Мне без тебя немыслимо

Ты одно лишь должна знать: Я люблю тебя навсегда. «Снег» Самая знаменитая улица Цюриха – Банхофштрассе – утопала в рождественской иллюминации. До католического сочельника оставалось чуть больше двух недель, и подготовка к празднику шла полным ходом, о чём свидетельствовали толпы народа, бойко снующего от одного магазинчика к другому. За границей риск быть узнанным для популярного российского артиста, хоть и не сводился к нулю, но в определённой степени понижался. К тому же можно было надеяться, что у русских туристов, приехавших в Швейцарию, достаточно дел и впечатлений, чтобы не обращать внимания на знаменитого соотечественника. Поэтому, особо не заботясь о маскировке, Филипп неспешно брёл по вечерней заснеженной Банхофштрассе в сторону Старого города, вдыхая аромат глинтвейна и жареных каштанов. Дойдя до поворота, артист внезапно остановился и зажмурился. «Неужели померещилось?» – подумал он, медленно открывая глаза. Но мираж не исчезал. С противоположной стороны улицы ему навстречу шла Алла. Она была занята своими мыслями и не замечала его. С момента её визита в больницу прошло несколько недель, и с тех пор они ни разу не виделись. Он никак не ожидал встретить её здесь. Снежинки вальсировали в воздухе, сливаясь с блеском гирлянд, и в этом снежно-световом мареве она медленно проплывала мимо, как сказочное видение. Он, затаив дыхание, провожал её взглядом. Когда она отошла на несколько метров, Филипп словно очнулся и бросился следом. – Алла! – позвал он, поравнявшись с ней. – Не может быть! Что ты тут делаешь? – изумилась певица. – Я здесь на гастролях. Вчера давал концерт. Сегодня у меня свободный день. Завтра поеду в следующий город. А ты, какими судьбами в Цюрихе? – Решила устроить себе внеплановые выходные. Имею ведь право? – Конечно. Ты одна? – Какая разница? Я же не обязана отчитываться. – Я просто так спросил. Не сердись. Я в том плане, можно ли составить тебе компанию? – Попробуй. Они вместе пошли по узким мощёным улочкам мимо старинных зданий с расписными балконами, ярко освещённых магазинчиков и торговых лавок. – А помнишь ту нашу давнюю прогулку по Цюриху, когда ты заметила в витрине антикварной лавки ювелирное изделие в виде Арлекинчика, играющего с огнём. А на следующий день его уже не было, и ты чуть не заплакала. Тогда я не выдержал и отдал тебе украшение. Я хотел сделать сюрприз в Москве, но не вынес твоих слёз и раскололся, – Филипп лучезарно улыбнулся от нахлынувших воспоминаний. – Ты ведь до сих пор носишь эту подвеску. – Ношу. Почему бы не носить? Очень красивая и символичная для меня вещь, – Алла старалась сохранять спокойствие, хотя внутри всё трепетало. – Филипп, я согласилась прогуляться с тобой вовсе не для того, чтобы вспоминать прошлое. – Разве наше прошлое настолько ужасно? Мы же были счастливы. – Были. Недолго и нечасто. – Ты сгущаешь краски. – Сгущаю? – Алла резко остановилась и развернулась к нему лицом. – А ты тоже вспомни! Вспомни не идиллические картинки, а скандалы с битьём старинных ваз, беспочвенные вспышки ревности, эгоистичные капризы, – гневно выговаривала певица. – Аллочка… – Помолчи! Ты хорошо умеешь говорить, когда надо, и петь слёзные песни о несчастной любви! А кто тебе виноват? Кто? Я была с тобой, была твоей женой. Я поверила тебе, поверила в возможность безоблачного счастья с мужем, который будет беречь и ценить меня, заботиться обо мне. А кто в итоге, о ком заботился? Ты же чистой воды эгоист и нарцисс! Что для тебя главное? Ты сам! Сцена, твоё