Fiamma di ghiaccio

      Нью-Йорк был большим городом, захватывающим всё человеческое внимание, только самый посредственный и безразличный человек не засматривался на здания и улицы. Не были они историческим и архитектурным достоянием Рима или Венеции; всё было просто и обыденно: высокие здания, соседствующие с маленькими домами с двориками, ещё не очень редкие деревья и кусты вне городского парка. Обыденные виды, люди, не отличающиеся друг от друга ничем, кроме внешности и одежды. Они торопились, старались всё успеть, везде быть первыми, лучшими. Такова уж натура людей: своими действиями льстить самим себе пытаться получить выгоду для себя… защитить родных и близких. Такие разные и такие похожие. Странный оксюморон жизни, любящей шутки. Они поступают по-разному, думая одинаково, они поступают одинаково, руководствуясь разными точками зрения. Разные характеры, взгляды на жизнь, желания и мечты, но порой они так странно сходятся, что остаётся только дивиться такой удаче или несчастью. Хорошо для одних — плохо для других. И всем не угодишь. Вот уж жалость. И если город был пускай и прост и привычен, но привлекал внимание, то утро было жестоко. Сонные люди, проклинающие день, солнце и работу спешно шли к заводам, фабрикам или кабинетам, и гадай, кому повезло больше. Кто-то выглядел достаточно бодро и даже улыбался и шутил, ловя недобрые взгляды других, ждущих тишины и всеобщего понимания ужаса ситуации. Шумный город проснулся, и люди, говорящие вроде бы тихо, создавали ужасный гомон, который был слышен в домах, особенно на нижних этажах. Вот уж кто точно любит тонкие стены, так это жители квартир на первом-втором этажах. Хиону, впрочем, это совершенно не волновало, поскольку обустроилась она на четвёртом этаже, и звуки улиц доносились до неё затухающим эхом и не мешали заниматься своими делами. Хоулетт собирает волосы в высокий хвост, чуть поправляя его и убирая с плеч вьющиеся локоны, внимательно осматривает себя в большом зеркале, оценивая и решая. Светло-бежевое приталенное платье до щиколотки с широким поясом на талии не особенно выделит её из толпы, не является оно вызывающим, но общей моде на платья свободного кроя не соответствует. Оно не яркое и не бросается в глаза. Волшебница чуть кивает, накидывает плащ и идёт к выходу, пряча во внутреннем кармане палочку. Хиона скучающим взглядом окидывает идущих мимо людей: магов и не-магов, детей и взрослых. Стоит признать, люди — странные существа. Сложные и непонятные, поступающие вразрез с логикой и здравым смыслом, желающие остаться в стороне, но лезущие в самое пекло. Они думают — они справятся со всем, смогут решить проблему, а затем выясняют, что сил им не хватает, не хватает знаний и умений. Немногие просчитывают всё наперёд. Всё, что могут, ведь никто не может знать, как произойдёт на самом деле. Любой расчёт — это риск. И риск порой огромный. На кону могут стоять сотни жизней. Но человеческая самоуверенность не знает границ и не даёт им думать логически.       Идти до Вулворт-билдинг пришлось достаточно долго, но Хоулетт даже не заметила прошедшего времени, думая о предстоящей встрече с главой департамента защиты магического правопорядка. Кажется, его предок Гондульфус Грейвз был одним из первых авроров МАКУСА. Уголки губ женщины приподнимаются в едва заметной улыбке, полагает она: многие его потомки прославились среди американских магов или же занимали неплохие места в МАКУСА. Непримечательная дверь чуть левее основного входа заставила волшебницу усмехнутся. Очевидное — не очевидно. Конечно. Хиона проходит внутрь без особого труда, внимательно осматривая людей и помещение. Широкая лестница, ведущая на второй этаж, множество людей в схожей одежде: брючном костюме