32 градуса по Фаренгейту

Рабочий день четверга подходил к концу. Лабораторные часы показывали уже двадцать три минуты седьмого, так что Гермиона убрала все бумаги и инструменты, сделала отметку в журнале и, закрыв лаборантскую, направилась обратно в свой кабинет, чтобы забрать мантию и сумочку. Весь путь до кабинета Грейнджер тщетно пыталась изловить и заткнуть свои мысли, однако те вырывались и все настойчивее визжали, что через каких-то пять-десять минут ее ожидала встреча с Малфоем. Сердце предательски набирало темп, сотрясая своими ударами всю грудную клетку, но Грейнджер старалась стоически держаться. Забрав вещи, она закрыла кабинет, спустилась на первый этаж — и так и замерла на выходе из камина: он был в холле. Стоял у стойки секретаря и расписывался на какой-то бумаге. Наверняка подстроил ситуацию так, будто пришел по своему делу и только-только его закончил. Гермионе вдруг резко захотелось развернуться и выйти из здания с черного хода. Исчезнуть, сбежать — да хоть провалиться, но бросить Малфоя одного по всем правилам жанра, пусть немного, но отомстив ему за те позорные минуты, которые она пережила по его милости. Однако врать и отказывать себе Грейнджер не умела: маникюр, платье, прическа, макияж — все было выбрано с расчетом на сегодняшний ужин, так что устоять против соблазна не было ни единого шанса. Тем более, что отступать было поздно: — Добрый вечер, мисс Грейнджер. — Добрый вечер. «Мистер Малфой, за такие улыбки, как Ваша, надо приговаривать к Азкабану — они убивают здравый смысл». Всего одна фраза, и самообладание Грейнджер приказало долго жить: путаясь друг с другом, внутри одновременно взметнулись радость, смущение, паника, злость и дикий восторг, грозясь не то задушить, не то пойти горлом. От этой маленькой гражданской войны все клокотало и содрогалось, так что Гермионе показалось, у нее вот-вот подкосятся ноги, и она постыдно споткнется, но нет, все было хорошо. Малфой тем временем подошел к ней, продолжая изображать светскую беседу: — Как Ваши дела? — Благодарю, все прекрасно. Как Ваши? — Также весьма неплохо, спасибо. Вы, надо полагать, уже уходите? Разрешите пройти с Вами по Вашему пропуску? А она еще гадала, какой повод он найдет, чтобы выйти вместе, не привлекая лишнего внимания... Браво, Люциус, блестяще. Пропуска есть только у сотрудников, гостям же нужно проходить через отдельную охранную систему. Несложная, но несколько обременительная процедура, которой любой с удовольствием избежит, воспользовавшись пропуском кого-то из местных. Захочешь — не придерешься. — Да, конечно. И Люциус, кивнув с выражением деланной признательности в лице, проследовал за Гермионой. Впрочем, как только за ними закрылась дверь Центра, Малфой в мгновение ока сменил интонацию и, улыбаясь, произнес: — Ну, здравствуй, мой прекрасный друг. — Мы не друзья, и ты это отлично знаешь. — Нет, не знаю. — Люциус все так же улыбался, хотя наметанный взгляд мог бы уловить некоторую перемену в его лице, — Печально слышать, что ты не считаешь меня своим другом, однако я тебя своим считаю. Идем, нас ждет одно замечательное место — тебе понравится... Мой прекрасный язвительный друг. И Люциус протянул Гермионе руку для совместной аппарации. * * * Пространство привычно скрутилось и раскрутилось, и Гермиона с Люциусом оказались на небольшой, красиво освещенной улице прямо перед крыльцом не слишком примечательного, но, судя по всему, безумно дорогого ресторана. — Восхитительная кухня и лучшие устрицы в магическом Лондоне, — тихо заметил Малфой, заговорщически склоняясь к уху Гермионы. — Прошу. Швейцар открыл дверь, и пара нырнула в тепло ресторана. Тут же, сверкая белоснежными перчатками, подлетел важного вида хост с двумя меню в руках, а стоявший у входа в зал официант спешно покинул место, проходя к столику и доставая из кармана Прытко Пишущее Перо. Малфой обернулся, чтобы помочь Гермионе снять зимнюю мантию, однако прежде чем он успел что-либо сделать, чертовка уже скинула верхнюю одежду и передала ее гардеробщику. — Что ты за женщина, — Люциус укоризненно улыбнулся. — Не нравится — могу оставить тебя и аппарировать домой. В отличие от некоторых, я вполне переживу отсутствие устриц на ужин. — Грейнджер сделала вид, что не заметила предложенную ей руку, и проследовала к столу, держась от Люциуса на вполне деловом расстоянии. — Ох, Мерлин... — Малфой закатил глаза, продолжая ухмыляться. — Ты невыносима. Я всего лишь стараюсь вести себя, как воспитанный человек. И, надо сказать, кроме тебя, мне еще никто никогда не мешал это делать. — Неужели? Даже Волдеморт? — Гермиона опустилась на стул, бросив на Люциуса колкий, искрящий злостью