Лисичка и Граф

Путешествие в горы Мортмейн заняло несколько дней, а вот путешествие по Захолустью оказалось не такой уж простой задачей. К счастью, карнавал Калигари находился менее чем в одном дне езды от штаб-квартиры, где в настоящее время пребывала Кит Сникет в образе мадам Лулу — экстраординарной гадалки. Заходящее солнце раскрасило пески Захолустья в розовые и оранжевые цвета. Ее братья должны быть здесь с минуты на минуту. Лемони хотел отправиться прямо в штаб-квартиру, но Жак убедил его сделать остановку на карнавале, чтобы передохнуть и проведать сестру. Они переночуют здесь, а на следующее утро приступят к последнему этапу своего путешествия в горы. Задремавшая Кит тут же проснулась, заслышав хруст гравия под автомобильными колесами недалеко от палатки гадалки. Ее открытая книга лежала на коленях. Она еще не успела полностью проснуться, как ее младший брат вошел в палатку. Он поднял книгу с ее колен и захлопнул ее. Кит знала, что Лемони был расстроен, ведь он даже не потрудился заложить книгу пальцем или клочком бумаги. — Кит. — Бррр, — ответила она, делая вид, что дрожит. — И никакого «Привет, сестренка. Рад тебя видеть?» — Для посетителей приготовлено три бунгало, но, насколько я знаю, у тебя только два брата. — Разве у меня не может быть посетителей, кроме тебя с Жаком? — Кит, — начал он снова. — Ты моя сестра и я люблю тебя. Я просто считаю, что ты поступаешь глупо, вот и все. — Также глупо, как сохнуть по замужней женщине с детьми? Выражение лица Лемони стало каменным, и Кит тут же пожалела о сказанном. Она знала, что у ее брата были добрые намерения, но она не потерпит лицемерных высказываний в свой адрес. Вместо того, чтобы спорить, поскольку Кит знала, что ни один из них не отступит, она решила увести разговор в другое русло. В данном случае эта фраза означает «сменить тему на что-то более приятное.» — Где Жак? Разве он не должен быть здесь? — Он остановился за километр отсюда. Понятия не имею, почему. Он ведь знает, что у нас плотный график. — О, расслабься, Л., ты слишком взвинчен. Как только она закончила говорить, то услышала звук приближающегося автомобиля. По скрипучему звуку, который издала дверца такси, Кит поняла, что это был ее брат-близнец. Она узнает этот звук где угодно. Автомобиль принадлежал их отцу, а когда мистер и миссис Сникет погибли — их старшему сыну, Жаку. Несколько мгновений спустя Жак вошел в палатку с букетом тигровых лилий, сжатых в кулаке. Резким движением он протянул их Кит. — Для тебя, дорогая сестра. Кит тихонько засмеялась, принимая цветы. — Спасибо, братец. Ты слишком добр ко мне. — Цветы? Ты остановился ради цветов? — недоверчиво спросил Лемони. — Они ее любимые! Лемони закатил глаза и пробормотал: — Близнецы… Кит быстро нашла вазу для цветов и поставила чайник. Если у нее с братьями и было что-то общее, так это любовь к горькому чаю. Некоторое время спустя она сидела со своими братьями в палатке гадалки, с тревогой потягивая чай и прислушиваясь к звукам приближающихся автомобилей. Она надеялась, что ей удастся отвадить Лемони и Жака в их апартаменты до приезда следующего гостя. Ее разум блуждал где-то очень далеко, и вскоре она потеряла нить разговора. Кит отвлекли воспоминания о более простых и счастливых временах. Как в тот раз, когда ее класс успешно потушил свой первый пожар и праздновал до поздней ночи. Или когда они с Джозефиной Ануистл пробрались в зоопарк, чтобы сфотографироваться с белым медведем только потому, что Айк поставил на то, что у них ничего не выйдет. Или когда она прогуливались ночью по берегу озера со своим возлюбленным, а он срывал для нее тигровые лилии. Кит взглянула на подаренные Жаком цветы и улыбнулась. Только ее брат-близнец и Олаф знали, что она любит эти цветы, но только Олаф знал, почему. Для Жака они были просто цветами, которые нравились его сестре. Но лишь Олаф знал, что она любит их за яркий оранжевый цвет, который всегда напоминал ей о прозвище, которое дал ей Олаф — маленькая