Лисичка и Граф

Кит сидела в театральном ложе, как ни в чем не бывало. Если все пойдет по плану, то их враги будут повержены этой же ночью и разлад, назревающий в их организации, будет пресечен. Она незаметно передала Беатрис коробку отравленных дротиков втайне от Эсме, ведь было крайне важно, чтобы шестой по важности финансовый консультант ничего не заподозрила. Кит посмотрела на отдельное ложе в другом конце театра, делая вид, что читает театральную программку, якобы чтобы узнать, кто будет дублером главной танцовщицы. Согласно плану, Беатрис должна была убрать мужчину первым. По привычке Кит взглянула на ложе Графа и Графини, встречаясь взглядом с Виконтом. Они часто использовали театральные бинокли для общения друг с другом вместо того, чтобы использовать их для просмотра оперы. Когда Кит увидела его теплую улыбку, то ей пришлось призвать на помощь все свое самообладание и не дать испуганному возгласу ускользнуть от нее, когда Граф Кривелли внезапно обмяк и свалился со своего места. Олаф едва успел отреагировать на затруднительное положение отца, как его Графиня-мать упала вслед за мужем. Кит узнала действие тех самых ядовитых дротиков, которые она только что передала Беатрис, и знала, насколько они могут быть опасны. Даже малейший укол был смертельным. Средняя из Сникетов с тщательно скрываемым ужасом наблюдала за тем, как Виконт становится сиротой… и, скорее всего, графом Кривелли. Кит больше не видела его в ложе, но предположила, что это, скорее всего, потому, что он сидит на полу со своими умирающими (или уже мертвыми) родителями. Третий дротик, попавший в теперь уже освободившееся место, которое ранее занимал сам Виконт, слегка покачивался после столкновения с креслом. Третий дротик вызвал у Кит смятение и тревогу. В коробке, которую она передала Беатрис, было всего два дротика. Два дротика для двух намеченных целей. Не так должна была начаться эта ночь. Она еще долго сидела в своем ложе, размышляя над тем, что же могло пойти не так при попытке покушения на жизнь мужчины с бородой, но без волос, и женщины с волосами, но без бороды.

***

Первоначально Кит планировала встретиться с Виконтом Кривелли и его семьей после оперы. Это была их традиция: всякий раз после премьеры нового спектакля она сопровождала Кривелли в их любимую итальянскую закусочную за порцией джелато. Как невеста их сына, Кит была любима Графом и Графиней. Мать Олафа не раз повторяла, как она рада такой невестке. Но больше она этого не скажет, поняла Кит. Она попыталась выровнять дыхание, подходя к двери их оперной ложи. В конце концов, она и не предполагала, что что-то может пойти не так — она лишь единожды бросила взгляд в направлении их ложа, потому что ждала, когда ядовитый дротик поразит свою цель, попав в мужчину с бородой, но без волос, чье ложе располагалось прямо под ложем Кривелли. «Дыши, — сказала она себе. — Вспомни все, чему тебя учили. Твои дыхание и глаза могут тебя выдать. Скрывай их!» Кит легонько постучала в дверь и обнаружила, что та была не заперта, слегка приоткрывшись от ее стука. Это был первый звоночек, говорящий о том, что что-то не так. Реджинальд должен был стоять за дверью, но его нигде не было видно. Звук, раздавшийся изнутри, будет преследовать ее до самого конца, она была в этом уверена. Всхлипы. Невыносимые, душераздирающие всхлипы человека, который всегда был таким безупречным и сдержанным, что она едва верила в то, что он способен плакать. До этой ночи. Кит сделала несколько робких шагов вперед, не зная, должна ли она объявить о своем присутствии или оставить его скорбеть в одиночестве. Прежде чем Кит успела принять решение, она уловила звук своего имени, гораздо более грубый и болезненный, чем когда-либо. — Кит? Она подошла к нему, садясь рядом. Олаф резко рухнул на пол, положив голову матери себе на колени. Кит слегка прикоснулась к его плечу и почувствовала, как он сначала напрягся, а затем расслабился, осознав, что это всего лишь она. Кит не могла представить, что он чувствует. Конечно, она потеряла своих родителей, но по естественным причинам. Несмотря ни на что, она восхищалась работой дротиков — такое изящное, эффективное орудие убийства, которое практически не оставляло после себя следов. Единственными признаками их смертоносности были крошечные красные отметины от уколов и болезненно-зеленый и пурпурный оттенок кожи их жертв. Но они поразили не те цели, подумала она. Кит еще раз посмотрела на третий дротик, все еще торчащий из кресла, который предположительно предназначался Олафу. Если бы он не соскользнул со своего места, чтобы попытаться помочь родителям, он был бы уже мертв, как и они. Внезапно Кит почувствовала закипающую внутри нее жгучую ярость. Она обернулась, заметив коробку Бодлеров. Дротики были у Беатрис, так что если бы она попала только в одного из Кривелли, то это можно было бы свалить на промашку (несмотря на то, что она отлично целилась)… но во всех троих? Нет, это было сделано намеренно. Кит не могла в это поверить… Беатрис была ее подругой. Она была рядом, когда Кит обручилась с Олафом, и при этом даже поздравила ее. Как могла возлюбленная ее брата сделать что-то настолько ужасное? У них был четкий план… и теперь кто знает, когда им выпадет очередной шанс убрать своих врагов, подумала она с горечью, представив теперь уже пустое ложе, в котором были их истинные цели. Прошло несколько недель, и как бы Кит ни старалась, она мало что помнила из событий той роковой ночи в оперном театре. Все слилось воедино. Но она очень хорошо помнила, как после похорон Олаф закрыл великолепные двойные двери особняка своих родителей и отказался принимать посетителей, включая и ее.

