Синдикат Красотки Эвелин

      Тревельян шла по мощённой улице, спускаясь всё ниже и ниже. Улицы в этом городе были настолько неровные, что по некоторым из них можно было смело катиться, садясь на задницу, что в общем-то и делала босоногая детвора.       — Берегитесь, помои, помои, помои! — троекратно раздалось над Эвелин, и она едва успела отскочить от полившихся с верхних этажей нечистот. Те с громким хлюпаньем шмякнулись на мощеную улочку и поплыли вниз, сливаясь в один грязный поток с другими такими же отходами. И детьми.       — Милый город, — тихо проговорила она, продолжая идти вниз и смотреть по сторонам.       Утром сего дня Тревельян прибыла в Киркволл, имея при себе немного денег, одежды и веры в новую лучшую жизнь. Ровным счетом ничего не зная об этом городе, Эвелин решила, что разберется на месте, всё-таки не из Ривейна же она прибыла, а просто из Оствика. В ту непроглядно-темную дождливую ночь, когда даже все слуги спали как убитые, она, взяв немногочисленные пожитки, тихо покинула родовое поместье через черный ход и поспешила в порт, чтобы как можно скорее скрыться от этого проклятого семейства. Корабль был один, и шел он в соседний Киркволл, так что, не располагая выбором, Тревельян села на него и вскоре отплыла, надеясь, что больные на голову родственники ее никогда не найдут.       По прибытии в Киркволл она сразу же оценила четкое разделения мира бедных и богатых и, чтобы лишний раз не светиться, бодрой походкой пошла вниз по ступеням и улицам.       Нижний город встретил ее вонью, копотью и разноголосым шумом. Где-то шмыгали худощавые эльфы, куда-то шагали вымазанные в грязи рабочие, с рынка доносились крики торгашей. После постоянной роскоши юной Эвелин это казалось даже романтичным, хотя она и у себя в Оствике часто сбегала в трущобы, чтобы быть самой собой, веселой любительницей похабных шуток и азартных игр, терпеть не могущей Церковь и аристократов. Она даже украла у служанки простое платье-сарафан, облачаясь в него во время вылазок, и именно в нем она сейчас шла по улицам, внимательно глядя по сторонам.       Ей, как правило, не попадалось ничего интересного, но в одном узком проулке Тревельян заметила человека, сидевшего около стены какого-то дома. Прислонившись к ней головой, он закрыл глаза и то ли спал, то ли доживал свои последние минуты после встречи с какими-нибудь старыми приятелями, уже не подавая видимых признаков жизни. Эвелин подошла ближе, заслонив солнце, и тень от нее упала на лицо мужика; он открыл глаза.       Он был уже не молод, хотя совсем еще не стар, ужасно худ и, возможно, болен (Тревельян ни при каких условиях не назвала бы его здоровым). Грязные черные волосы были зализаны назад и отросли до плеч, но беспокоиться об их чистоте было последним делом для этого человека, явно имевшего куда более насущные проблемы. Он моргнул, и воспаленные глаза с залегшими под ними тенями лихорадочно уставились на Эвелин.       — Вам плохо? — участливо спросила она, наклонившись, но, сразу же осознав глупость вопроса, задала следующий. — Я могу как-то помочь?       Мужик, явно с трудом понимая смысл ее слов, облизал пересохшие губы и, немного подумав, ответил:       — От лишнего медяка, если он у вас есть, я бы не отказался.       — Да-да, конечно! — Тревельян начала суетливо возиться в наплечной сумке, и, найдя кошель в самом ее низу, протянула ему пару серебряных. — Но… у меня есть вода, и, может…       Сидевший рассмеялся.       — Ваша щедрость уже вызывает подозрения.       Он взял протянутую флягу и, сделав пару глотков, вернул обратно.       — Спасибо, так намного лучше. — Его взгляд прояснился, и он куда более осознанно посмотрел на Тревельян. — Так вам что-то нужно? Уверены, что не ошиблись адресом?       Он протер глаза рукой и пару раз ударил себя по щекам, не веря в бескорыстный поступок незнакомки. В Нижнем городе таких добродетелей отродясь не было, и за услугу следовало отплатить.       Эвелин же совсем растерялась, и, нарочно убирая воду как можно дольше, никак не могла придумать, что сказать. Но фляга неизбежно исчезла в бездне сумки, и она ответила, глядя в сторону.       — Нет, совершенно ничего. — Она неловко постучала туфлей об землю. — Я просто так помогла, правда. Это же такая мелочь!       Тревельян понимала, что ей пора уходить, иначе все это станет слишком странным, но она отчего-то медлила. С детства ее отлично научили вести себя в знатном обществе, но что делать, когда помог нищему, никто не говорил.       А мужик оказался не из дураков и вовсю посмеивался над простушкой Эвелин.       — Вижу, что вам все-таки что-то нужно. А еще вижу, что вы не из местных, а?       Тревельян стало дурновато от неловкости.       — Вы правы, — осторожно заметила она. — Я здесь впервые. Если бы вы могли немного рассказать об этом городе, то я была бы вам очень признательна. Но вы не подумайте, что я помогала вам из одолжения!       На последней фразе она вдруг вспыхнула, сжав кулачки, и мужик на это взорвался от хохота.       — За ваши деньги я не только рассказать, но и показать каждую улочку могу, — отсмеявшись, ответил он. — А для такой красотки мне вообще ничего не жалко. Я бы вам и задарма всё устроил.       Улыбнувшись желтыми зубами, он ухватился за выступ в стене, с сомнением посмотрел на тут же протянутую чистенькую ручку и встал, даже не думая отряхивать безнадежно грязную одежду.       — Начнем с таверны, — гордо объявил он. — В Нижнем городе их хоть отбавляй, но «Висельник» ближе всего. Так что… прошу.       И неспешно поплелся вверх по узкой улочке. ***       — Ты ведь откуда-то с Востока Марки? Оствик?       — Верно.       — Да еще и эти твои повадки… Никак из дворян?       — Вроде того. Тревельяны, знаешь? Мой дядя, брат отца, правит Оствиком, куда деваться!       — Ох ну нихрена себе, да ты знатная особа!       — И жалею об этом всю жизнь…       Тревельян невесело усмехнулась и разлила по кружкам остатки вина. За то время, что они просидели в «Висельнике», она успела узнать Киркволл получше своей родины и была несказанно рада, что судьба выбрала ей именно этот город в качестве будущего места жительства. Еще с порога она, растеряв всякую робость, подошла к барной стойке и заказала две добротные отбивные, не желая больше смущать своего нового знакомого. Знакомый же сперва не поверил, а когда принесли еду, только хмыкнул, сказав, что его прямо-такм решили спасти от голодной смерти.       — Ты прям как грёбанная Андрасте, ну или ее посланница, — пощутил он, проглотив крупный кусок свинины.       Но теперь каждый его рассказ стал еще более подробным, пронизанным каким-то едким ехидством, и Тревельян невольно заслушалась, время от времени подкладывая в тарелку нищему краснобаю еще еды.       — И что же персону столь голубых кровей привело в обитель бедноты и горя? — спросил он, дожевывая последний кусок. — Или сие есть не мое дело?       — Да нет, отчего же. — Тревельян беззаботно отмахнулась. — Меня хотели запихать в жрицы, ну, а какая из меня жрица, если я не то что в Создателя не верю, я без богохульства не могу и дня прожить!       — О, родная ты моя душа! — собеседник дружески хлопнул Тревельян по плечу. — Если бы ты только знала, как я ненавижу эту церковь!..       Он с горя допил оставшееся вино и глубоко вздохнул, о чем-то задумавшись. А Тревельян продолжала:       — Поэтому я и сбежала оттуда, к демонам всю эту набожную семейку! Так что вот, планирую здесь осесть, у вас тут мило… А есть тут какая работа на примете?       Он задумался, ковыряя вилкой в зубах. Грусть с него всё не сходила.       — Посоветовал бы рынок, но там так всё перемешано, что лично я бы туда не полез. Может, порт? Но это чересчур грязно. А, еще, кажется, в «Висельник» кухарка нужна. Поговори с Корфом, если, конечно, умеешь готовить. К слову, я не представился. Самсон Ралей, и надеюсь, что моя компания тебе еще не совсем опротивела.       Он, наконец, вернул свой разбитной настрой и улыбнулся. Тревельян активно замотала головой:       — Вовсе нет, ты отличный собеседник! Я Эвелин, как ты уже понял, Тревельян, но можно и просто Эвелин.       — Красотка Эвелин, — поправил Самсон, сощурившись и ухмыльнувшись. — Тогда для вас просто Самсон. ***       Через неделю Красотку Эвелин знали почти все завсегдатаи таверны, а кто не знал лично, то хотя бы раз пробовал ее еду. Что и говорить, так хорошо в «Висельнике» не готовили со времен первого Мора, народ в таверну потянулся со всех концов Нижнего Города. Тревельян совершенно неожиданно нашла свое призвание в кулинарии, вскоре заняв на кухне главенствующие позиции, а дальше жизнь потекла размеренно и спокойно, и Эвелин казалось, что так было и должно быть всегда, а сама она с рождения живет в Киркволле.       Самсон стал частым гостем и верным собутыльником, он, к вящему восторгу Тревельян, даже умудрился вымыться, но патлы не подстиг, и почти всё свободное время они проводили за дальним столиком в конце зала.       — Чертов лириум, — ругался он иногда. — Из-за него приходится погрязать в долги и нищету. Знаешь же, что это за хрень?       — Еще бы, — ответчала Тревельян, в очередной раз притаскивая ему еду и выпивку за счет заведения (точнее, ее зарплаты). — На этот веселый порошок давно уже подсели все мои братья. Они ж поголовно пошли в храмовники и теперь под вечным колпаком Церкви.       — Вот! — Самсон ударял кулаком по столу, но не так сильно, чтобы остальные начали оборачиваться. — Ты правильно всё говоришь. Сложно, наверное, тебе было жить в столь набожной семейке и терпеть всё это. И как тебя не успели упечь в эту дрянь?       — Так насилу ж ноги унесла, забыл? Чуяла, что вот еще неделька, ну месяц, и отправят песни Создателю петь. А я не верю во всё это дело, ну вот не верю. Может, и есть там что-то, ну и пусть себе будет, если покажется — поверю, а вот во всяких сожженных тёток… Ну знаете, так в любого уверовать можно.       — Ты читаешь мои мысли, дорогуша. — Самсон вальяжно разлил вино по стаканам. — А за это надо выпить.       Он уже не стеснялся брать вино и просить еще, Тревельян быстро отучила его от этой скромности. Она вообще преобразила его жизнь, и теперь в ней появилось что-то помимо жажды лириума, боли, холодной ночной подворотни и унизительной работы. И это что-то было хорошим.       — Ты вот знаешь обо мне много, — начала как-то Эвелин, пьяно зевая, — а я о тебе ничего. Ты что, храмовник?       — Был им. — Самсон вздохнул. — Меня вышвырнули из ордена к гарлоковой бабушке за один… поступок.       Он замолчал, и его лицо исказила кривая ухмылка. Тревельян не спешила спрашивать, с немым пониманием, какое всегда бывает у пьяных, глядя на него.       — Тебе правда интересно знать, или это твои дворянские манеры взыграли? — спросил Самсон, подняв глаза и встретившись со взглядом Эвелин.       — Конечно, мне интересно! — она нахмурилась. — Расскажи, если хочется… А мне-то разумеется важно знать, что с тобой случилось, ты мне всё-таки друг.       Друг… Самсон не помнил, кто и когда в последний раз называл его другом и было ли такое вообще. Решив подумать об этом позже, он пьяно и нестройно выложил перед Тревельян всю свою невеселую историю про беднягу Мэддокса с его сопливыми письмами и траничным концом.       — Его усмирили, а меня выгнали взашей. Вот и вся история. Здорово, правда?       Тревельян уже открыла рот, чтобы выругаться, но из горла не раздалось и сиплого звука, и она захлопнула его обратно.       — Это так… нечестно, — после долгого молчания всё же сказала она. — За что с вами и ними всеми вот так? Бедные маги, сидят всю жизнь в одной крепости, света белого не видя, а храмовники сходят с ума от лириума, и никто ничего с этим не делает!       Она даже всхлипнула, от досады стукнув кружкой по столу. Самсон понимающе похлопал ее по плечу, приобняв.       — Если бы я только мог, я бы все это изменил. Надо освободить храмовников от лириума и Церкви, да и магов тоже не держать в заточении. Ведь можно же сделать все по-людски, почему только до сих пор оно так?       — Я не знаю… Наверное, это невыгодно Церкви? — Тревельян уронила голову на плечо Самсона. — А те, кто хотят что-то сделать, простые кухарки…       — И нищие. То есть, никто.       Они оба замолчали, просидев в обнимку не один час, и когда Тревельян пришло время выходить на смену, она протянула связку ключей Самсону, сказав:       — Это моя квартирка в Швейном квартале. Третий дом в переулке Пьяной Портнихи, первый этаж. Если хочешь изменить жизнь храмовников, надо начать с себя. Оставайся жить со мной, вдвоем веселее и безопаснее, да и, надеюсь, крыша над головой поможет тебе выбраться из нищеты. А там уже и до великих свершений недалеко, главное начать!       Она улыбнулась, и улыбка эта выражала надежду. Самсон осторожно взял ключи и, сомкнув ладони вокруг тонких рук Эвелин, произнес:       — Спасибо тебе. — Он был очень серьезнен. — Ты первая и единственная, кто после исключения из Ордена увидел во мне человека. И первая, кто проявил ко мне столько доброты. Я не умею говорить красиво, но я очень ценю это и благодарен тебе. Спасибо еще раз. Обещаю не подвести тебя, Красотка Эвелин.       Он крепко пожал её сцепленные руки и вышел из Висельника, а Тревельян растворилась на кухне, которая тут же вытеснила их разговор вместе с хмелем из головы. Лишь неприятный осадок горечи, заметный во время коротких перерывов, напоминал о всей той несправедливости, в которой они вынуждены жить. Но что они вдвоем могут сделать?       Вытирая пот с лица ладонью с зажатым в ней ножом, Тревельян подумала, что совсем недавно была не последним человеком в Оствике, явно имея хоть сколько-то власти, а теперь, добровольно от всего отказавшись, она режет рыбу для шахтеров и рыбаков, понимая, что ничем больше не сможет помочь этому миру.       «А так бы ты и вовсе никому не помогла, старушка, — одёрнула она себя. — Всё правильно идёт, всё как надо. Всех не спасу, а кому-нибудь да помогу».       И она с новыми силами принялась шинковать еду, не забывая раздавать указания другим поварам, и вскоре из кухни повалил приятный аромат всевозможных яств, на который начали стекаться люди со всех уголков Нижнего города. Еще мало кто общался с Тревельян лично, но абсолютно каждый из них считал милую Красотку Эвелин маленьким лучиком света, своей добротой вселяющим робкую надежду в безысходном мраке Города Цепей.