взгляд, и с мстительным удовольствием отметила, как Малфой напрягся. Мерлин свидетель, ей не особенно нравилось огрызаться, но вести себя иначе было почти страшно: Люциус обволакивал властным магнетическим обаянием, стоит ослабить хватку — и она растечется счастливой лужицей, вновь позволив этому чистокровному негодяю сделать все, что он хочет и как он хочет. А потом благополучно исчезнуть, не утруждая себя объяснениями и прочей обратной связью. — Да. Даже Темный Лорд. И пожалуйста, давай не будем сейчас об этом. — Малфой ответил спокойно, твердо, предельно корректно, но Грейнджер это только разозлило. Оставив реплику без комментариев, Гермиона отвернулась к окну; одновременно к столику подошел официант, и Малфой отвлекся на оформление заказа. Услышав, как Люциус просит свое излюбленное вино, Гермиона непроизвольно усмехнулась — все было, как в прошлый раз: вечер, кружащий за окном снег, пухлые подушечки сугробов, уютный ресторанчик, Люциус заказывает Chateau Latour... Сплошное déjà vu— остается только выписать своему здравому смыслу билет в один конец, и картина будет просто идентичной. Разве что тогда ей не было омерзительно гадко от собственной беспардонной радости, а сейчас эта радость горчит во рту до такой степени, что хочется плеваться. Малфой сидел и уже почти полминуты пристально смотрел на Гермиону, ожидая, что она повернется к нему, но та и не думала этого делать. Сминая в одной руке салфетку, ведьма неотрывно смотрела в окно. Отсветы уличных фонарей мягко ложились на ее лицо, рассыпаясь по волосам медными блестками и высекая теплые карамельные искорки в глазах, которые Гермиона едва заметно щурила, будто видела что-то болезненное и безрадостное. Только когда принесли вино, Грейнджер, наконец, оторвалась от раздумий. — За встречу? — спросила она, поднимая бокал и насмешливо изогнув брови. — За тебя. Ох, ну, конечно, Гермионе следовало догадаться: этот тост — любимый козырь в рукаве Малфоя. Бьет любую, даже самую неудобную карту. Люциус поднял бокал и протянул руку вперед. Их стол был чуть-чуть длинноват: украшенный ровно по центру маленькой композицией из цветов и свечей, он отгораживал собеседников друг от друга немного сильнее, чем это было нужно для интимной болтовни. И Гермиона уже почти порадовалась этому, как Люциус внезапно опустил бокал, встал и резким движением переставил свой стул, садясь от Грейнджер по левую руку. Стоило ему сделать это, как Гермиона впервые уловила исходящий от Малфоя запах: возможно, на улице она не слышала этого из-за холода, а может, из-за посторонних ароматов, но сейчас... Мантикора его раздери, это был ее подарок. Тихо звякнув своим бокалом о бокал Малфоя, Гермиона сделала глоток и на секунду опустила взгляд: — Пользуешься? — Чем? — Моим подарком. — Разумеется. Он прекрасен. Кстати, откуда ты его взяла? Я посетил всех известных мне лондонских парфюмеров и не нашел ничего подобного. — Ты не найдешь его здесь: я купила его во Франции. Да и там ты вряд ли так просто разыщешь, что нужно. Это не магический аромат. Люциус недоуменно вскинул брови. — Точнее, это магическая вариация не магического парфюма. Я заказывала его в Париже, и надо сказать, местные мастера фантастически воссоздали запах. — Вот как? Так это, по сути, творение магглов? — Да и, пожалуйста, не криви лицо — тебе ведь нравится аромат. — Что ж, спорить не буду, — действительно исключительно удачная композиция. И как называется парфюм? Хочу знать на случай, когда твой подарок закончится. — Когда он закончится, я могу подарить еще... Но вообще это “Farenheit 32” от Christian Dior. — “32 градуса по Фаренгейту”? Температура замерзания воды? Любопытное название. — Температура таяния льда, если быть точнее, — Гермиона выразительно посмотрела на Люциуса. — Аромат холоден лишь вначале, потом он постепенно теплеет... Мне показалось, он очень похож на тебя. Грейнджер опять отвернулась к окну и замолчала. Люциус отхлебнул вина, наблюдая за ней, однако тоже не решился продолжить тему. Комментарий Гермионы был одновременно приятен и как-то неловок, излишне интимен: будто эта девчонка знала о Люциусе нечто, тщательно скрытое ото всех, даже очень близких. И ведь, пожалуй, это действительно было так. Никому в жизни лорд Малфой не сознался бы, что у его натуры есть романтичная сторона и что его роскошные ухаживания — это не демонстрация статуса, а, скорее, внутренняя потребность в красоте, которую он, к сожалению, не мог выразить иначе, чем посредством больших денежных трат. Однако как-то незаметно ни для кого Гермиона поняла это и попыталась научить его более простым вещам, отвергая слишком дорогие подарки и никогда не настаивая на