***

Прошли месяцы со дня смерти его родителей. Олаф становился все темнее и мрачнее. Кит беспокоилась за него. Она извинялась за Олафа и пыталась заставить его проявить активность в В.П.Д., чтобы он смог отвлечься от своих мыслей. Иногда она добивалась успеха, но чаще всего ее попытки оборачивались провалом. Казалось, у него развивается одержимость огнем. Конечно, у всех она была, но большинство стремилось тушить пожары, в то время как Олаф больше интересовался тем, как их устраивать. В их благородной организации образовалась трещина, и Кит боялась, что убийство родителей Олафа лишь усугубит ситуацию. То, о чем она еще не знала, так это о том, что у Эсме Скволор пропала некая сахарница, попав в руки Беатрис Бодлер (но это уже другая история). После этих двух катастрофических событий их партнерство повисло на волоске. В данном случае эта фраза означает «все пошло не так, и скорее всего в организации случится раскол.» Тем не менее, Кит Сникет старалась быть оптимисткой, даже когда на ее глазах особняк Кривелли опустел и пришел в упадок, как и его наследник. Она не могла потерять веру в него, несмотря на все злые поступки, за которые, как она слышала, он был ответственен. Слухи о том, почему особняк Кривелли пришел в упадок и стал еще темнее распространялись, как лесной пожар. Самым популярным был тот, где осиротевший Граф проиграл большую часть своего состояния, а то, что не проиграл, потратил на выпивку. Кит пыталась не думать о том, почему дом ее возлюбленного приходит в непригодное состояние и как Бодлерам удалось построить роскошный особняк в самом центре города. Она твердила себе, что все это, должно быть, из-за того, что бизнес Бертрана резко пошел в гору. Она отказывалась думать иначе. Бодлеры не такие… они честные и добрые, а никак не убийцы и воры. Кит редко видела Олафа, ведь ее посылали на задание за заданием, отправляя за черту города. Она подозревала, что это было сделано намеренно, чтобы держать ее подальше от него. Когда она встречалась с ним, Олаф всегда заходил к ней домой. Однажды ночью Кит отправилась в поместье Кривелли без приглашения. Она не была уверена, что Олаф впустит ее, однако неожиданно для Кит он пропустил ее внутрь. Кит стояла в фойе, едва узнавая дом. Тот тщательно ухоженный особняк, полный тепла и жизни, теперь был пустым и холодным. Она поймала свое отражение в грязном зеркале, стоявшим в некогда роскошной гостиной, и была удивлена, заметив жалость на своем лице. Кит посмотрела на то место в стене, где когда-то висела фотография, которую она так любила. Единственное доказательство того, что она вообще там была, так это небольшая разница в цвете вокруг того места, где раньше находилась помещенная в рамку фотография. Она увидела, как Олаф выходит из-за зеркала, и повернулась к нему лицом. — Снова у тебя это лицо, — сказал он вместо приветствия. — Какое лицо? — То, где твои брови сведены вместе, а сама ты хмуришься. Кит не знала, что ему на это ответить, поэтому решила промолчать. — Я знаю, что ты хочешь сказать, — продолжил Олаф. Кит было трудно в это поверить, ведь даже она сама этого не знала. — Ты скажешь, что тоже потеряла родителей, и