Непокорный

      Рафаэль стоял у двери лаборатории, привалившись спиной к стене, поставив ногу за ногу и недовольно скрестив на груди руки. Смотрел на Финикс и на пытавшихся разговорить её братьев почти враждебно. Слушал вполуха, потому что мысли его занимали совсем другие, никак не связанные ни с отцом девочки, ни с его бизнесом, ни с друзьями. Смотреть на неё вдруг стало невыносимо, слушать уговоры и расспросы Лео и Донни — тоже. Воспользовавшись моментом, когда о хулигане, казалось, все забыли, он тихо выскользнул в гостиную, прикрыв за собой дверь. Подойдя к дивану, опустился на него, привычно вытянувшись и прикрыв глаза. Размышления снова вернулись на уже избитый круг, но Рафаэль не мешал им затягивать его в водоворот гнева и никогда раньше не испытываемого стыда. Он пытался найти выход, хотя твёрдо знал, что выхода как раз нет.       Впервые в жизни Раф взглянул на себя, братьев и свой дом со стороны. Будучи от природы сильным эмпатом, хулиган легко считал все эмоции на лице гостьи. Брезгливость, непонимание и неприятие окружающего заставило и черепаху по-иному оглядеться вокруг. Он вдруг заметил всё. И страшные каменные стены, которые после её уютной чистой комнаты должны были напоминать какие-то бункеры и застенки. И простую, скудную пищу, которой братья питались ежедневно. Примитивную, часто чиненную-перечиненную мебель. Свои собственные руки, неопрятные, с обгрызенными ногтями, так сильно отличающиеся от аккуратных человеческих рук. Свою мешковатую одежду явно с чужого плеча, далеко не такую чистую, как хотелось бы. Своих братьев, которые вели себя дружелюбно и тактично, но в глазах Финикс наверняка выглядели дикими, грязными монстрами из подземных катакомб. Их голоса, мягкие и доброжелательные, неожиданно взбесили хулигана. Он видел, что Леонардо старался расположить к себе сжавшуюся на стуле Финикс, что Донателло изо всех сил хотел ей помочь. Но понимал, что хоть мутанты разобьются об пол в своих добрых намерениях, ничего в глазах девочки не изменится. Рафаэль вдруг различил всё то, что составляло его привычный и вполне приемлемый и даже любимый мир. И впервые в жизни испытал то, что называлось «испанский стыд» . Захотелось гаркнуть на Лео, чтобы он вёл себя с ней так, как… Как? Рафаэль в изнеможении застонал, закинув руку и запястьем закрыв глаза.       Он никогда ни о чём не переживал. Ни о своём нечеловеческом облике, что бы там ни говорил отец. Ни о шмотках, ни об имидже, ни о вкусностях, которые так и манили с рекламных плакатов. Он не знал, как приятна на ощупь дорогая одежда, не представлял, какое изысканное удовольствие может доставлять еда. Не избалованный этими вроде бы простыми ощущениями, Раф спокойно довольствовался всем, что у него было. Так вышло, что он не стал представителем века потребления и едва ли предпочёл бы монплезирский маседуан куску хлеба с ветчиной, щедро политому майонезом. Более того, мастер Сплинтер тщательно следил за образом жизни своих сыновей, и каждое желание, которое в него не вписывалось, мальчишки научились воспринимать как вызов. Леонардо на спор год не ел сладкого. Донателло ради эксперимента выбрал собственный режим работы и отдыха и следовал ему неукоснительно. Рафаэль не представлял ни одного дня без тренировок, физическая активность стала нужна ему, как воздух. Микеланджело невероятными усилиями заставлял себя читать полезное вместо развлекательного, причем запланированную на месяц нужную книгу «проглатывал» за считанные дни, чтобы всё свободное время посвятить любимому чтиву. Словом, за что бы братья ни брались, что бы не делали, это приносило им намного больше пользы, чем сенсей мог бы ожидать.       Если бы мастер Сплинтер сейчас оказался рядом, ему хватило бы нескольких простых наводящих вопросов, чтобы совершенно точно понять, что именно происходит с его импульсивным сыном. И Рафаэль, который внутренне очень радовался отсутствия отца, не понимал, как сильно ему нужен был сейчас совет. Или хотя бы кто-то, кто выслушает и поймёт, не вмешиваясь в ту бурю, которая поднялась в душе хулигана. Но к счастью или к сожалению, сенсей сейчас ничем не мог помочь темпераменту: он сопровождал Эйприл на соревнования по восточным единоборствам. Разумеется, тайно, пробирался следом за ней ночами по стране, рискуя, однако не желая оставлять девочку в первой в её жизни по-настоящему серьёзной борьбе. А Раф… Раф остался один на один со своими непростыми мыслями.       