По-Северному шоссе, от Востока до Рая

Алек потирает пыльные ладони, зажмуривает глаза, приводит разум в порядок. У него кулаки чешутся, белеют, когда Джейс по-свойски кладёт руку на её плечо; терпко дышит, пытается досчитать до десяти. А она в ответ улыбается, запрокидывает шоколадную голову, смеется над очередной плохо придуманной шуткой его парабатая; Алеку щиплет глазные яблоки, ноги подрываются, он почти переходит на бег. В пару метров от них останавливается, разворачивается и уходит прочь; волочет за собой гробовое молчание, и взгляд горящих глаз. Идет по коридору, обходит мраморно холодные колонны, двигается в привычном направлении; колотить грушу, в который за сегодня раз. Снимает футболку, наносит первый удар. Алеку нужно отдышаться; у него в макушке темнеет, горло распирает, он почти стонет, он почти не может дышать. Один удар, следом следующий, и так по кругу, раз двадцать пять; ему бы сейчас оторвать Джейсу голову и руки заодно. Мышцы сводит; бьет резко, кулаки предательски начинает печь, на костяшках виднеется кровь. Ярость с примесью ревности подступает прямо к основанию трахеи; бабочки на дне желудка просятся вылететь наружу, разнося за собой ощутимое трепетание с причудливой мелодией, что как в сопливых фильмах, которые так любит его сестра. Снова наносит удар. Чертыхается, проклинает всех известных ему демонов; бьет со всей дури. Лицо Алека бледнеет, он весь покрывается мёрзлым потом, пытается успокоиться, но все попытки катится к чертям. Ему бы сейчас отключится и поспать часов так двенадцать, и проснуться с амнезией мозга, дабы её не знать, чтобы не помнить. А перед глазами снова Астрид, в этих своих облегающих платьях ниже колена, как она говорит: “ Все целомудренно, не то что у твоей сестры», с завитками горьких локонов, и с алой краской на губах. Проходит в сознание со львиной грацией, о чём-то увлеченно размышляя, теребя на пальце кольцо; он её шепотом подзывает, вскоре понимая, что это снова мираж. Откидывается на маты, делает пару глотков холодной жидкости. Стенки глотки резко жжет, он почти все выплевывает; закрывает бутылку, слышит шаги. Тонкие, медленные, с небывалой уверенностью, словно танцуя в такт; он их узнает по первому очертанию, а после аромат свежих цитрусовых, с горчинками белого перца наполняют его легкие; Алек слышит стук. Поворачивает голову, видит её. Вот она, вот перед ним, облаченная в шаль упрямства, с вкраплениями опасности, что так присуща ей; стоит, облокотившись о дверь. Проводит его взглядом, останавливается на каждой руне, что как звезды покрывают его тело, всматривается в область сердца, позже находит глаза. Резко улыбается, нежно и притягательно, что Алека начинает в бешенстве трясти; он не единственный кому она так улыбается — есть Клэри, Иззи, и Джейс, и тысяча малознакомых ей людей. Он знает, она любит вызывать доверие; это некий способ вызвать расположение окружающих, которые после пару её добрых фраз, в скором времени объявят, что она их лучший друг. Астрид оценивает, прощупывает почву, прежде чем вбить в неё кол и изгнать оттуда всех демонов. Притворяется хорошей и внимательной, на самом деле ей на тебя наплевать. Все ради выгоды, она ясно дала это понять. Сложив руки на груди, перешагивает порог. Охотница идет плавно, словно плывет по воздуху, разносит по комнате запах отчаянности и несбыточности его порывов и желаний; подходит к нему вплотную, садится рядом, кладет на его плечо ладонь. По сравнению с ним, Астрид кажется непростительно хрупкой, у него сразу промелькнула мысль — роль охотника ей совсем не идет; ей бы восседать на троне, а не отрабатывать удары мечом. Ей бы носить длинные платья в пол, расшитые драгоценными камнями и пепельным жемчугом, а не кожаные штаны, неудобные по его мнению туфли и следы демонической крови на щеке. Ей бы сидеть в удобном кресле в Конклаве, придумывать новые законы, попивать свежий ментоловый чай. Не заниматься поимкой Валентина, и решением проблем от несносной Клэри; ей бы ходить с ним на свидания, а не отшучиваться: “ Ты мне почти как брат». Он ей почти как брат; он вспоминает, зажмуривается, она нутром чует его холод и сразу отстраняется, убирает ладонь. Алек смотрит в её глаза, что напоминают густые заросли джунглей и забывает сделать вдох; начинает тонуть. А выхода нет, нет не одной тростинки за которую можно ухватится; его тянет на дно. Ей бы быть к нему мягче, хоть на несколько из миллиарда единиц. Она по прежнему сидит рядом; немного сгорбившись, но как прежде высоко держит гордость и голову; ей не до романтики, он это знает. Его это злит. Глухо постукивает ногтями по своей коленке, молчит. Он молчит, она молчит, и все в институте, похоже, тоже молчат, потому что оглушающая тишина давит на нервы не хуже её касаний. Алек подрывается с места как ужаленный, идёт обратно к груше; опять начинает кидаться в неё ударами. Алек как-то начинает дышать. — Алек, — Астрид за спиной оказывается, зовет его. Он делает вид что не слышит, только после третьего раза оборачивается. — Я что-то сделала не так? — спрашивает с ухмылкой, давит на самое колючее место. — С чего ты взяла? — Алек хочет назад повернутся, опять нанести удар. — Ты меня в последнее время избегаешь. Ну, или мне так показалось, — слова заканчивает, в ответ многозначительная тишина. — Не думаю, у нас с тобой просто работы в последнее время стало много, поэтому мы редко видимся, — бьет по груше и по её самолюбию. — Тогда, почему на миссии меня не берешь? Я не Клэри, смогу надрать задницы многим, — пытается убедить его, или себя. — Аналогичный вопрос к тебе, — груша слетает с петель, с грохотом падает на пол. Алек подходит к охотнице вплотную, весь уставший и морально, и физически; он пахнет потом, солью, и безнадежностью. Вдыхает её запах, смакует, блаженно прикрыв глаза. Еще пара секунд и он её целует; позабыв, что он весь мокрый, что пахнет от него далеко не розами, что пару касаний назад он был в неукротимом гневе. Он знает: она гордая, ей бы восседать на троне, пить ментоловый чай. У неё слишком много проблем — ей не до свиданий, как и ему. Он это знает. Его это злит.