и плаще; огромные часы, висящие над полом. Хоулетт засматривается на них невольно, отмечая внешнюю презентабельность Магического Конгресса, что особенно заметно в сравнении с британским Министерством Магии, где от сов отдыха нет ни у авроров, ни у эльфов. Бедные существа. Поднявшись, женщина, повинуясь каким-то внутренним инстинктам, поворачивается, замечая сразу же огромный, почти во всю стену холст с портретом действующего президента. — Весьма самовлюблённо… — Хоулетт выдыхает, закатывая глаза, смотрит ещё несколько секунд на изображённую женщину, будто запоминая её черты и пытаясь понять её характер, и идёт дальше, предпочтя оставить лицезрение на потом. Уточнив местоположение кабинета у работников, Хиона достаточно быстро находит нужный этаж и нужную дверь. Всё же легче работать, когда не нужно следить за пролетающими мимо тебя совами. Женщина несколько раз несильно стучит, прежде чем слышит заветное «Войдите». Оказавшись в помещении, волшебница тут же окидывает его цепким взглядом, не изменяя старой привычке. Помещение кажется достаточно мрачным с тёмно-зелёными обоями и шкафами из тёмного дерева, в которых лежат книги с чёрными или коричневыми корешками. Лакированный стол так же сделан из тёмного дерева. За ним в нескольких метрах окно не большое и не маленькое, закрытое почти полностью шторами. На столе нет ничего особенного: документация, чернильница, перья и прочая канцелярская мелочь, не привлекающая к себе внимания. Больше волшебница обращает внимание на руки, сложенные в замок на столе. Она замечает несколько тонких полосок шрамов, идущих от запястья и дальше. Замечает волшебную палочку, спрятанную в правом рукаве. Но молчит. Хионе нравится столь мрачная обстановка, даже, возможно, пугающая, но порядка ради она поводит плечами немного неуверенно. — Добрый день, Мистер Грейвз, — Хиона чуть улыбается, встречаясь с мужчиной взглядом. Что-то недоброе видится ей в этом безразличии и холоде. Неестественное будто. Она вновь не произносит ни слова. — Добрый, мисс Хоулетт, верно? — женщина чуть кивает, садясь в кресло перед столом. Перед ней сидит мужчина лет тридцати пяти сорока. И первым, что бросается в глаза являются ни его тёмные волосы и карие глаза, ни достаточно приятные черты лица, внешняя стройность и очевидность большой физической силы и даже не одежда, подобранная с удивительной осторожностью, практичная и выгодно выделяющая его из толпы, нет. Первым, что замечает Хоулетт является уверенность, отстранённость и в некотором роде холодность. Он будто не из этого мира, и ему плевать, что будет, хоть пламенем всё погори. Это странно в некотором роде, но с такой работой умение сохранять самообладание — одно из важнейших для волшебника. Вторым повелительница зим замечает ответный взгляд. Изучающий, испытывающий, внимательный. Кажется Хионе: она нашла равного себе человека. Редко такое бывает. — Не меня одного удивляет ваш перевод, мисс Хоулетт, — Гревз с лёгкостью находит среди бумаг рекомендательное письмо главы Аврората. — Ваш начальник называет вас весьма сильной, рассудительной и мудрой волшебницей и сожалеет о потере такой сотрудницы, — женщина поднимает взгляд на Персиваля Грейвза, будто не веря его словам. — Неужели? — вопрос звучит весьма удивлённо и даже поражённо. На него аврор лишь кивает, отмечая про себя скромность или же некое неверие в себя, которое скрывается за маской уверенности. Ведь первое впечатление она производит колоссальное. Она кажется уверенной и сильной, статная и спокойная, она излучает удивительную энергию. Покой и доверие. Она умеет располагать к себе, и верно, немногие заметят эту скрытую черту в ней. Слишком сильной она кажется. Впрочем моральная выносливость лишь часть их