лисичка. Кроме того, ее именем называют детенышей (или маленьких) лисичек. Она рассмеялась, когда Олаф впервые назвал ее так, и ответила: — Тогда кто же ты? Охотничий пес? Поднеся чашку чая к губам, Кит улыбалась до тех пор, пока не поняла, что ее братья перестали разговаривать и уставились на нее выжидательными взглядами. — Простите… что? — смущенно спросила она. — О чем ты задумалась, маленькая сестренка? — Во-первых, старший брат, ты всего на пятнадцать минут меня старше! А во-вторых, просто вспомнила счастливые мгновения. Прошло так много времени с тех пор, как мы втроем собирались вместе. — Ах, да, — согласился Жак. — Старые добрые времена, так сказать. Лемони ничего не сказал, но в этом не было ничего необычного. Он редко говорил, ведь он был весьма расчетлив и пытался спланировать все возможные сценарии разговора. Из всех троих, Лемони был самым настороженным. — Я пошел спать, — объявил он своим глубоким баритоном, гладким, как только что взбитое масло. — Я хочу добраться до штаб-квартиры к полудню, так что нам нужно уехать до рассвета, Жак. Старший Сникет вздохнул, но подчинился. Он бросил на Кит извиняющийся взгляд и протянул ей чашку с блюдцем. Кит смотрела, как они забирают багаж из своих автомобилей и исчезают в приготовленных для них палатках. Палатка служила общим названием для всех жилищ, которые были снабжены всевозможными современными удобствами, включая электричество и водопровод. Они были созданы так, чтобы походить на палатки, соответствуя карнавальному стилю. На самом деле Калигари был скорее палаточным лагерем с карнавалом в качестве бонуса. Это было место, где последние шесть месяцев Кит работала в качестве «мадам Лулу», и у нее развилась определенная любовь к этому месту. Не прошло и получаса с тех пор, как ее братья разошлись по своим спальням, как к карнавалу подъехала длинная черная машина. У Кит от предвкушения участился пульс; прошло уже больше года с тех пор, как она видела его в последний раз. Вскоре после того, как приглашения на бал-маскарад были разосланы в виде не менее шести печенек с предсказаниями, которые нужно было прочесть до получения следующего, так как каждое из предсказаний содержало дату, время, место и т. д. (все это сделано для того, чтобы их враги не свалились на них как снег на голову. В данном случае эта фраза означает «явиться без приглашения и испортить вечеринку»), Олаф позвонил ей, спросив, могут ли они поговорить. Кит никогда не теряла веру в него, но она больше не могла закрывать глаза на его растущий список преступлений, поэтому им пришлось расстаться. За этот год она стала проводить все больше и больше времени с Дьюи Денуменом, человеком, который был так же нежен, как и умен, и они отлично поладили. Тем не менее, Кит не станет отрицать, что ее первой любовью был и всегда будет Олаф. Так что она не могла не дать ему шанс «положить конец всем этим недоразумениям», как он выразился. Она согласилась хотя бы выслушать его. Было очень неожиданно, когда он так внезапно объявился. Ей казалось, что у его внезапного желания поговорить с ней имелась веская причина, как будто ему нужно было довести дело до конца, прежде чем взяться за что-то более ужасное, чем все то, что он совершал до сих пор. Она боялась, что, как только Олаф покинет ее сегодняшней ночью, они больше никогда не встретятся вновь, если только как враги. Эта мысль погрузила ее в глубокую печаль. Кит попыталась возобновить чтение, но нервы были на пределе, и она так и не смогла сосредоточиться. Она положила открытую книгу лицевой стороной вниз, отмечая тем самым место, на котором остановилась. Когда его машина заехала на карнавал и остановилась рядом с такси Жака, ее сердце так громко забилось в груди, что она испугалась, как бы ее братья не услышали. Было уже около одиннадцати вечера, но Кит не сомневалась: они узнают, что Олаф был здесь. Оба Сникета были слишком проницательны, чтобы не заметить этого. Кит быстро оглядела палатку и ее взгляд остановился на