"<...> Пусть будет песнь твоя дика. - Как мой венец, Мне тягостны веселья звуки! Я говорю тебе: я слез хочу, певец, Иль разорвется грудь от муки. Страданьями была упитана она, Томилась долго и безмолвно; И грозный час настал - теперь она полна, Как кубок смерти, яда полный." - Лорд Байрон, "Душа моя мрачна"
***
Январь 1997 Вот уже несколько месяцев как Натали работала у Агрестов. Все были без ума от Санкер, а она, в свою очередь, была без ума от работы. Каждый день, засыпая, она думала о том, что ей предстояло сделать завтра, считала минуты до начала своей смены. Не сказать, что ей нравился сам процесс - к нему она относилась столь же равнодушно, как и ко всему остальному; но то, с кéм она работала, помогало ей абстрагироваться от никчемной действительности - ей 24, а до сих пор нет ни хобби, ни каких-либо отношений, ни друзей, да и получить свою должность стоило большого труда; но самое главное - найдя свой дневник и перечитав записи 10-летней давности, девушка поняла, что не добилась ровным счетом ничего из того, что когда-то планировала. Это одна из отрицательных сторон ведения дневника - очень легко понять, что ты из себя ничего не представляешь. Эмили, заметив твидовую книжечку в руках у Натали и разочарованный вид последней (ну, по крайней мере, мадам Агрест так казалось), выхватила блокнот - иногда она вела себя как ребенок, и, возможно, поэтому так нравилась Габриэлю - и торжествующе открыла его на первой странице. Санкер не успела и глаз отвести, как, заметив надпись "что я хочу сделать за свою жизнь", где красовалось несколько сотен пунктов, из которых вычеркнуто было от силы пару-тройку, Эмили расплакалась. Она протянула Натали книгу. - Прости, я думала, это какой-то роман, - дрожащим голосом произнесла блондинка, сжавшись словно малыш, которого вот-вот отчитают за какую-то шалость. - Не берите в голову, я перепутала его с ежедневником, - это, к слову, была чистая правда. Эти две книжки были ужасно похожи. Ошибку Санкер обнаружила буквально пару минут назад, от чего и не успела убрать блокнот со стола. Сделав несколько шагов назад, мадам Агрест поспешно удалилась. Натали вздохнула с облегчением. Больше таких казусов повторяться не должно: это может стоить ей работы - единственного лучика Солнца в беспросветной тьме ее жизненных проблем. Но отвлекаться было не время - завтра должна приехать мадам Буржуа - давняя знакомая Габриэля, с целью принять решение по поводу публикации новой коллекции в ее журнале в Нью-Йорке, а это значило, что все должно быть на высоте.***
День уже подходил к концу, работа была выполнена - показ для мадам Буржуа распланирован до мельчайших подробностей так, что все возможные (да и не возможные) оказии были учтены, и все хоть сколько-нибудь ответственные люди уведомлены, что, как и в каком случае нужно исправить. Натали, глянув на часы, - время шло к десяти после полудня, начала собираться домой. Попрощавшись с работодателем, девушка уж было вышла из офиса, как поймала на себе заговорщицкий взгляд Эмили. Та, вприпрыжку достигнув Санкер, протянула какой-то пакет. - Первый пункт можешь вычеркнуть, - лицо мадам Агрест светилось от счастья. Да, точно, это были краски, кисточки, разных типов бумага, пастель, тушь, в общем, все, что только нужно было художнику. Первым пунктом в списке ведь так и значилось "стать художником" - Мада... - Эмили! - Вы же понимаете, что я не могу это принять? - Почему, Натали?! Разве я не могу сделать для тебя что-то приятное? Ты ведь мой единственный друг! - Вот так новости. Уж кого-кого, а мадам Агрест она точно другом не считала. Работодатель - да, милая и приветливая женщина - да, человек, с которым можно перекинуться парой слов - да, друг - нет! Хотя с другой стороны... - А как же ребята из театра? - с лица Эмили тут же исчезла улыбка. Девушка в мгновение ока стала серъезной и присела на стоящее рядом кресло, понурив голову. - Они в театре совсем не ради театра. - То есть как это? - Они прекрасно понимают, что мой муж оплатит любые гастроли куда угодно, добьется показа любой пьесы где бы то ни было, да и зарплата у актеров всегда будет высокой независимо от количества сыгранных пьес. - По щеке блондинки пробежала слеза, намечая