творчество. Сколько процентов из ста своего времени и внимания ты уделял мне? И как вёл себя при этом?! – Ты абсолютно права! Я не снимаю с себя вины. Я был полным идиотом. Не понимал, не ценил. Я купался в счастье и думал, что ты тоже счастлива. Я старался делать всё, чтобы быть достойным твоей любви, чтобы ты гордилась мной. Я так увлёкся, что начисто забыл, для кого всё это. Да, я абсолютно неправильно распределял своё время, уделяя сцене девяносто девять процентов и лишь один процент семье. Сейчас, имея за плечами горький опыт, я бы поступил иначе. После рождения детей я стал спокойней и стараюсь смирять свои буйные порывы. Сейчас я другой. А ты права… Я был кретином, мальчишкой, эгоистом. Но только все мои ужасные качества и поступки вовсе не отменяют моей любви к тебе. Что бы я ни делал, что бы ни вытворял, что бы ни говорил, я всегда любил тебя и не предавал нашу любовь. Я люблю тебя! И буду любить вечно. – Филя, хватит! Больше всего ты любишь себя, свою любовь ко мне и своё страдание. – Ты несправедлива. Я люблю тебя. – Да что вы говорите! Мимо, задорно звеня, проехал небольшой красный трамвайчик, расписанный рождественскими картинками и украшенный множеством жёлтых лампочек. За рулём сидел водитель в костюме Санта-Клауса, а в салоне разместились девушки в белых одеждах, с ангельскими крыльями за спиной. – Надо привезти сюда детей и покатать их на этом трамвайчике, – тихо произнёс Филипп. – Да, – согласилась Алла. Они продолжили путь. – Прости меня, Аллочка. Я понимаю, что виноват и ты обижена. Можешь говорить обо мне всё, что хочешь, и делать со мной то, что считаешь нужным. Тебе одной в целом мире это позволено. Ты моя муза, мой идеал, моя любимая женщина. Если бы можно было повернуть время вспять, я бы всё сделал иначе, я бы не потерял тебя. – Время не повернуть. И не нужно сотрясать воздух попусту. Они подошли к трамвайной остановке. – Уже поздно. Я поеду в гостиницу. – Я провожу тебя. – Не надо! С меня довольно воспоминаний на сегодня. – Прости меня, – снова повинился Филипп. – Сколько можно извиняться? – Я готов всю жизнь вымаливать твоё прощение, – Филипп упал на колени прямо в снег и обнял Аллу. – Что ты делаешь?! – вскрикнула она, вырываясь. – На нас люди смотрят! Встань немедленно! Он подчинился. Подъехал трамвай. – Только попробуй ещё хоть раз подойти ко мне после этой выходки! – выпалила певица, стремительно поднимаясь в салон. Взвихрённая позёмка заметала трамвайные пути. Повсюду мигали огоньки. Они сливались в глазах Филиппа в радужные пятна и, расплываясь, скатывались в снег. *** Утром Алле в номер принесли огромную корзину нежнейших белых, кремовых и жёлтых роз. К цветам прилагалась небольшая золотистая карточка с надписью: «Прости, любимая, я снова повёл себя неправильно. Не могу обещать, но постараюсь больше не тревожить тебя. Пусть эти розы хоть немного загладят мою вину. Филипп». Алла отбросила карточку, поставила корзину на широкий стол и, склонившись над цветами, вдохнула их тонкий нежный аромат. В памяти вспыхнула картина: Дворец бракосочетаний в Санкт-Петербурге, слёзы счастья, цветы, поцелуи, его сияющие глаза и ласковые руки. «Зачем я это вспоминаю? И почему так болит душа?» – мысленно вопрошала певица. «Потому что я люблю его! До сих пор. И счастье, действительно, было», – вслух произнесла Алла и заплакала. Перевернувшийся в ночь захвата заложников мир совершил полный оборот на триста шестьдесят градусов. Всё стало на места. Пугачёва призналась себе самой. Но как теперь жить в этом старом-новом мире?