что все наладится. Станет легче. Но я не такой сильный, как ты, Кит. Ей было больно видеть его таким. Таким разбитым. Она никогда не думала сравнивать потерю собственных родителей с его потерей. Возможно, потому, что она непреднамеренно приняла в этом участие, хоть она никогда ему в этом не признается. Ей оставалось только молиться, чтобы он не узнал об этом от кого-нибудь еще. — Что ж, думаю, ты пришла сюда не для того, чтобы посмотреть, как я погряз в жалости к себе, — предположил Олаф. — Нет, — тихо ответила она. — Тогда почему ты здесь? Мне больше нечего тебе предложить. — Ты же знаешь, меня никогда не волновало твое богатство или статус. Только ты, — грустно сказала Кит. — Я знаю. Но, по правде говоря, я даже не знаю, сколько осталось от меня прежнего. — Я пришла отдать тебе это, — тихо сказала Кит, засунув руку в карман. В ее ладони оказалось потрясающее обручальное кольцо, которое он подарил ей словно бы целую жизнь назад. Олаф слегка отшатнулся, словно кольцо было змеей, готовой нанести удар. — Оно твое, — пробормотал он. Кит поняла, на что это было похоже и поспешила объясниться: — Оно принадлежало твоей матери. Я не считаю правильным хранить его у себя. Я возвращаю его тебе не потому, что не люблю тебя. Я возвращаю его потому, что люблю. Я не знаю, сколько оно стоит, но знаю, что его должно хватить, чтобы ты жил, ни в чем не нуждаясь, по крайней мере, некоторое время. Это так неправильно, когда ты живешь такой жизнью. Олаф оглядел комнату, задержавшись взглядом на отклеенных обоях и пыльных полах. Затем слегка усмехнулся: — Лучше не отдавай его мне. Я продам его за выпивку и азартные игры, — прорычал он с презрением. — О, я не верю в те ужасные вещи, которые пишут в «Дейли Пунктилио», и тебе не советую. Лицо Олафа слегка смягчилось. — Дорогая Кит, — сказал он, нежно опустив руки ей на плечи. — Когда-то мы собирались жить долго и счастливо… но этот корабль не просто уплыл. Он затонул. Олаф наклонился вперед и поцеловал Кит в лоб, а затем протянул руку и сжал ее ладонь с кольцом внутри. — Оставь его себе, — сказал он. — Или продай. Или используй его в качестве рыболовной приманки. Ты можешь делать с ним все, что пожелаешь. Кит положила кольцо обратно в карман и медленно вышла через парадную дверь. Она обернулась, все еще держась за медную дверную ручку, и сказала: — Мы с Жаком устроим завтра обед, прежде чем он уедет на задание в Америку. Не хочешь присоединиться к нам? Олаф слегка пожал плечами и сказал лишь одно слово: — Посмотрим. — Я знаю, что это значит… — И что же это значит? — раздраженно спросил он. — Это значит, что ты не придешь. — Ну конечно же я не приду. Я не собираюсь сидеть с тобой и Жаком, беседовать за чашечкой горького чая с бутербродами и делать вид, что жизнь прекрасна. — Олаф, пожалуйста, не делай этого. — Не делай что, Кит? — прошипел он. — Не отталкивай меня… — взмолилась она. — Ты и сама с этим отлично справилась. Ты отдалилась от меня с той самой ночи в опере. Да ты и сама это знаешь. — Олаф, пожалуйста, — прошептала Кит. — Ты расстроен. Давай поговорим об этом позже. — Тут больше не о чем говорить. Тебе не нужно объясняться, я все