Five ways to quit smoking

Андреа давно покинула ванную комнату и теперь стояла у открытого окна, закутавшись в одеяло и выпуская клубы дыма в черное полотно неба. По мокрому асфальту туда-сюда шныряли автомобили, где-то пробегали промокшие и замерзшие бездомные кошки, люди бежали под навесы магазинов и козырьки подъездов, прячась от назойливых дождевых капель. Сырость холодного воздуха так приятно трезвила сознание, а табак, наоборот, дурманил. Холодные пальцы монотонно подносили сигарету ко рту, затем отодвигали, а потом снова подносили. Девушка вся дрожала, плотнее оборачиваясь в пуховое одеяло с кровати старшего Винчестера, и про себя покрывала трехэтажным матом младшего, в чьей комнате находилась вся ее одежда. Да-да, все верно — с того времени, как они въехали сюда, ее дорожная сумка стояла в его комнате, так как именно он и поднимал все вещи на их этаж. Андреа не удосужилась забрать ее, поэтому сейчас мерзла в растянутой футболке Дина, ожидая, пока его брат соизволит принести ей одежду. Пойти к Сэму самой? Нет уж, увольте! Энди, скорее, навсегда бросит курить в течение трех дней, чем позволит себе показать ему, что… А собственно, что? Что у него стоит ее чертова сумка?! Дин был прав, когда говорил о том, что Андреа защищается даже тогда, когда на нее никто не нападает. Она запрещала себе даже мыслить о чем-нибудь, что могло бы дать Винчестеру повод задумываться о своей значимости в ее жизни. Она часто вела себя до ужаса глупо, хоть это и не было заметно окружающим. Но, если бы они узнали всю подноготную, они бы попросту посмеялись с Энди. Хотя, нужно было отдать ей должное — она не стала делать глупостей и преспокойно действовала с ним в тандеме во время ограбления, не стесняясь даже просить о помощи. Однако, было ясно как день, что в каком-то смысле его присутствие сбивало и стопорило ее, она боялась ошибиться еще больше, чем обычно. Но это было практически очевидным, Дин не мог винить ее в том, что ее руки, может, тряслись чуть больше, чем могли бы, а действовала она на порядок проще и незамысловатее, чем следовало бы. Ну, нельзя же обвинять человека в том, что у него в голове одна розовая пыльца да бабочки с серебристыми крылышками! Особенно учитывая то, как старательно этот человек скрывает наличие подобной мутотени в мыслях. Что до скрытности, то девушка не просто скрывала факт влюбленности, который считала чем-то презренным. Она и впрямь до дрожи в коленях боялась, что о наличии в ее душе подобных теплых чувств узнает кто-то, кроме старшего Винчестера. Она считала это неким проявлением слабости, брешью в непробиваемом щите из сухости и жесткости, который был плодом многолетних обид на окружающий мир и желания поскорее защитить себя от них. Даже теперь, когда Андреа стала той, которой, по идее, и стремилась стать, она все равно испытывала все тот же самый страх. Страх почувствовать боль, страх быть униженной, страх того, что люди найдут ее слабость и станут использовать, дабы манипулировать ею. Поэтому она предпочитала никогда не затрагивать тему своих собственных чувств к кому-либо, дабы ни в коем случае не выдать ту мягкость и теплоту, которая так давно таилась в груди, прячась под хрупкими ребрами. — Можно? — ее размышления прервал вошедший в комнату Сэм с долгожданной сумкой в руках. — Я решил принести что-нибудь сухое, так что… Вместо сухих вещей он протянул Энди нераскрытую бутылку Шардоне¹. Та усмехнулась, отмечая, что он не прогадал — градус всегда согревал ее лучше, чем самые теплые пуховики. Мотель не особо заботился о пристрастии Винчестеров и Морган к алкоголю, так что не утруждал себя такими излишествами, как хотя бы граненые стаканы в комнатах. Поэтому, как и подобает Андреа, она не стала церемониться и, как только парень вскрыл бутылку, отхлебнула вино прямо из горла. — Леди, что сказать, — усмехнулся тот, отбирая у нее алкоголь и следуя ее же примеру. — Ну, так как о моем алкоголизме тут не позаботились, остается только этот вариант, — хмыкнула девушка, складывая ноги в позу лотоса и глядя на льющий за окном дождь. Ей не особо хотелось смотреть в глаза Винчестеру, который так и выжидал от нее хоть какой-нибудь фразы, дабы