лилиях, которые принес ей брат. Она поспешно спрятала их в сундук, обрадовавшись, что успела сделать это до прихода Олафа, поскольку он вошел в палатку с таким же букетом цветов. Их глаза встретились, и его губы слегка изогнулись в грустной улыбке, которая не доходила до глаз. Его глаза все еще были ярко-голубыми, но почему-то они казались ей иными. Живость и жажда приключений были заменены печалью и горем. — Для тебя, маленькая лисичка. Улыбка Кит была искренней. Она ничего не могла с собой поделать: в нем было что-то такое, чего она не могла объяснить, но это что-то заставляло ее сердце биться сильнее. Кит подняла руку и заправила за ухо прядь густых каштановых волос. — Ты сменила прическу, — сказал Олаф вместо приветствия. — Да, что ж… светловолосая гадалка не слишком-то и понравилась тестовой аудитории. — Тестовой аудитории? — Стажерам. Они сказали, что мне не хватает таинственности. — Пфф, — усмехнулся Олаф. — Откуда им знать? — Я удивлена, что ты узнал меня спустя столько времени. Кит задумалась. Она пыталась говорить с сарказмом, но ее слова были подобны раскаянию. — Ах, я узнаю тебя где угодно, Кит. Одной краски для волос недостаточно, чтобы запятнать мою память о тебе. Хотя, должен сказать, мне больше по душе твой естественный цвет волос. «Но ты все так же прекрасна, какого цвета ни были бы твои волосы, — подумал он». Олаф положил цветы на стол, а Кит достала бутылку красного вина. Она также отложила чай к его прибытию. Они предпочитали разный чай: Кит любила горький, в то время как Олаф добавлял столько сахара, пока чай не превращался в патоку. Кит почувствовала острую боль, когда взяла сахар с верхней полки. Сахар всегда напоминал ей о сахарнице… а сахарница заставляла ее задуматься о череде событий, которые раскололи В.П.Д. и привели их к этому самому моменту. Она боялась, что их встреча будет жесткой и неловкой, но все оказалось совсем наоборот. Они слишком хорошо друг друга знали, и вскоре разговаривали и смеялись так, словно ничего не произошло. Кит хотела, чтобы так все и осталось. Пока Олаф был сосредоточен на прошлом, а не на настоящем, он был счастлив (или, по крайней мере, казался счастливым). Правда, произошел один неловкий момент, когда они принялись за второй бокал вина — Олаф, с безошибочной аурой ревности, напрямую спросил, что происходит между ней и Дьюи Денуменом. Вместо того, чтобы ответить прямо, Кит спросила: — Хм, скажи, как там поживает Джорджина Оруэлл? Выражение лица Олафа изменилось, на нем проступила смесь удовлетворения, вины и отвращения. Он не ожидал, что слухи о его связи с оптометристкой дойдут до Захолустья, но его это ничуть не удивило. Он не был уверен, что хочет знать, что думает об этом Кит. С одной стороны, ему было приятно думать, что она ревнует; она бы не ревновала, если бы ничего к нему не чувствовала. С другой стороны, он не хотел, чтобы она знала о том, как он живет сейчас, в том числе и о его грязных делишках. Он не испытывал никаких чувств к Джорджине; на самом деле, он не испытывал никаких чувств к любой женщине, которая не была Кит. Они были просто игрушками, с которыми он игрался, пока ему не надоест. Он чувствовал ко всему безразличие. Он определенно не был тем же самым человеком, которого когда-то полюбила Кит. Вот почему он был здесь… чтобы попрощаться с ней до того, как он совершит поступок, за который она никогда не сможет его простить. Кит махнула рукой, словно бы отклоняя тему, и их непринужденный разговор возобновился. Вскоре Кит открыла вторую бутылку вина с румянцем на щеках и конфликтом в сердце. У нее были чувства к Дьюи, она не станет этого отрицать. Он был добрым, нежным, и ни для кого не секрет — он обожал Кит. Но то, что она чувствовала к Олафу, было гораздо сложнее. Их любовь была жаркой и страстной, она горела жарче, чем огонь, которым Олаф был одержим. Она ненавидела себя за то, что все еще сохнет по нему, и чувствовала себя довольно лицемерно, раскритиковав брата за то же самое. Нельзя