понимаю. На твоем месте я бы тоже отдал предпочтение им, а не себе. — И-им? — запнулась она. — Волонтерам, — прорычал Олаф с ядовитым шипением. Кит ахнула. Разве она выбрала их, а не его? Нет, конечно, нет, сказала она себе. Она выбрала их обоих, но она не знала, как заставить его понять это. — Олаф, мы все волонтеры. Включая тебя. — Как ты можешь защищать тех же людей, которые пытались убить меня?! — взревел Олаф. — Я их не защищаю! — закричала она. — Не все волонтеры знали, что происходит на самом деле! Я даже не знаю, кому что известно. Я просто… Я просто хочу, чтобы все вернулось в прежнее русло. Вдруг раздался раскат грома, заставивший их обоих подпрыгнуть от неожиданности. Гнев Олафа, казалось, утих, и он вздохнул. — Олаф? — неуверенно сказала Кит. Он посмотрел на нее, но не ответил. — О. … мы все еще можем это исправить. Я не потеряю веру в тебя. Никогда. Из туч стали падать огромные капли дождя. — Олаф, — попыталась она еще раз. — Пожалуйста, скажи что-нибудь. Он опустил взгляд. Дождь усилился. Когда Олаф наконец заговорил, то Кит пришлось напрячь слух, чтобы расслышать его за воем ветра и дождя. — Я всегда буду любить тебя, Кит… но я не могу любить тебя так, как ты того заслуживаешь. Ее нижняя губа задрожала, и Кит кивнула. Она подняла воротник пальто, пряча лицо от проливного дождя, и, зашагав по улице, завернула за угол, где села за руль выцветшего желтого такси ее брата. Олаф хотел окликнуть ее, но то, что он сказал ей, было правдой — ему нечего было ей предложить. Олаф наблюдал за ней до тех пор, пока машина не отъехала достаточно далеко, и он не мог сказать наверняка, какие из множества задних фар принадлежат ее автомобилю. Вернувшись в дом, он постоял немного, окидывая взором распадающееся фойе. Закричав от ярости и боли, Олаф схватил со стола вазу с давно высохшими цветами и швырнул ее об стену. Ваза разбилась с удовлетворительным звуком. Олаф рухнул на лестницу, упершись локтями в колени. Он закрыл лицо руками и издал безмолвный крик отчаяния.

***

Недели перетекали в месяцы. Месяцы в года. Люди избегали разговоров о полуразрушенном особняке в южной части города. Чем больше времени проходило, тем реже Кит видела Олафа. Когда ей удавалось с ним встретиться, то он казался лишь тенью своего прежнего «я». Хоть ему и было около тридцати лет, его волосы стали седеть. Имя «Кривелли» было забыто, остался только Граф Олаф. Но без престижного образа жизни, присущего графу, его титул казался таким же пустым, каким он себя и ощущал. Лемони критиковал Кит за то, что вуаль застлала ей глаза. В данном случае эта фраза означает «верить, что Олаф все еще был добрым и способным к искуплению человеком». Однако он оставил ее в покое, когда Кит напомнила ему, что женщина, которую он так отчаянно любил, была замужем, имела двоих детей и была беременна третьим, так кто он такой, чтобы читать ей лекции. И так случилось, что, несмотря на угрозу формирования враждующих группировок в В.П.Д., строительство секретной штаб-квартиры далеко в горах Мортмейн было завершено точно по графику, и в рамках празднования должен был состояться экстравагантный костюмированный бал-маскарад.