Папа.
Где-то внизу послышался грохот. Хлопнула входная дверь. — Твою же ж мать…***
Вечер выдался паршивым. Рабастан, заваливаясь домой, злился более обычного. Сегодня почему-то бесило всё: и старший братец, отстранённо сетующий о том, что не может отменить помолвку, и Нотт, уже наскучивший ему своими письмами, в которых он расписывал очередную хорошенькую кузину, и старый Викон, теперь ворчащий и заставляющий его поесть. Домовик всё не отставал, на рабочем столе скопилась груда писем, а Рудольфус передал, что будет ближе к ужину — нужно перемолвиться словечком о какой-то проблеме. — Ты мог сказать об этом раньше? — рявкнул на домовика мальчишка, всем своим видом выказывая неудовольствие и направляясь в ванную. Как же он ненавидел те вечера, которые брат вдруг решал провести у него. Обыкновенно они скатывались до его неопределённого нытья о помолвке, до глупых расспросов и до сетований на его, Рабастана, отличную жизнь. — Ты совсем ничего не понимаешь, — говорил обычно он. — Ты свободен, у тебя вся жизнь впереди: вино, приключения… девушки. А я наследник, и воля отца для меня — закон. Говорить о том, что в этом ковене воля отца в принципе закон было бесполезно. Рудольфусу — такому циничному, властному, яркому снаружи и мелкому, жалкому внутри — на это было всё равно. Казалось, он жил теперь из чистого упрямства и уверенности в том, что именно ему здесь хуже всех. — Господин Лестрейндж, Наследник Лестрейндж прибыл, — виновато оповестил Викон, тут же с хлопком исчезая и спасаясь тем самым от гнева собственного хозяина. Рабастан вздохнул, стараясь держать себя в руках, и слабо кивнул. — Проси его в гостиную, Викон. И накрой нам лёгкий ужин. Давняя традиция предков отселять младших сыновей из основного имения начинала докучать. От родительского дома его отделяла теперь пара милль, в его распоряжении оказалось добрых 30 или 40 процентов ковена — за блестящие заслуги в учёбе и любовь матери, естественно — а общение с братом было сведено к минимуму, но Рудольфус раз за разом сбегал к нему вечерами, чтобы выговориться. Ему даже не нужны были советы. Дай ему пару часов, стакан вина и он со всем справится сам. По крайней мере, так Рабастан думал до сегодняшнего дня. — О, Басти! А вот и ты, — воскликнул брат, выходя из квадратной передней, уже без шубы и шляпы, но всё же с этой нелепой тростью в руках. — Рад тебя видеть, дружище! — И я тебя, брат, — пытаясь сохранить энтузиазм, ответил мальчишка; он похлопал его по плечу и указал рукой на одно из кресел. Рудольфус, словно не видя, занял место хозяина, вольготно расположившись у самого камина. — У тебя ко мне было какое-то дело? — сдержанно спросил Рабастан, усаживаясь напротив гостя. — Отчего ты такой хмурый? — улыбнулся парень. — Скорее нужно спросить отчего ты такой весёлый, — парировал Лестрейндж-младший. Наследник довольно улыбнулся и покачал головой. — Неужели по мне так заметно? Но не суть! Я нашёл решение своей проблемы… — Ты расторгаешь помолвку? — напрягся Рабастан. Мысли заметались в черепной коробке словно раненые птицы. Это известие порушит всю ту дипломатическую линию с Блэками, что они так долго и упорно строили, закроет им многие двери, подставит под удар семейный бизнес… разрушит и его планы, в конце-то концов! Нет, допустить такое — значит убить род Лестрейнджей, ввести его в опалу. — Да, но лишь для того, чтобы заключить союз ещё более выгодный! — радостно заявил его брат. — Ты знаешь что-нибудь об их средненькой девочке, Меде? Чудо, как хороша, а? Наследница Рода, умная — но не слишком, самое оно для женщины! — красавица, так ещё и, по словам Беллы, со вполне себе ощутимыми дарами… и я сейчас совсем не о её фигуре. Он расхохотался, вполне довольный шуткой, пока по спине Рабастана, казалось, стекал холодный пот. — Ей пятнадцать, кретин. Она моя ровесница. — И что с того? Подождать пару лет — не проблема. Как раз хватит на красивые ухаживания, девушки это любят. Сердце билось где-то в горле. — Возраст может и не проблема, зато ковен Ноттов уже давно положил на неё глаз. И заметь, наследник Нотт уже давно увивается за ней, вроде как даже любит её… — Этот тот мальчишка, что вовсю ударяет за своей кузиной? Смешно, — осклабился Лестрейндж-старший. — Как только к Меде попадут колдографии их вполне приятного времяпрепровождения, она забудет об этом ребёнке, как будто