легкий путь и для остальных капель, - они со мной не ради меня, и уж тем более не ради театра! Они там только из-за денег Габриэля. И его связей, конечно, тоже. - Я готова спорить, они весьма талантливы! - Талантливы, как же! Ты бы видела как они играют! - Эмили вскочила, отошла, хотя нет, скорее, отбежала на пару шагов, приняла до ужаса ходульную позу, и самым громким голосом, на который только была способна, состроив до абсурда наигранную кислую мину, начала декламировать: - И ЕЕ ОТ МЕНЯ УНЕСЛИ, ЧТОБ НАВЕКИ ЕЕ ПОЛОЖИТЬ В САРКОФАГ, В КОРОЛЕВСТВЕ ПРИМОРСКОЙ ЗЕМЛИ. Натали хотела было улыбнуться, но вовремя остановилась. Все-таки она до сих пор на работе. А Эмили продолжала свою тираду: - Ну разве так можно? У человека умерла возлюбленная, он не может громко говорить, права не имеет. Его голос наверняка сел, охрип, мрачный и тихий. ГАБРИЭЛЬ, ЕСЛИ БЫ Я́ УМЕРЛА, ТЫ БЫ ГОВОРИЛ ТАК ЖЕ ГРОМКО? - Крикнула мадам Агрест своему мужу, который находился в другой комнате. Тот не ответил, но, казалось, даже через толстую стену построенного еще при Третьей Республике здания, был слышен звук закатывающихся глаз. Эмили истолковала это по-своему: - Вот, он даже сейчас, когда я только вскользь намекнула, - ну и околичности у нее! Такие, что прямой текст по сравнению с ними и то едва видимым знаком кажется, - подумала Натали, - не решается говорить громко! - актриса уже не просто плакала - она рыдала на плече у Санкер. - Ну, возможно, им просто не доводилось никого терять. Это же хорошо! - Натали пыталась утешить мадам Агрест. Никогда еще ей не приходилось сталкиваться с настолько эмоциональными людьми. Может, это издержки профессии? Аргумент не сработал: - Они и радость так же играют, - фыркнула Эмили. - В любом случае, я уверена - они талантливые актеры и любят театр! И наверняка все до единого стараются. Я ... У меня вот тоже с искусством не срослось, хоть я и старалась, - Санкер кивнула в сторону пакета. Как-то легко и спокойно ей стало рядом с Эмили. Если Габриэль напоминал ей о моментах из де́тства: первой влюбленности, увлеченности идеями, которые должны были привести к счастливому концу, то блондинка была отражением самой Натали. Немного выше сказав, что "никогда еще ей не приходилось сталкиваться с настолько эмоциональными людьми", девушка покривила душой - все же один раз такая встреча имела место быть. И этим человеком была она сама. Правда, весьма давно. Она поймала себя на мысли, что хотела бы иметь такого друга как Эмили. Блондинка широко распахнула свои зеленые глаза, выражая удивление. Она, не переставая смотреть на Натали, подошла к шкафу, вынув оттуда какой-то том, и протянула его Санкер. - Прочти, пожалуйста! Байрон. Натали не хотелось перечить. В конце концов, это было даже немного... весело? Она открыла книгу. - Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей! - Интересно, можно ли и мою душу назвать мрачной, - думает Натали. Вот арфа золотая: Пускай персты твои, промчавшися по ней, Пробудят в струнах звуки рая. - Вспоминает, как пыталась найти что-то, что поможет ей избавиться от внутреннего напряжения. И нашла - работу. И если не навек надежды рок унес, Они в груди моей проснутся, И если есть в очах застывших капля слез - - По лицу Санкер пробегает капля, мимолетно падая и разбиваясь о кафельный пол. Они растают и прольются. Голос ее дрожал. Дочитать стихотворение она так и не смогла. - Я бы хотела, чтобы в моем театре были такие актеры как ты, - протянула Эмили. - Значит, пункт "поучаствовать в школьной сценке" мне можно вычеркнуть? Девушки рассмеялись. - Знаешь, а ведь когда я брала тебя на работу, я думала, что ты совсем без эмоций. Мне был нужен именно такой специалист, - Ну вот, - подумала Натали, - теперь ее уволят. - Прости меня. Я была не права. Ты первоклассный консультант. И хороший друг.***
"17 января 1997. Дорогой дневник, Сегодня впервые за много лет появился человек, которого я могу назвать другом...", - начала записывать в дневник Натали. Было уже поздно, вернее даже будет сказать, рано. В свете луча, подаваемого лампой, кружилась пыль, а весь писменный стол был завален эскизами - хорошими и не очень - эскизами картины, на которой будет изображена мадам Агрест.