каких-либо вложениях в нее. А ведь их отношения развязывали ей руки: он мог ей дать достаточно много, помочь встать на ноги, и это было бы справедливой платой за их связь. Ему, возможно, даже хотелось бы, чтобы в ее поведении были корыстные мотивы — так можно было легко держать ее на расстоянии вытянутой руки, не испытывая смутную тоску и угрызения совести за недостойное обращение с достойной женщиной — но Гермионе ничего не было нужно. Ничего, кроме его времени и внимания, и это подкупало, это затягивало... Но было совершенно недопустимо для кого-то вроде лорда Малфоя. Принесли закуски. Грейнджер, наконец, отвернулась от окна, и Люциус решился начать новую тему: — Скоро Рождество. — Скоро. — девушка коротко кивнула. — Год подходит к концу, и, знаешь, я довольна его результатами. Закончила академию, получила новое место. В следующем, надеюсь, куплю дом. А еще через год пора подумать и о замужестве. Малфой при этих словах едва не поперхнулся. — Что значит, пора? — То и значит, — Гермиона заулыбалась, потешаясь над реакцией Люциуса. — Мне, в общем-то, уже сейчас пора замуж, но я пока не вполне готова. — Девочка моя... — Люциус, я вышла из детского возраста. — Но не далеко от него ушла. — Люциус! — Нет, я серьезно. Тебе незачем торопиться. Тем более свадьба — это не то, что стоит ставить в график. Чувства не приходят по расписанию. — И это мне говорит лорд Малфой? — Да, мантикора раздери, тебе это говорит лорд Малфой, и я бы на твоем месте прислушался. — Вот именно, прислушайся. Ты уверен, что себя слышишь? Люциус, не тебе давать мне такие советы, честное слово. Малфой промолчал, но по тому, какая складка пролегла у него меж бровей, было ясно: ему стоило больших сил сдержаться. С языка так и рвалось, что они с Гермионой слишком разные, дабы мерить их одной меркой, но говорить такое было нельзя. Нельзя, потому что это потянуло бы за собой еще более неприятный разговор, чем рассуждения о потенциальной гермиониной свадьбе. — Так что давай оставим вопрос высоких чувств, — продолжила тем временем Грейнджер, наблюдая, как Малфой отводит глаза. — Все, что мне нужно — это уважать своего мужа и знать, что я всегда, абсолютно всегда могу на него положиться. Впрочем, как раз это — довольно редкое качество. Малфой опустил взгляд, прокручивая между пальцами ножку своего бокала. Гермиона не выразила этого прямо, но последняя фраза, бесспорно, была шпилькой в его, Малфоя, сторону — и это, черт подери, задевало, оставляя противное саднящее чувство. Хотелось тут же парировать, защититься: он отнюдь не обязан вести себя так, чтобы Гермиона могла на него рассчитывать. Но слышать ее недоверие было гадко, а представлять, что однажды придется разделить ее с каким-то молокососом, еще гаже. Хотя нет, делить не придется: Грейнджер не позволит себе опуститься до того, чтобы играть на два фронта — и в этом они тоже слишком разные. Придет день — и он вынужден будет отпустить ее. Но не сегодня. — Гермиона, послушай меня, — Люциус подался вперёд и заставил Гермиону посмотреть ему в глаза, — не принимай решения, о которых потом будешь жалеть. Договорились? — Слушаю и повинуюсь, мой лорд. Фраза прозвучала настолько театрально, что они оба одинаково усмехнулись. Одновременно с этим Люциус протянул руку и накрыл своей ладонью кисть девушки. Уже после того, как по всему телу прокатилась душная волна возбуждения, Гермиона запоздало опомнилась: в руках Малфоя она пластилин, поэтому единственное спасение — не даваться ему в эти самые руки. В его сильные, роскошные руки, которым на самом деле, черт побери, хочется продаться в рабство... Грейнджер медленно вытащила свою кисть из ладони Малфоя и с деланным сосредоточением переключилась на содержимое своей тарелки. Люциус усмехнулся, но на этот раз не позволил Гермионе слишком увлечься посторонним процессом: проведя по ее руке от запястья до локтя и слегка задирая при этом рукав платья, он едва ощутимо погладил кожу и с серьезностью доктора вдруг спросил: — Так где, говоришь, твои синяки от полетов на Нимбусе? * * * Снег все так же кружил, расцвечивая чернильные сумерки в белый горошек и покрывая землю пухлыми шапками сугробов. Время перевалило далеко за полночь, однако Гермиона и Люциус все еще не расходились, уже больше четверти часа прощаясь на пороге дома гриффиндорки. — Ну, так спокойной ночи? — Спокойной ночи. — Эй, ну отпусти же меня... — Я могу рассчитывать, что ты освободишь для меня следующую субботу? — Зачем, Люциус? — Гермиона сонно усмехнулась, выскальзывая, наконец, из рук Малфоя и почти тут же проваливаясь в объятия к Морфею. — Что ты опять задумал? — Я обещал научить тебя летать. И я сдержу свое слово.