Она очнулась. Из глаз лились слёзы, прошлое было в сознании столь же ярким, как и реальность. «Летописцы, или сказатели, или как их там… как всегда ошиблись: не было никаких рек крови, только красные глаза зверя и горы пепла», — думала Маринетт, вытирая рукавом слёзы. — «Вот от чего Тикки так бесилась на меня. Я считала её голосом Сехмет, когда на самом деле это не она, а я древняя Богиня, рождающаяся в человеческом теле, чтобы своей великой жертвой спасать людей от тёмного пророчества. Как забавно».
Она огляделась, увидела, что была на улице недалеко от особняка, где проходила вечеринка. По гремевшей в здании музыке Маринетт поняла, что официальная часть мероприятия закончилась, и бал превратился в обычную дискотеку. Поздний вечер перетёк в ночь. А в воздухе висели не только звуки музыки, но и её супергеройского коммуникатора.
Не отойдя до конца от только что пережитого, Маринетт пришлось столкнуться с ним повторно. Кровь стыла в жилах от того, насколько картинка происходящего была неотличима от её египетской истории. Облако бабочек накрыло Париж.
— Тикки, давай… — еле слышно произнесла Маринетт одними губами. Продолжая смотреть, как акумы легко оседали на тех, к кому прикасались раньше. Разрастался хаос, город будто накрывало разрушительной волной сумасшествия. Люди превращались в монстров в один момент, их тела принимали уродливые формы, а глаза становились красными. Теперь им не свойственно ничто человеческое, они превратились в Зверя, и их можно только уничтожить.
У всего есть своя цена, и она помнила, чем и как нужно поплатиться, чтобы спасти мир, её тело всё ещё пробивало дрожью от древнейшего проклятия, испепеляющего всё тленное. А ведь это были только воспоминания, а не сам катаклизм — беспощадный и смертоносный. Непереносимые муки были только частью великой цены, что она всякий раз платила. Адриан тоже пойдёт на это. Каково ему каждый день использовать в битвах катаклизм, зная, какой он на вкус? Но, как ни крути, а они вечные, им положено раз за разом сгорать. Но не только они, весь город превратится в горстку пепла, на этот раз это будет Париж. Её любимый Париж… Её родители, друзья, знакомые, несколько миллионов жителей, которых она совсем не знает. Среди них будут дети, влюбленные, старики, те кого она помнит с детства и те, кого ни разу не встречала. В этом должен быть смысл того, что пятнадцать лет своей жизни она не помнит прошлого — так больнее потом со всем расставаться, когда настолько прикипаешь. Она не ощущала себя богиней, только подростком, которому придётся остановить это безумие ценой своей жизни и жизней других. Она будет помнить, что, объединив талисманы, она испепелит родную мать и отца, для которых эта жизнь единственная, и они закончат её в муках. Желудок завязался узлом, как только она представила, что тут произойдёт, если они сегодня не одолеют противника в сражении.
Она бы так и не двинулась с места, продолжая наблюдать массовую акуманизацию, находясь в оцепенении, но прямо перед ней приземлилась Рефлекта. Начался бой. Она не отдавала себе отчет в том, что и как делает, хорошо хоть её тело само знало, как поступать в случае опасности. Наработанные веками умения не пропали даром, Леди Баг даже не заметила, как уничтожила первого врага. Покончив с ним, она уже нашла новую цель и до того, как подобралась к Времяходу, успела отправить сообщение остальным супергероям, помощь которых приберегала для особых случаев.
Подмога прибыла, когда они с Котом пытались сдержать атаку обезумевших. Снова пять супергероев бились с сотнями акуманизированных. Но число врагов не уменьшалось: Разлучник ловко рассылал стрелы, пополняя ряды новыми бойцами. Сам он скрывался в тени сражения, стараясь не попадаться на глаза. Вот только Леди его выследила и, зацепив своим йо-йо, сдёрнула вниз. К ближнему бою лучник оказался совершенно не приспособленным. На него ушло не более пятнадцати секунд, и Леди даже не вспомнила, что когда-то он был человеком, звали его Кимом, и они учились несколько лет вместе. Подумала она только, что теперь армия противника не будет так быстро разрастаться.
Вездесущие телекамеры продолжали следить за всем, что творилось на улицах Парижа. За битвой, которая грозила прервать дыхание города. «Весь мир следит за тем, как мы умираем», — неизвестно откуда черпала силы Леди, но в один момент с этой мыслью по венам разлился новый энергетический импульс, как второе дыхание. Неистовая ярость — это её истинная сущность, но не имя, которых у неё не счесть.
