертью наших друзей: Рема, Доры, Фреда... И это было правдой, но их смерти лишь подливали боли — для меня все вокруг меркло на фоне гибели Снейпа. Но Рон верил и не задавал лишних вопросов. А потом обнародовали завещание. Как и следовало ожидать, большая часть того, что принадлежало покойному профессору, отошло Хогвартсу и семейству Малфой. Дом, сбережения, личные вещи — почти все отписали Драко. Кое-что досталось Люциусу, кое-что Нарциссе — ее с Северусом, как оказалось, тоже связывали некоторые условно дружеские чувства. Небольшой конверт вручили и Гарри: услышав свое имя в списке наследников, Поттер, было, удивился, но, получив завещанное, мгновенно все понял — Северус отдал все, что хранил в память о Лили. Колдографии, записки, маленькие безделушки… Скромная и очень грустная коллекция. Чего не понял никто, так это того, как в завещании Снейпа оказалось имя Гермионы Джин Грейнджер. Пожалуй, всем без исключения тогда показалось, что они ослышались. Кингсли зачитал строчку повторно: три редчайших фолианта совершенно определенно полагались именитой гриффиндорке. Мир сошел с ума — в этом не могло быть сомнений, но отказаться от такого подарка Гермиона не имела права. — В одной из книг была записка. Ты же помнишь эти книги? — Конечно. Они были прекрасны: старые, приятно потертые, словно живые, полные невероятной магии — у Северуса всегда был отменный вкус на подобные вещи. Первое время Гермиона просто гладила их, не открывая, будто эти книги были домашними питомцами и могли вдруг успокоительно заурчать, прогоняя все боли и беды. А потом чудесным летним утром Гермиона открыла одну из них. Тонкий листок пергамента, подхваченный дуновением ветра, упал ей прямо на колени: «Что бы ты ни думала обо всем, что случилось, — спасибо. Пусть все в твоей жизни будет достойно тебя. СС» — Меня прорвало, как плотину… Слезы хлынули так, будто кто-то применил ко мне Aguamenti. Я рыдала почти два месяца, каждый день. А потом поняла, что не могу больше жить с Роном. Я разорвала помолвку и, знаешь, еще ни разу об этом не пожалела. — М-да… — Гарри подпер голову рукой, отхлебывая, наконец, уже холодный чай и невидящим взглядом смотря в пол. — Невыносимо жалко Рона. Он так любил тебя и, казалось, был так близко, а у него на самом деле не было даже шанса. — Думаешь? — Против такого человека, как Снейп? Ни одного. — Гарри на секунду замолчал. — А еще жаль, что Снейпу не удалось выжить. Гермиона шумно выдохнула, закусывая губы. — Ты даже не представляешь, сколько бы я отдала за возможность поговорить с ним сейчас. Сотни вопросов и тысячи слов вот уже который год не дают мне покоя. Но, боюсь, будь Северус жив, его ответы не принесли бы мне облегчения. — А мне кажется, у вас могло бы неплохо получиться. — Ты издеваешься? Нет, Северус всегда любил только твою маму. Очень легко фантазировать, что он мог бы сказать и сделать, будь он жив. Но в действительности нас с ним всегда разделяла целая пропасть. Гермиона внезапно встала и подошла к окну. Отодвинула занавески, оглядела пустую улицу и устало зевнула: — Уже поздно, Гарри. Нам с тобой обоим пора спать, не то завтра мы не поднимемся с кроватей до самого заката. — Ты права. — Поттер, кивнув, поднялся с ковра. — Спасибо тебе. — За что? — За искренность. И за антипохмельное, разумеется, — Поттер хулигански подмигнул и ухмыльнулся. — Это тебе спасибо. Ты самый лучший, Гарри. Правда. Грейнджер, слабо улыбаясь, подошла к Поттеру и, обняв его одной рукой, положила голову ему на плечо. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи, — Гарри поцеловал Гермиону в макушку и, высвободив ее руку, щелкнул пальцами, призывая Кричера. — Перенеси меня домой. — Слушаюсь, хозяин. — Домовик поклонился, и через секунду оба исчезли с характерным хлопком. Гермиона подошла к зеркалу и протерла лицо руками. Когда-нибудь она научится вспоминать Снейпа без боли. Когда-нибудь. Обязательно. Не раздеваясь, Грейнджер рухнула на диван и забылась тяжелым сном.