работы. Но в письме так же говориться о её выдающихся магических способностях. Ничего сверхъестественного, но немногие авроры могут сравниться с ней. Персиваль Грейвз предпочитает не верить словам, но проверить женщину хочет. — Сейчас в Нью-Йорке непростая ситуация, — Грейвз откладывает письмо в сторону, смотря на Хиону. — Не-маги начинают что-то подозревать, а Вторые Салемцы лишь подливают масло в огонь, — Персиваль морщится, упоминая группку маглов весьма презрительно. — А так же с недавнего времени в городе начались нападения. Хотя трудно это так назвать, ведь страдают пока только здания, — Хиона чуть кивает, сразу отбрасывая эмоции, и Грейвзу это нравится. Умение взять себя в руки, осведомлённость и продуктивность. — Сколько вы в городе, мисс Хоулетт? — повелительница зим будто и не реагирует на быструю смену темы, которой вовсе и не ожидала. По крайней мере не должна была — так думает Грейвз. — Приплыла вчера утром, — волшебница пожимает плечами. Секрета из этого она не делает, а вот кое-что узнать позволяет. Персиваль Грейвз не долго держит её в своём кабинете, позволяя приступить к работе завтра, а пока освоиться на месте и изучить устройство города и МАКУСА. Что Хионе не требуется вовсе поскольку сделать она это успела в дороге или за вчерашний день, а так же расспросила своих знакомых, бывавших в Америке.       Хиона выходит из кабинета и неопределённо поводит плечами: странное ощущение не покидает её с то самого момента, как она встретилась взглядом с мужчиной. Что-то с ним не так. Или он что-то скрывает. Но вот что? Хоулетт кажется знакомым всё это: слова, отголоски жестов и движений, так и оставшихся невыполненными. Манера себя вести и уверенность, манера говорить. Но она не может сразу понять, что не так. Хиона настолько ушла в свои мысли, идя к выходу из здания, что не заметила идущую ей навстречу девушку и врезалась в неё. Про себя чертыхаясь, волшебница придерживает незнакомку за руку, не позволяя ей упасть. — Прошу меня простить, — Хиона виновато улыбается, смотря прямо в глаза. — Я задумалась и даже не заметила вас. — О, ничего страшного, — ответная улыбка не заставляет себя ждать. — Вы здесь новенькая? Я не видела вас здесь раньше. — Да, перевелась из Великобритании, — девушка кажется милой и доброжелательной, но немного закрытой и нервной. — Хиона Хоулетт, приятно познакомиться, хотя условия могли бы быть и получше. — Тина Голдштейн, взаимно, — она прерывается, оборачиваясь на окрикивающий её голос. — Извините. Хиона лишь кивает, и Тина сливается с толпой буквально за считанные секунды. Впрочем, в МАКУСА это не сложно, особенно, когда ты часть серой массы в тёмных плащах и с серьёзным лицом. Тина достаточно мила внешне с модной ныне короткой стрижкой, но что-то подсказывает Хионе: это не дань моде, а скорее практичности, и в брючном костюме светлых тонов. Хоулетт ещё несколько секунд смотрит в след Голдштейн, а затем всё же идёт к выходу, не переставая думать о встрече с главой департамента магического правопорядка. Она снова и снова прокручивает в голове беседу, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, хоть что-то, подсказывающее правду. Но тщетно. Ни словом, ни жестом он не выдаёт ничего. Что же это тогда? У неё началась паранойя? Или интуиция начинает её подводить… Рано для такого ещё.       