Жар битвы горячил кровь, неистовство в ней не угасало с продолжением схватки, а только разрасталось. Она была в такой ярости, что крушить миры — являлось меньшим из того, на что сейчас была способна. И фигура Бражника, что появлялась то на одном, то на другом здании только подливала масла в огонь. «Если бы знать, какой из них настоящий», — думала Леди Баг, не решаясь бросить товарищей в битве, чтобы погнаться за тенью Бражника.
Рена Руж создала иллюзорных Леди Баг, которые рассредоточились по полю. Это очень помогло: каждый клон сражался не хуже оригинала, а ещё многие акуманизированные нацеливались именно на неё. Так что когда Леди могла уделить внимание многим сразу, врагам стало труднее объединить силы.
Когда она приземлилась после очередного смертоносного сальто, перед ней оказался Громила. Вокруг было слишком мало свободного места и, нанеся несколько не давших результата ударов, Леди Баг постепенно пятилась, отступая шаг за шагом, пока не упёрлась в спину напарника. Коря себя за неприкрытую спину, Нуар судорожно оглянулся. Его глаза и глаза Леди, которая тоже не ожидала столкновения, встретились. В молниеносном взгляде понесся немой разговор:
«
Неужели пора?» — читалось в глазах напарника. Леди передались тоска, боль и решимость, что были в его взгляде. Она еле заметно покачала головой: «
Нет, не сегодня, справимся, это ещё не конец этого мира». Предчувствие говорило, что этот день наступит позже, может быть, она и сама не до конца верила, что парижане переживут эту ночь, но пока была хоть крупица надежды, она будет биться.
Они с Котом так и остались прикрывать друг другу спину, только поменялись противниками. Нуару пришлось применить катаклизм, чтобы одолеть Громилу, под разрушение попал не только великан, но и несколько других злодеев, которые уже подбирались к герою. А Леди справилась с двойником Кота.
Нить с выпущенным йо-йо летала над полем сражения, как коса смерти, забирая с собой не успевших увернуться врагов. Кот был её щитом и добивал обездвиженных нитью противников — они, как всегда, работали слаженно.
В один миг фигура Бражника, что периодически мелькала на крышах близстоящих домов, скрылась из виду. Он отступил, а марионетки заметно ослабели после ухода кукловода.
На рассвете герои победили, ни одного из отважной пятёрки на этот раз не зацепило. На лицах героев, помимо смертельной усталости, было удивление. Квин Би недоверчиво озиралась, неужели всё закончилось их победой, и ища взглядом нового врага, но на улицах живых не было.
— Мы справились, но Бражник ускользнул, так что последний бой ещё впереди, — Леди Баг поблагодарила еле стоящих на ногах друзей и пообещала, что призовёт снова в самую трудную минуту. Когда они разбежались, Леди пошла осматривать руины.
Как же болело её сердце. И глаза. Так хотелось выплакаться, прижавшись щекой к камням, просто взвыть в голос. Но сил на это не осталось, и слёзы всё ещё не могли пролиться.
Взглянув ещё раз на поле битвы, в которое превратился некогда уютный уголок Парижа, ей даже не хотелось призывать Чудесное Исцеление. А зачем, если всё равно всё будет пеплом в скором времени? Она знала, что разрушенный город ляжет к её ногам, так бывало не раз.
Она посмотрела на себя. Не как на обычную ученицу, которой являлась последние десять лет. Не как на героиню Парижа, которой была чуть больше двух лет. Даже не как на древнюю сущность, которой была всегда… Она посмотрела в самую глубь себя, как её учил старец в храме познания. Она видела воина: идеальное, универсальное оружие. «Если в первом акте висит ружье, то в пятом оно выстрелит», — обречённо подумала Маринетт.
Во имя добра или нет, но во все века насквозь были пропитаны сражениями; её тело запоминало изученные боевые навыки, и сейчас она была слишком совершенна, слишком опасна. Во имя добра или зла, но она разрушила все миры, в которые приходила.
Мы всегда «спасали мир», вот только это спасение всегда оборачивалось битвой, кровавой и грязной, такой, что забываешь про всё, сражаясь не ради высоких целей, а лишь охваченный древней, как сами звёзды, яростью.
Обряд очищения она всё же провела, и теперь оказалась на крыше дома, а не среди обугленных руин. Леди Баг не ушла домой, ведь тут и был её дом. Она сидела на крыше невысокого старого здания, в котором сейчас располагался ресторанчик, а раньше, много веков назад, в нём жил построивший его алхимик. Теперь же его крыша стала подходящим укрытием, чтобы снять трансформацию, прикрывшись трубой каменного друга.