игнорировать тот факт, что Олаф выбрал скользкую дорожку, по которой она не смела пойти. Кит постаралась выкинуть все эти мысли из головы и просто насладиться вечером. Но она знала, что если он продолжит идти по этому разрушительному пути, то в конце концов они расстанутся навсегда. Она засмеялась, когда Олаф припомнил случай, когда он, Кит, Жак и доктор Монтгомери, замаскировавшись, проникли на благотворительный вечер с целью убедить очень выдающегося инженера построить для них флот подводных лодок на воздушной подушке. Их миссия пошла наперекосяк, поэтому, чтобы отвлечь своих врагов, Джозефина пробралась внутрь и открыла дверцу клетки с фруктовыми летучими мышами. Олаф неистово махал руками и вопил, олицетворяя собой всех гостей гала-концерта… или выдавая себя за летучую мышь. Кит не была уверена, кого именно он изображал. Олаф сделал очередной глоток вина, обнаружив, что наслаждается ее смехом гораздо больше, чем крепким вкусом шираза. Он и не надеялся, что когда-нибудь вновь услышит ее сладкий смех. Без предупреждения, Олаф крепко схватил Кит за руку и поднял ее на ноги. Кит слегка пошатнулась, отчасти от неожиданности, отчасти от воздействия вина. Граммофон тихо играл на заднем плане, и они стали невольно покачиваться в такт мелодии. Это была любимая песня Кит, но она никак не могла вспомнить название. Кит подняла взгляд и увидела, что Олаф смотрит на нее с обожанием и глубокой печалью. Именно этот взгляд пробудил ее память — эта песня играла, когда они обручились. Она знала, что не должна… знала, что если перейдет эту черту, то лишь прибавит страданий и горя. Кит отключила мозг, приподнялась на носочках, положив руки ему на плечи для равновесия, и прижалась губами к его губам. В тот момент, когда их губы соприкоснулись, на него нахлынули воспоминания, и Олаф с болью в сердце вспомнил, как сильно он ее любил… и как сильно он будет любить ее всегда. «Нет! — закричал его внутренний голос. — Ты пришел сюда не для этого!» Если он снова пойдет с ней по этому пути, даже если это продлится всего одну ночь, Олаф сомневался, что у него хватит сил отпустить ее. По правде говоря, все, чего он хотел — все, чего он ожидал — так это простого с ней разговора. Увидеть, как она еще раз улыбнется ему, прежде чем он станет монстром, которому она больше никогда не сможет улыбнуться. Снова держать ее в своих объятиях, целовать ее — вот предел его мечтаний, потому что он и представить себе не мог, что сможет испытать все это еще раз. Он знал, что должен ей отказать. Знал, что должен оттолкнуть ее и сказать, что для них обоих будет лучше, если они просто поговорят. Его разум ясно говорил ему об этом… о, но его сердце… его сердце велело ему наслаждаться каждым мгновением, потому что сегодня ему предоставлена последняя возможность провести с ней время. Он отмахнулся от голоса разума, обхватив ее талию одной из своих длинных тонких рук и приподняв Кит на несколько сантиметров от пола. Кит крепче обхватила его шею, прижавшись к его груди. Олаф покрывал ее шею поцелуями, слегка покусывая кожу, и Кит испустила крошечный вздох желания. — О, Кит… — тихо вздохнул он. Он хотел ее сильнее, чем мог описать словами, но в тот момент, когда ее имя слетело с его губ, Олаф понял, что не может так с ней поступить. Он отстранился и поспешно попятился назад. Олаф повернулся к выходу из палатки, ударившись о маленький столик и скинув на пол книгу. Он бросил на нее мимолетный взгляд, прежде чем продолжить отступление. — Куда ты собрался? — спросила Кит, явно смущенная и обиженная. — Спать… в своей машине, — ответил Олаф со стоном, едва веря, что упускает шанс сделать ее своей еще раз. Ее разочарование усилилось, и Кит нахмурилась. — Почему? — Ты бы так не поступила, если бы не вино. Это неправильно. Ты пьяна. Кит была ошеломлена. — Нет, я не пьяна. Кроме того, с каких это пор тебя заботят правила приличия? — Именно этого я и ожидал от пьяного человека. — Говорю тебе, я не пьяна. Да ладно, О., ты же знаешь