Если бы Финикс узнала, о чём именно думал подросток, она была бы очень удивлена. Несмотря на то, что общий фон её собственных мыслей был пойман совершенно верно, детали отличались кардинально. Донателло и Леонардо вызывали у неё любопытство и приязнь, а жалась девочка на стуле только потому, что очень их стеснялась. А ещё больше, чем их — Рафаэля, гневно пялившегося ей в затылок. Боялась сказать что-то не то или не так. Этим и была вызвана её замкнутость и нежелание (или невозможность) откровенничать с другими мутантами. В остальном же она, конечно, была не в восторге от условий, но понимала, что это — временно. И если бы Рафаэль счёл возможным поговорить, она бы, вероятно, честно сказала ему об этом. Но Раф предпочёл молчать, сердито сопя, и всё, что оставалось Финикс — пытаться хоть как-то поладить с остальными.       — Ты чего тут рассеялся? — на диван рядом с Рафаэлем плюхнулся Микеланджело. Потыкал пальцем в плечо замершего брата. — Ты спишь, что ли?       — Нет, не сплю. Отстань, пожалуйста, — неожиданно спокойно, но и непривычно мрачно попросил Раф.       После такой фразы, после «пожалуйста», а особенно после тона хулигана Майки бы от дивана не отодрали даже бульдозером. Он удобнее устроился, опершись о спинку рукой и подпирая голову. С любопытством изучал странно трагичную позу, которую хулиган принял для размышлений. Подумал и уточнил: — Я не понял, вы что, посрались на кухне опять, что ли?       — Кто с кем? — почти равнодушно уточнил Рафаэль, по-прежнему не опуская прижатой к глазам руки.       — Ну, ты и Финик.       — Финикс.       — Да, какая разница? — Майки нетерпеливо фыркнул. — Так что, расскажешь? Вы поругались? Ты вышвырнул её на улицу, и теперь тебя мучают угрызения совести?       — Не мели чушь, — Рафаэль наконец взглянул на брата. — Она с Донни и Лео. Пытаются понять, где искать её отца. А мне там слушать нечего, я всё равно ничего толкового не соображу. Я же у нас силовая единица, а не стратегическая, — хмыкнул темперамент невесело. — Слушай, если ты не против, я бы хотел побыть один…       — Нет, как раз сейчас я против! Потому что у тебя меланхоличная рожа Лео и высокопарные выражения Донни, — решительно мотнул головой младший. — А это значит только одно: то, что у тебя душа не на месте! И я хочу знать, почему. Что опять случилось? Ситуация складывается так, как можно было только мечтать! Она сама свалилась, считай, тебе на голову. Извинилась! Ходит на цыпочках, как мышь, и выполняет всё, что ты ей скажешь! А ещё прикусывает язык каждый раз, когда ты на неё зыркнешь! Тебе бы быть дрессировщиком! Что ещё не так?       Рафаэль во все глаза смотрел на брата. С одной стороны, не мог взять в толк, с чего вдруг он встал на защиту девчонки. Смутно понимал, что никакой корысти ему в этом нет, стало быть — дело принципа. В другой — было удивительно само заявление. Рафаэль то ли не замечал, то ли не хотел замечать, что его присутствие оказывает на Финикс такое действие. Узнать об этом было… лестно. Значит, всё не так плохо, он для неё — не пустое место. В душе возникла тихая-тихая радость, которую хулиган постарался как можно быстрее затушить. Чтобы не мелькнула в глазах, не выдала его Майки со всеми потрохами. Потому что суровый парень с зубочисткой — да, это о Рафаэле. А всякие летающие насекомые в животе — это не к нему. Поэтому как можно недовольнее темперамент буркнул:       — Ага, конечно! Скажи ещё, что моё мнение что-то для неё значит.       Микеланджело не купился. Больше того, оказался невероятно проницателен.       — Или ты хочешь услышать это ещё раз, или вдруг знатно отупел. Я, пожалуй, выберу первое. Быть братом идиота такое себе удовольствие.       — Забываешься, — огрызнулся Рафаэль, но достаточно равнодушно. Помолчал, размышляя.       Сейчас, расстроенный, он даже не мог понять, приятны ли ему слова Майки или нет. Раньше он бы, наверное, даже погордился. Сейчас… всё стало слишком сложно. Никогда ничего неприятнее с хулиганом, казалось, не случалось. Он понимал, что виной всему — девочка, почти незнакомая, на мнение которой вполне можно было не обращать внимания. Но в последнее время всё, что он испытывал, всё, что чувствовал и о чём думал, крутилось только вокруг неё.       — У тебя опять процессор завис? — Майки насмешливо постучал брата костяшками по макушке. — Маломощный, да? — Помолчал, ожидая реакции. В дурном настроении Раф бы немедленно заломил ему руку за спину и воткнул лицом в диванную подушку. В хорошем — отшутился и сам же посмеялся. Сейчас молча смотрел перед собой, кажется, даже не заметив. Майки только головой покачал. Он прекрасно помнил взгляд Рафа тогда, на кухне, когда они с Финикс рассорились. Понимал, что хулиган наверняка решил поставить точку в этой истории. И не исключено, что сейчас растерялся от открывающихся перспектив. — Слушай, если ты со мной поделишься, будет полегче. И — нет, мне не любопытно. Я правда помочь хочу.       — Помочь? — Рафаэль неожиданно грустно усмехнулся. — А чем ты мне можешь помочь, малой? Как-то поменяешь нашу жизнь? Превратишь старый коллектор в царский дворец? Или мне рожу подправишь? Ну давай, помогай, аж интересно.       Микеланджело мучительно долго смотрел на брата и молчал. Щурился, соображая. По словам сразу понял, о чём речь, но боялся ошибиться. Слишком странным было предположение, слишком непохожим на хулигана. Ну не из-за старой же мебели и немодных шмоток он так заморочился?.. Наконец, неуверенно пробормотал:       — Тебя что, беспокоит, что она — маленькая принцесска?       — Может быть, — уклончиво отозвался Рафаэль.       — Да ты смеёшься? — Майки недоверчиво ухмыльнулся. — Нет, Раф, правда! Ты же не можешь переживать из-за такой ерунды, как деньги, тряпки и барахло! Это… это тогда уже будешь не ты!       — Допустим, переживаю и именно из-за этого, — он обернулся, взглянул пристально; глаза недобро, нехорошо блестели. — Что в этом странного? Люди только из-за этого и переживают, чем я хуже, по-твоему?       — Да, по-моему, ты как раз лучше! Тебя никогда это не интересовало… Но… Ладно, о`кей, допустим, тебя это вдруг стало беспокоить. Хотя это дико, странно… Но хорошо, я понял. Допустим. Предположим. Блинский, это бред, конечно… Но… — Микеланджело замолчал, размышляя. Он никогда не задумывался ни о чём подобном. Как и Раф до встречи с Финикс. И никогда не страдал по материальным ценностям, легко придумывая альтернативы всему, о чём мечтало человечество. И сейчас оказался в тупике, даже не представляя, что можно сказать брату. Как поддержать или утешить, что посулить или предположить в качестве перспектив. Соображал быстро, понимая, что не мог Раф вдруг, ни с того ни с сего так сильно измениться. Значит, дело было не в нем самом. Значит, в Финикс. Но ей не нужны были чужие цацки — хватало своих. Получается, Раф хотел произвести впечатление, а было вроде как нечем. Уцепившись за эту мысль, младший, медленно подбирая слова, проговорил: — Я думаю, ты немножечко… М-м-м… Обалдел, когда побывал у неё дома, пусть и тайком и не дальше её комнаты. И теперь задумываешься, почему у нас не так. Или думаешь, что так думает Финикс, и что ей тут не нравится. Так вот. Я считаю (заметь, я! И своё мнение тебе не навязываю!), что, окажись ты в безвыходной ситуации, например, в доме Хьюза, тебе было бы точно так же неуютно, как и ей. И что хоть бы здесь был Hyatt , ей бы всё равно тут было плохо. Потому что отец непонятно где. Потому что ты смотришь на неё исподлобья и постоянно цепляешься. Потому что нас тут четверо зелёных мутантов, в конце концов.       Рафаэль внимательно смотрел на Микеланджело. Уточнил:       — Ты действительно так думаешь или просто пытаешься меня утешить?       — Я действительно так думаю, — уверенно покивал Майки. — Ну, по крайней мере, если бы всё это случилось со мной, я бы чувствовал себя именно так. И попробуй расслабься и почувствуй себя комфортно, когда рядом есть тип вроде тебя, при котором страшно лишний раз рот открыть. Вдруг опять прицепится.       — Я к ней не цепляюсь! — Рафаэль вспыхнул. — Просто поставь себя на моё место! Ты бы такое услышал — просто спустил на тормозах? Мне обидно, и я не считаю нужным этого не показывать…       — Поверь, ты это так ярко демонстрируешь, что и мы не знаем, куда деваться, — рассмеялся Майки. — Лео ты уже откровенно бесишь, но это ты и так знаешь. А я — я вряд ли когда-нибудь попаду на твоё место. Хотя вот Донни, пожалуй, тебя бы понял и, может быть, что-то да посоветовал.       Майки хитро прищурился. Упоминание Донателло заставило Рафаэля задуматься снова. Учёный был спокойнее и рассудительнее всех в доме, не считая отца. С ним можно было разговаривать откровенно и обо всём. Он никогда не выносил поспешных решений, не говорил, лишь бы сказать, и очень внимательно подходил к любому вопросу. Он никогда бы не посмел отругать Рафаэля, как Леонардо, если бы знал истинную причину, побудившую брата показать лицо девочке. Кроме того, именно Донателло мог подсказать, как избавиться от Финикс и всех тех неприятных мыслей, которые породило её присутствие. И хулиган решил не откладывать разговор в долгий ящик. Поднялся с дивана и направился в лабораторию. Микеланджело наблюдал, как Раф распахнул дверь и гавкнул: «Донни, на два слова!» Захлопнул дверь и ушёл на кухню. Учёный выскочил в гостиную, недоуменно взглянул на Майки. Тот глазами указал, где хулиган, и усмехнулся, понимая, что сейчас у гения прибавится забот.