Повелительница зим откладывает рассуждения на время, оказавшись на улице, вдыхая свежий воздух и ощущая слабые порывы ветра. Изводить себя Хиона не намеренна, но и оставлять всё это тоже. Затишье, шум, наведённый кем-то в Нью-Йорке, странные ощущения самой женщины, а в своих суждениях она уверенна, всё это не случайность и не совпадения. Деталька за деталькой создаётся общая картина событий, и главное, чтобы картина сложилась не слишком поздно, и можно было ещё что-то исправить и изменить. Но большие вопросы появляются, когда Хоулетт вспоминает о сотрудниках Аврората и МАКУСА в целом, ведь Пресиваль Грейвз не просто глава департамента, но и правая рука президента Серафины Пиквери. Заметили ли сотрудники изменения в своём начальнике? Подозревают ли что-то? Они вообще что-то замечают? Хотя последнее скорее риторический вопрос, уж авроры то должны замечать мелочи. Про президента и говорить не приходится. Жаль, что проверить не выйдет. Любая оплошность, слово, сказанное не тому человеку, и всё пиши пропало. Любая активность с её стороны сейчас привлечёт внимание Персиваля будь то активная аврорская деятельность или разведка обстановки в МАКУСА, а на доме точно огромное количество защитных заклинаний. Возиться будет долго. Но кое-что выяснить всё же можно. А там уже сделать выводы: поняли, могли ли понять и есть ли что вообще понимать. Но что-то подсказывает: захотели бы не заметили бы. Как бы хороши не были работники МАКУСА, люди — всего лишь люди. И им свойственно не видеть очевидное. Но если странности явны для совершенно нового человека в коллективе, который объективно в стране второй день, то тут уж есть над чем задуматься.       Хиона сворачивает на широкую улицу, ощущая чью-то силу, удивительно большую силу, замечает сразу же здание банка, припаркованные машины и Вторых Салемцев с Мэри Лу Бэрбоун, читающей свою речь. Она выглядит действительно увлечённой и верящей в то, что говорит, будто у неё есть реальные причины ненавидеть магию, а не вера, прописывающая ненависть к магии. Это даже забавно: религия, проповедующая любовь к ближнему, учит ненависти к этим самым ближним только из-за того, что они обладают магией. Стоит, конечно взять во внимание то, что не-маги не знают о происхождении сил магов, но всё же концепция как была странной, так ею и остаётся. Хионе жаль тех людей, которые поверили в это, прислушавшись к речам мисс Бэрбоун. На отдалении волшебница замечает юношу с листовками Вторых Салемцев. Один из приёмных детей Мэри Лу — Криденс. Некая компания во время вчерашней прогулки рассказала Хоулетт не только о мисс Бэрбоун, но и о её детях. Они назвали имена и описали настолько подробно, насколько могли. И описание Криденса, которое она услышала очень точно и ёмко отражает суть. Худощавый парнишка, вечно сутулящийся и будто желающий спрятаться от этого мира. Волосы коротко пострижены на манер матери, глаз он не поднимает лишь отдаёт листовки трясущимися руками. Подойдя поближе, Хиона лучше оценивает его одежду. Она достаточно стара и кажется ему маловата. Стоит ли говорить о том, что эта одежда выглядит на нём не то что нелепо, но кажется совершенно неуместной и чужеродной? Волшебница мягко, в отличие от большинства прохожих, которым плевать и на него и на его «чокнутую» мать, забирает из рук Криденса одну из листовок, замечая тонкие полоски шрамов, идущие по всей ладони и запястью, и внимательно её рассматривает. Ничего нового она не находит: четыре обнажённые девушки танцуют вокруг костра в лесу и надпись, гласящая «Ведьмы живут среди нас», и всё это в красивой рамочке. В какой-то момент это кажется женщине смешным, а в следующий она всерьёз задаётся вопросом: как столь праведной женщине не стыдно раздавать подобные листовки и показывать их своим детям? Хотя в её праведности Хиона сомневалась очень сильно. Ой, да что уж там, она была уверена в обратном. Наученная опытом она знала, что кричащие о правилах громче всех — первые в очереди в Ад. — И вы верите в это на самом деле? — Хиона чуть приподнимает листовку, замечая тут же осоловелый взгляд, которым Криденс смотрит на неё, будто уважительно к