Это был не Персиваль Грейвс

После почти проваленной миссии, отношения Тины и Грейвса, на удивление, не изменились. Они могли всё так же в обеденный перерыв поговорить о чём-то на улице, хоть это и происходило очень редко. Но Голдштейн всё ещё благодарила Персиваля за то, что Тина всё ещё работает в МАКУСА, хоть и в отделе регистрации волшебных палочек. Первое время бывший аврор «залегла на дно». Она дала себе слово не привлекать к себе внимание ни Грейвса, ни мадам Президент, но, в конце концов, сила воли дала слабину. Тина всячески пыталась найти способ заявить о себе – она помогала аврорам, в свободное время (которого было много из-за небольшого количества работы), помогала вести работу детектива. И, с таким прогрессом, Голдштейн бы всё равно не заметили, все дела были слишком поверхностные, лёгкие, не привлекающие ничьё внимание. Всё так и было. До определённого дня. Впервые волшебница увидела Вторых Салемцов на Пятой авеню, около Центрального парка. Громкий женский голос был слышен издалека, и когда Тина подошла, было уже много людей. Высокая женщина, короткую причёску которой скрывала небольшая шляпка, призывала людей к борьбе с магами. Это была Мэри Лу Бэрбоун – лидер организации Вторых Салемцов. Позже Голдштейн разузнала, что Вторые салемцы, а если официальнее – Общество противодействия магии Нового Салема – это организация, состоящая из не-магов, верующих в магию, но настроенных кардинально против неё, потому как считают, что магия опасна. Мэри Лу, как лидер организации, всячески пыталась продвигать то, в чём была уверена. В Церкви Вторых Салемцов – месте сбора организации и проживания семьи Бэрбоун, голодные сироты могли в обмен на миску супа получить пропагандистские листовки. В семье Бэрбоун, помимо ещё двух детей, был ещё Криденс, которого Тина по непонятным причинам сразу приметила. Потом уже волшебница поняла, что в Криденсе есть магия, но почему-то очень слабая. Голдштейн подумала, что он может сквибом, но решила не спешить с выводами. После месяца слежки за этой семьей и организацией, случилось то, из-за чего Тину все же заметили. Но заметили её не в таком контексте, как хотелось бы. Голдштейн поняла, что среди троих своих детей, Криденса Мэри Лу по непонятным причинам не любила больше всего. Пару раз Тина подходила к юному Бэрбоуну, пока тот расклеивал листовки и между ними заводился разговор, совершенно непринуждённый, но всё же Криденс был очень замкнут. Это произошло, когда волшебница, проходя мимо Церкви Вторых Салемцов, услышала какой-то грохот на втором этаже здания. Когда звук повторился, Тина решила на всякий случай зайти туда, и, похоже правильно сделала. Если бы Голдштейн не подошла вовремя, Криденс получил бы очередные удары ремнём от своей приёмной матери. Волшебница не знала, что делает, она просто хотела защитить парня и тот факт, что её за это явно не похвалят, не имел никакого влияния на действия Тины. Кожаный ремень в руках Мэри Лу Бэрбоун выскользнул и больно обжёг кожу, а Голдштейн быстро вывела Криденса из здания. За такое Тину должны были моментально уволить, но… На помощь пришёл никто иной, как Персиваль Грейвс. Опять. И Голдштейн искренне не понимала, почему он уже второй раз спасает её от праведного гнева Серафины Пиквери. Уставшая фраза Грейвса «Голдштейн, вы умеете учиться на своих ошибках?» засела в голове, и, на самом деле, в будущем нередко спасала Тину от неприятностей. Хотя, всё же пару раз волшебница, не подумав, ворвалась на важные собрания касательно Грин-де-Вальда и его приспешников.

***

Ньют Скамандер свалился как снег на голову. Как кудрявый веснушчатый снег, не понимающий ничего, и чей взгляд будто говорит: «Как так вообще вышло?» Ньют чрезвычайно милый и настолько преданный своему делу человек, что Тина была счастлива встретить этого искреннего и доброго англичанина среди всех этих серых лиц Нью-Йорка. Хоть сначала Голдштейн воспринимала магозоолога исключительно как пойманную жертву, нарушившую закон, позже Скамандер очень понравился волшебнице, понравился как абсолютно добрый и отзывчивый человек, не больше. Понравился тем, как ухаживал за своими животными, кормил их, разговаривал, присматривал за ними. Всё это очень поражало Тину – Ньют был так счастлив рядом со своими зверюшками, так любил их. Возможно, если бы Ньют появился раньше, он бы понравился Голдштейн гораздо больше, чем друг.