меня. Разве я пьяна? Олаф остановился в раздумьях. Он посмотрел в ее серые глаза, обычно пляшущие веселым, радостным огоньком. Но теперь в них было лишь разочарование и боль. Кит никогда не плакала. Это была одна из вещей, которые он любил в ней. Как бы она ни была расстроена, Кит Сникет никогда не заплачет. Она взглянула на него сквозь стекла темно-фиолетовых очков в форме кошачьих глаз, призывая ответить на ее вопрос. — Нет, — наконец признался он. — Хотя ты всегда была способна меня перепить. Но это все равно неправильно. — И вот почему твоя совесть проснулась именно сейчас? — язвительно огрызнулась Кит. — Может быть потому, что я не хочу причинять тебе еще больше боли, чем уже причинил! — зарычал он. — Господи Иисусе, Кит! Тебе не приходило в голову, что меня волнует твоя дальнейшая судьба? Что я сожалею о том, что потерял тебя? — Нет… по правде говоря, нет, — честно ответила Кит. Возможно, когда-то ей и приходила в голову эта мысль, но это было так давно. Настала очередь Олафа обижаться. — Кит, — начал он ровным, пораженным голосом. — Ты была единственным лучиком света в моей жизни… и я знаю, что облажался. Я сделал свой выбор. Но я хочу, чтобы ты знала, что потерять тебя — мое самое большое сожаление. Я зашел уже слишком далеко, и я отказываюсь тащить тебя за собой. — Я взрослая женщина. Как насчет того, чтобы позволить мне самостоятельно решать, что делать со своей жизнью? — Я и не запрещаю. И я знаю, что ты не выберешь ту жизнь, которую выбрал я. — Ты прав, — сказала она яростно. — Не выберу. Но… Олаф посмотрел на нее, не смея даже надеяться. — Но что? Кит замешкалась, но лишь на секунду. — Но я хочу, чтобы ты остался… — произнесла она напряженным шепотом. Олаф закрыл глаза и покачал головой. — Нет, ты не хочешь этого. — Останься, — упорствовала Кит. — Пожалуйста. — Потом ты будешь сожалеть об этом, — предупредил Олаф. — Возможно, — согласилась Кит. — Но я в любом случае добьюсь этого. Лучше уж я буду сожалеть об этом, — она указала на себя, а затем на Олафа, — чем буду сожалеть о том, что ничего не сделала и смотрела, как ты навсегда уходишь из моей жизни. Олаф мгновение стоял неподвижно, выбирая между автомобилем и былой любви всей своей жизни. Он несколько раз переводил взгляд с выхода на Кит и обратно, не в силах отрицать свою тоску по ней и желание, горящее в ее глазах. Он никогда не признается вслух, как сильно он ее любит и как сильно он ее жаждет. Олаф закрыл глаза, и на него нахлынула волна воспоминаний. Все было намного проще, когда они были моложе, до того, как умерли его родители. Воспоминание, которое, как он думал, было для него утеряно, всплыло в его сознании. Это произошло много лет назад, когда он еще учился в Академии Уэйда. Он был исключен из Пруфрокской Подготовительной (тупой учитель физкультуры, горько подумал он), и его родители отправили его в школу-интернат, находящуюся в городке, которого больше не существует. Глубокой ночью он признавался в их юной, невинной любви, оставляя на школьной колокольне грубо нацарапанное сердце. Казалось, это было целую жизнь назад. Когда он открыл глаза, Кит все еще смотрела на него, подняв брови и как бы говоря: «Ну, и что же ты решил?» Наконец, он глубоко вздохнул, бросил ключи от машины на стол и неспешно вернулся в палатку. Олаф схватил Кит за талию одной рукой и рывком притянул ее к себе. Она улыбнулась ему озорной улыбкой, и он жадно поцеловал ее. Одну руку Олаф положил на заднюю часть ее шеи, притянув Кит ближе, а другой рукой стал возился со шнуровкой корсета. Ему казалось, что он был голодающим, а она была спасительной пищей, в которой он так отчаянно нуждался. Руки Кит отыскали подол его рубашки и проскользнули под ткань. Она слегка провела ногтями по его спине, вызвав у него стон неукротимого желания. — Олаф, — прошептала Кит с придыханием. Олаф резко поднял ее на руки и отнес в заднюю часть палатки. — Не забывай, что это была твоя идея, — прорычал он, когда шторы из бусин зазвенели за его спиной.