нему не относились никогда в жизни. — Да, верю, — ответ звучит после долгой паузы и чуть не тонет в громких шепотках толпы и выкриках мисс Бэрбоун. — Похоже вы не уверены в этом. Это нормально сомневаться в правильности того, чего никогда не видели. Или видели не таким, какое оно есть на самом деле, — Хоулетт чуть склоняет голову на бок, следя за реакцией Бэрбоуна и не желая его спугнуть. Она чуть отвлекается от своих мыслей и понимает, что же именно она ощутила, выйдя на улицу. Сила Криденса буквально сносит с ног, и будь Хиона послабее, почувствуй такую силу, ей было бы дурно. Обскур. Хиона не сомневается, что в МАКУСА многие маги знают о такой возможности, как считывать энергию другого мага, но сомневается в том, что её использовали в поисках нарушителя порядка. Она же постоянно ощущает магическую силу окружающих. Удивительный потенциал Дамблдора, неоспоримую силу Грейвза и наверняка выдающиеся способности Голдштейн, иначе в МАКУСА её бы не было. Она бы максимум кофе разносила, ведь авроры — не только мозг и грубая сила, но и большой магический потенциал подкреплённый умением применять силы на практике. Криденс Бэрбоун — обскур. Очевидный виновник разрушений, ведь в форме обскурии он едва ли себя контролирует из-за гнева, страха и боли. На принятие этого факта у Хоулетт уходит около минуты. Трудно было бы понять, что это обскур, сильных магов достаточно, многие из них гораздо сильнее обскуров, но тёмную энергию трудно спутать с чем-то другим, когда ты уже встречался с подобным. Когда ты знаешь, чем это обычно заканчивается. — А вы видели магию? — совсем несмело с оглядкой спрашивает Криденс. Он хочет верить в магию — Хиона видит это. — Можно сказать и так, — чуть кивает Хиона после нескольких минут молчания. Она только что нарушила Статут о секретности и Закон Раппапорт. Одной фразой. Жалеет ли она? Да ни сколько. Тем более, что Криденс вовсе не не-маг. — Ты ведь Криденс, верно? — Бэрбоун опускает взгляд, как будто знает из каких слухов и историй Хиона могла узнать его имя, и кивает едва заметно. Женщина замечает — его мелко потряхивает. — Я Хиона, — волшебница чуть улыбается. — Знаешь, твоя мать не права, говоря будто волшебники исчадья Ада, многих своих друзей и знакомых я бы назвала героями, но никак не грешниками. Криденс удивлённо поднимает глаза на Хоулетт, но молчит, боясь спросить, привлечь к себе лишнее внимание, тем более, он и так отнимает время женщины. — Да, я волшебница, — Хиона чуть улыбается. — Но прошу, сохрани это в секрете, как и наш разговор. Никто не должен об этом узнать. — Обещаю, я никому не скажу, — быстро, слишком быстро произносит Криденс, замотав головой. — Спасибо, — Хоулетт кивает ему на прощание, а затем идёт дальше, сливаясь с толпой. «Сумасшедший дом, а не город.» — мелькает в голове женщины, пока она идёт к квартире. Персиваль Грейвз, чьи манеры кажутся Хионе знакомыми и немного настораживающими, встреча с обскуром, являющимся всего лишь загнанным в угол мальчишкой, который не может управлять своим страхом и гневом, своим обскуром. Своей силой. Гриндевальд, о котором забыть было бы глупостью. Хиона знала, что он скорее всего сейчас в Америке ищет источник всех этих разрушений, и именно поэтому она предупредила Дамблдора о возможных событиях, надеясь, впрочем напрасно, на его появление или хоть какое-то участие в событиях, попытки как-то повлиять на происходящее. Но она понимала четность своих действий. Но не могла не надавить на старую рану, напомнить о корнях этой истории, посмотреть на его реакцию. Это слишком значимо для всех событий. Что ж, Хионе предстоит во многом разобраться. Главное быть осторожной и не лесть на рожён. А в будущем… Только времени известно, что будет дальше.