Гасли утренние звёзды, а ей оставалось только дышать предрассветной прохладой. Крикнуть бы себе: «Эй! Не вешай нос!» — только знала, что не поможет. Город грустил с ней, на его улицах начали появляться люди, исчезали тайны тёмных окон, зажигаясь светом. Город просыпался, он жил.
Ветер вырвал свежую газету из рук не удержавшего её мужчины. Покружив её, порыв ветра оставил помятую бумагу на крыше, у ног девушки, которая наблюдала беспорядочные потоки жизни города. Газета со свежими сплетнями и откровениями очевидцев пришлась к месту. Маринетт удивлялась тому, как логично объяснили всё журналисты. Хоть их предположения были в корне неверны, но сочинённые истории выглядели очень гладко. Маринетт прочитала о том, как и где укрылась семья Агрестов, о том, что за Хлоей Буржуа прилетел вертолёт, ещё о том, что почти все ученики, собравшиеся на балу, превратились в монстров, потом что-то о геройском долге, далее была ещё пара страниц восторженного бреда, которые Маринетт уже не стала читать. Почему летописцы во все времена врут? Будь они хоть писцы, хоть журналисты, а результат всё тот же…
Сидя на крыше старого здания, нет, она не любовалась восходом, а просто смотрела. Чего она там на небе не видела? Уж сколько этих восходов промелькнуло перед глазами, а если покопаться в памяти, то из тысяч и тысяч трудно выбрать самый запоминающийся. Так что все как один, и нет в закате, как и в рассвете, ничего особого, просто тонкая кровавая полоска, разлитая по краю неба.
Париж стоял по-прежнему, и Чудесное Исцеление сработало на отлично, вроде бы даже пыли на дорогах не осталось. Но она видела руины. Нет, это не будущее, — она не стала прорицательницей, — а ужасающие картинки прошлого. И руины совсем других городов, но так обычно всё и заканчивалось: кругом разрушения и она… как тонкая струйка крови, пролетает над этим хаосом, наблюдая за результатом трудов своих.
Её напарник тоже пришёл сюда, сел, прислонившись спиной к её спине, она расслабилась, переложив часть веса своего тела на него.
— Опять всё повторяется… — проговорила Маринетт.
— Значит мы ещё ни разу не справились с задачей как надо, если это колесо всё ещё вертится, — ответил Адриан.
— Или задача невыполнима.
— Маринетт, существует множество вариантов, и мы всегда старались сделать как лучше. Жаль, что у нас ни разу не вышло.
— Меня пугает, что жизнь превращается в киноленту, которую я смотрю со стороны. Будто я знаю все слова в этой драме, и даже если не я произношу их, то они всё равно прозвучат. Будто от меня на самом деле ничего не зависит, всё происходит так, как всегда, как бы я ни хотела это изменить.
— Я тебя просил не ходить на эту выставку. Может, если бы ты подольше не вспоминала прошлое, мы бы больше отвоевали себе времени…
И она бы хотела сказать, что в этот раз всё будет иначе: что они победят врага, останутся живы, будут вместе навсегда. Но понимала, что это будет ложью. Она совершенно не представляла, можно ли что-нибудь сделать, чтобы история не повторилась. И вместо того, чтобы говорить, Маринетт очень удобно расположилась на плече Адриана. Ей вдруг вспомнилось, как совсем недавно она боялась взять его за руку, переживая о том, имеет ли на это право. Но тогда она не знала, насколько они близки, всегда были близки, почти что единое целое. Две половинки, что всегда, сколько себя помнили, стремились друг к другу.
Она в очередной раз за сегодня по-новому взглянула на Париж: «Этот город слишком юн для нашей любви». Мир всякий раз находится в опасности, если они вдвоём оказывались так близко друг к другу, даже миры могут рушиться. Не выносят той мощи, носителями которой являются эти два древних полубога. «Город нас не выдержит, мир тоже… миры — хрупкая вещь. А такой разрушительной силы, что высвобождается, когда объединяются два талисмана, не выдержит ничто». Она почти понимала, почему в своё время боги ушли с Земли. Почти понимала, жаль только, что не помнила.
Их взаимоотношения — это была не просто любовь, а основанное на ней месиво из крови, дыма и пепла. Маринетт ещё не вспомнила сотни своих жизней, но у неё было стойкое ощущение, что так было всегда.