***

Персиваль Грейвс почему-то отчаянно зацепился где-то в подкорке мыслей Тины и не желал уходить. Сначала отчаявшаяся Голдштейн решила, что либо её сестра, либо ещё кто-то шутит с легилименцией, но потом поняла, что дело не в этом. И очень долго волшебница не могла осознать, что же случилось. А потом до неё медленно начала доходить мысль, что она сама не выпускает Грейвса из своих мыслей. До неё медленно начало доходить, что Голдштейн всё чаще обращает внимание на детали в таких повседневных вещах как походка, мимика Персиваля. Те же редкие беседы с магом стали иметь важное значение. Она знала его, хоть и совсем плохо. Но она знала его не потому, что следила, нет конечно. Она просто слушала его, разговаривала с ним; и что-то в его манере разговора, в его таких искусных жестах руками, будто он дирижирует – всё это оставалось в мыслях и будто постепенно накапливалось в маленьком сундучке с выгравированным на нём именем «Персиваль Грейвс» внутри головы Тины. Любые мелочи почему-то стали важны. Даже такая, как казалось Голдштейн на тот момент, мелочь, как небольшой кулон в виде треугольника, круга и прямой, который немного выглядывал из кармана Грейвса. Долгое время Тина сама пыталась понять, что это за символ, откуда он взялся, но в книгах ничего не находила, поэтому решилась спросить у самого Персиваля. - Вы не поймёте, Голдштейн. – такой ответ бросил Грейвс, услышав вопрос волшебницы. После такого совершенно ни о чём не говорящего ответа Тина должна была, следуя своему упрямству, всё же разузнать, что этот символ означает. Но она не стала, и даже сама не поняла почему. Почему-то волшебница испугалась, что это что-то настолько личное для Грейвса, что он не хочет, чтобы об этом знали. С самого начала символ показался смутно знакомым, и это не давало покоя, но Тина отступила и решила оставить всё как есть. Когда Голдштейн поняла, что влюбилась, эмоции нахлынули огромным океаном. Она не хотела говорить даже в мыслях слово «влюбилась», оно ей почему-то казалось таким детским и несерьёзным. Она чувствовала любовь к Персивалю Грейвсу, и это казалось таким неправильным, что Тина была в полном замешательстве. «Почему он?» - единственный вопрос, который крутился в голове волшебницы теперь всякий раз, когда она видела Грейвса. Но Голдштейн смирилась. Как бы это ни было грустно, неприятно, она смирилась со своими чувствами и даже не пыталась их подавить. Ей нравилось чувствовать любовь, хоть это и было в какой-то степени неприятно. Тине нравилось разговаривать с Персивалем, нравилось слушать его рассуждения, хотя порой они были жестковаты. Волшебнице не мешали её чувства, разве что морально это немного выматывало. Куинни сразу заподозрила что-то, когда заметила, что очень часто Тина так громко думает о директоре Отдела магического правопорядка, так что скрыть такое огромное чувство, которое сопровождалось частыми мыслями о том «как бы Куинни не узнала», не вышло. Реакция младшей Голдштейн была ожидаемой – блондинка была шокирована таким неожиданным проявлением чувств у сестры, но через пару минут она уже хлопала в ладошки и пыталась уломать Тину сделать «первый шаг», но волшебница была непреклонна. Тина Голдштейн была слишком занята, чтобы заметить что-то странное в Персивале Грейвсе. А когда заметила – было поздно.

***

Это был день, когда все начало идти не по плану. Совершенно. Тина помогала Скамандеру отыскать его животных, сбежавших из чемодана, в то время как сестра флиртовала с немагом, которого, видимо, успела полюбить. Ощущалось приближение бури, чего-то серьёзного, глобального и чрезвычайно опасного. От этого чувства на кончиках пальцев оставался холодок, а дыхание неприятно прерывалось. Но Голдштейн улыбалась Ньюту, искренне усмехаясь над именем Дугл. Она улыбалась, правда её тянуло вниз от осознания чего-то неприятного, тяжёлого. Персиваль Грейвс открылся с совсем другой стороны. Жестокость не то слово, скорее жесткость. Жесткость и радикальность – то, что Тина замечала в совсем малом количестве в рассуждениях мага. Неприятнее и больнее было осознавать то, что чувства к Грейвсу не пропали. И это было чертовски странно и непонятно для волшебницы. Куинни лишь сочувствующе смотрела на сестру и ободряюще улыбалась, пытаясь понять или хотя бы помочь Тине. События разворачивались стремительно, и старшая Голдштейн готова была поклясться, что прошло не больше десяти минут, как они стояли в Нью-Йоркском подземелье и пытались успокоить обскура-Криденса. Каждый, правда, делал это для разных целей: Грейвс, судя по всему, чтобы приманить Криденса к себе, а Ньют – чтобы помочь. И Тина была только на стороне Ньюта, несмотря ни на какие чувства к человеку, который с каждой фразой и действием всё меньше походил на Персиваля Грейвса. - Я спрашиваю вас, мадам Президент. – Голос твёрд, а не спокоен и уверен, как обычно. – Я спрашиваю всех вас. – Небрежный взмах рукой, охватывающий стоящих возле Серафины авроров. – Кого этот закон защищает? – Выжидающий, вопрошающий взгляд. – Нас? – Маг легко указывает на себя. – Или их? – Небрежное движение рукой вверх, указывающее на немагов. Тина замерла. Ей было страшно от человека, который стоит и говорит всё это. Страшно от того, что этот человек похоже не тот, кем казался всё это время. - Я не буду больше прятаться. В голове всплывают похожие речи. Кажется, будто внутри кто-то отчаянно бьёт в барабан, предупреждая Тину об опасности. «Ревелио» Голдштейн не верит и идёт опасливыми шагами за Ньютом, пытаясь заверить себя, что глаза её обманывают. Шаг. Тёмные волосы с небольшой сединой постепенно, но быстро становятся белыми. Шаг. Черты лица меняются. Один глаз из тёмно-карего становится почти белым. Шаг. Появляется ухмылка, от которой по телу пробегает холод. Тине Голдштейн страшно. Она хочет убежать, спрятаться, закопать себя и свои мысли под землю от осознания. Это был не Персиваль Грейвс.