его и не было. — Да это разобьёт сердце Белле! — заорал Рабастан, вскакивая. — Порушит всё то, что мы строили годами, кретин! Ты отцу говорил? Твой грандиозный план рушится по кускам, потому что у Андромеды Элладоры Блэк — у неё, а не у «Меды» — есть не только голова на плечах, но и любовь к сестре. А ещё любовь к выгоде. Ты ей не нужен, кретин, она видит в тебе лишь развлекушку для собственной сестры, едва ли не считает тебя жалким… И… Рудольфус с упоением посмотрел на брата, придвигаясь ближе. — Вы общаетесь? Ты можешь рассказать о ней больше? — И это всё, что ты понял? — разбито спросил Басти, вздыхая. Его брат нахмурился и пожал плечами. — Я может и не такой умный, как ты, братец, но и не дурак же. Белла скоро поймёт, что я не тот, кого она видит перед собой каждый день, она не только красива, но и чрезвычайно умна. Пока её слепит любовь, но потом… она сойдёт с ума, если вдруг очнётся в браке, на сносях, и увидит, что замужем за человеком, которого не интересует ни в постели, ни в гостиной. Мне не о чем с ней говорить, она не привлекает меня, как девушка — привлекала раньше, не спорю, но сейчас… Весь новогодний приём я не мог и взгляда оторвал от средней мисс Блэк. Она не просто умная, не просто красивая… она чистая, Басти, смекаешь? Блэк перецеловала половину своего факультета, вертела парнями и только смеялась, а Меда… она как будто выше этого… Такая плавная, элегантная… Он замолчал, переводя дух и совсем не замечая, как в его брате что-то безнадёжно тухнет. — Понимаешь, в чём соль, милый мой Басти… такие девушки — они как энигмы, как звёзды. Они одни на миллион. Не пустые, полные какого-то сокровенного смысла, они дают надежду на лучшее лишь одним своим присутствием. Я прекрасно знаю, что жалок, что не заслуживаю звания Наследника, знаю и о том, что у меня есть всё это только лишь благодаря любви отца… но она… Она одним своим взглядом способна заставить меня сворачивать горы, только ради её улыбки я готов хоть даже на отцеубийство. Она особенная, не такая, как все Блэки, не такая, как все девушки — она моя Энигма, Рабастан. Моё помешательство и моя цель. И отступлюсь я от неё только если она сама скажет мне, что наши жизни никогда не будут связаны. Понимаешь? Рабастан застыл, по-новому глядя на брата. Его жалкий, его недалёкий брат теперь преобразился. Он не видел ни жестокости маленькой леди, ни её коварства, не слышал колкостей, что она говорила, не обращал внимания и на её нападки в свою сторону и в сторону его невесты. Для него Андромеда Элладора Блэк была идеальной. Только вот шутка в том, что идеалом она не была. Рабастан видел её насквозь — или хотя бы видел насквозь то, что она позволяла видеть — и любил мысль о том, что такая вот ершистая она только с ним. И пусть всякие Наследники увивались за ней, пусть тот же Тонкс видел в ней непогрешимое божество, он — Рабастан — читал в редкие моменты её душу. И этим не мог похвастаться ни один из этих идиотов. — Ты меня слушаешь, Басти? — Что, прости? Задумался, — улыбнулся Лестрейндж-младший, будто бы выныривая из своих мыслей. — Я сказал, что мне пора — нужно многое сделать… а, точно! Передавай привет Роббу, если увидишь его! — Да-да… удачи, брат, не забывай писать, — учтиво откланялся Рабастан, оставляя собеседника заботам Викона. Через, от силы, минуты две гостиная опустела. Теперь тишину нарушал только треск поленьев и глухой стук часов. Неожиданно пространство словно наэлектризовалось, невидимая, но вполне ощутимая сила сбила его с ног, вырывая кислород из лёгких. Кто-то мастерски, будто бы голыми руками вскрывал щиты, и не пойми как ещё был жив. Он уже собирался бить тревогу, как буквально из ниоткуда к нему в руки упала хрупкая, поломанная фигурка Андромеды; за ней, словно волочась, в пространство ворвалась ещё одна испуганная девчонка. — Не говори отцу, — прохрипела мисс Блэк, касаясь окровавленной рукой его щеки. — И опусти меня в воду. Быстрее. Глаза её закатились, а лихорадка усилилась, пока в какие-то доли секунды всё вдруг не прекратилось. Дрожащими руками Лестрейндж содрал с тонкой руки остатки рукава, силясь нащупать пульс. Тишина. Тянулись долгие секунды. За окном завывал ветер, сулящий хорошую метель. Клэр за его спиной осела на пол, держась за грудь и сплёвывая — не свою, чужую — кровь. Сердце Андромеды Элладоры Блэк, запнувшись, вновь забилось.