— Тебе нужно выспаться, давай я тебя провожу, — Адриан легко улыбнулся. Но она знала, какая живёт внутри него боль, словами не описать. Маринетт понимала всю её целиком, для этого ей не нужны были слова, это была её боль размером с чёрную дыру. У неё не получилось бы разобраться в себе, расставив всё по полочкам. От одного воспоминания о том, как они гуляли в лабиринтах — рука горела, а сердце плакало.
Они шли. Шаги гулко отражались от асфальта. Всё было неправильным. Маринетт не хотелось идти вперёд; не хотелось, чтобы всё развивалось так, как оно шло; не хотелось отпускать Адриана. Они слишком быстро дошли до пекарни. Всё в её жизни проходило вот так — слишком быстро.
— Чтобы было потом что вспомнить о живших в Париже Маринетт и Адриане, — сказала Маринетт и поцеловала Адриана, прощаясь с ним будто навсегда.
Но уснуть днём у неё не получилось, в бесконечных размышлениях она сидела на своём балконе.
«Прошлое нужно, чтобы учиться на своих ошибках», — так сказал Кот, но так говорила и Тикки, а ещё она говорила, что Леди Баг всегда решала сама. Их общее прошлое — это результат её решений, значит и фраза, что повторяли квами и напарник, тоже её авторства. Вот же чёрт! Почему её дурацкие фразочки повторяют, словно высшую мудрость? Почему в битвах предводителем является именно она? Почему все продолжают выполнять её распоряжения? Почему её не свергли? Если за сотни веков её решения приводили только к катастрофам? Почему кто-нибудь другой не возьмёт на себя ответственность нести это бремя?
Но это всё не было концом, может быть, совсем мало осталось Дюпен-Чен времени: пара месяцев, недель или дней, — но это время было её. Одним словом, эта осень могла быть последней, но осень была прекрасной.
На следующий день она ещё раз сходила в музей, его работники действительно хорошо воссоздали атмосферу. Как-то слишком натурально, даже до мурашек по спине. Маринетт прочитала все три легенды, что висели на стенах, правда она могла рассказать их и с закрытыми глазами, но читать иероглифы было приятно. Можно ли чувствовать уважение к своему прошлому? У неё выходило именно так: Египет — глубокое уважение и вечная любовь. «К экспонатам нельзя прикасаться руками», — гласили таблички в музее. Нельзя. Но так хотелось, Маринетт села под бок двухметровой статуи кошки Бастет, по щеками девушки текли слёзы, ей было жаль того времени, что всё так скоротечно прервалось, жаль красивого, чистого и праведного города, что всем народом молился по утрам первому лучу молодого солнца. Жаль наивной Мариатон — девушка понимала, что за тысячи лет поменялась в своём восприятии. Сегодня в те же шестнадцать она намного взрослее, чем раньше.
— Тикки, надеюсь, ты на меня не сердишься? — спросила Маринетт.
— Я лишь твой голос, Истинная, — квами склонила голову перед девушкой. — Гнев твой — праведен, а милость безгранична.
***
Адриан смотрел на небо и знал, что у неё сегодня отличное настроение. Настолько яркой и пронзительной была небесная лазурь. Он почти что наверняка знал, что они сегодня случайно встретятся. Двигаясь ненаправленно, даже мельчайшие частицы пересекаются между собой. У них же куда сложнее, они обречены встречаться, их притягивает друг к другу. Что проще, чем встретить свою вторую половинку? Да нет ничего проще, всё остальное сложнее. А они обязательно встретятся. Куда бы он ни отправился — они встретятся. И это можно было бы считать проклятием, но у него легко было на сердце, ведь лазурь настолько яркая сегодня!
Воспоминания из их общего прошлого дёргали ожившую души за ниточки, нашёптывая, что будущее в этой версии настоящего — могло бы быть. Он любил свои воспоминания, сохраняя самые яркие моменты:
«В памяти есть воскрешающая сила, память хочет победить смерть».
***
Не открывая глаз, она повторила конец легенды о воине: «Время огненной колесницей режет жёлтую гладь песка. Пирамиды, дворцы, дома с миражами в пустыне тают. Но не бойся песчаной бури, всё подвластно взору древнего бога Ра. Наслаждаясь игрой лазури, ты войдёшь в золотой закат. Даже звёздам нужны законы, им не вечно сиять в ночи. Всё когда-то сотрётся в пыль. Это будет ещё не скоро: рухнут храмы, исчезнут горы… я вернусь в твои воды, Нил…»
Выходя из музея, она поняла, что прошлое теперь для неё открыто, и она может прочитать его, словно книгу. Осеннее солнце светило, не давая тепла, от этого воздух казался хрустальным. Они победили, но это был не конец. «Конца не будет совсем. Нам положено бороться со злом».