завязать разговор. Впрочем, тщетно. — Я хотел спросить, — начал он, отвлекая ее от рассматривания дождевых капель на стеклах окна. — Как так вышло, что сигнализация не сработала? — Аутентификация представляла собой не код, а отпечаток пальца, — хитро усмехнулась Андреа, поворачивая голову в его сторону и снова глотая алкоголь. — Я заметила это, когда обходила зал. Так как такие штуки обычно не протирают во избежание поломок самого датчика, жировые следы остаются там навсегда. И если присыпать их каким-нибудь порошком, а затем зажать пластырем, эта штука примет их за настоящий отпечаток. Благо, я знаю о существовании пудры, а эти чертовы туфли тогда натирали мне ноги. — Ты это так быстро продумала… — удивился Сэм, прокручивая в голове услышанное. Он бы даже не додумался до подобного, да и брат, скорее всего, тоже. Это лишний раз доказывало, что Энди была не только талантливой воровкой, но и гениальным стратегом, который в считанные секунды может выдумать до того простой и надежный план действий. — Это же Детройт, здесь ничего умнее придумать не могли, — усмехнулась она. — А если бы там и стоял циферный код, то, скорее всего, это была бы дата основания музея. Или вообще четыре нуля! — Выпьем, пожалуй, за успешно проделанную тобой работу, — подмигнул Винчестер, ища оправдание тому, что он только что осушил добротную часть бутылки. Андреа вторила его действиям и по привычке щелкала зажигалкой, закуривая очередную сигарету. Сделав первую затяжку, она тут же лишилась ее, так как Сэм с искренним негодованием отобрал эту гадость и, потушив, выбросил в пепельницу, которая уже была наполнена до краёв. — Начнем с того, что здесь курение запрещено, — серьезным тоном сказал он, всячески игнорируя убийственный взгляд Энди, у которой только что забрали последнюю сигарету. — А закончим тем, что на это Рождество ты получишь лично от меня пособие по отвыканию от никотина. Ты свой голос вообще слышала? Ты кашляешь как старый дед, а разговариваешь как солист группы «Death Clock» после концерта! — Начнем с того, что сам ты старый дед! — смеясь воскликнула Андреа, которая почему-то даже не стала обижаться на подобные сравнения. — Старый тридцатилетний маразматик! А закончим тем, что я, может быть, готовлюсь к международному туру со своей металл-группой, о которой вы просто не знаете! — Пособие я тебе все же подарю, — пообещал Сэм сквозь смех. — Аллен Карр написал бестселлер на эту тему, кажется. — Ты думаешь, я стану его читать? — хохотнула девушка. — У меня как раз шатается шкаф, я его подопру твоим бестселлером. — А я говорил Дину, что всегда дарю практичные подарки! — это было их самым долгим диалогом за все то время, что они находились в Детройте. Ну, если не считать той перепалки, после которой Андреа едва не утопилась в ванне, а Сэм успел простудиться, пока агрессивно разгуливал по улицам города под ливнем. И, несомненно, у алкоголя было неисчислимое количество отрицательных черт, однако, в этот вечер он показал себя с самой лучшей стороны. Он немного примирил этих двоих, которые еще недавно не могли и слова друг другу сказать, не поскандалив. Они еще долго шутили друг над другом, иногда даже слегка перегибая палку. Однако, они оба даже не замечали этого, продолжая насмехаться то над слишком вздернутым носом младшего Винчестера, то над неумением Морган ходить на каблуках. Смех расслаблял, буквально спустя несколько минут Энди окончательно согрелась и перестала дрожать а-ля йоркширский терьер на высоте пять сантиметров над землей. Бутылка с вином уже давно превратилась в бутылку из-под вина, а градус выпитого напитка быстро растекался по венам, заставляя чувствовать себя более раскованно и легко. Если до этого Винчестер сидел на кровати и чувствовал себя будто не в своей тарелке, то теперь преспокойно разлегся на ней звездочкой, оставляя Андреа только какой-то маленький клочок матраса, на котором особо и не посидишь. Та в свою очередь активно отвоевывала свою законную территорию, пытаясь сдвинуть его с места под хохот и звон разбившегося стекла бутылки. По итогу, девушка так и не одержала победу в этой «жестокой» битве за матрас и оказалась в прямом смысле на противнике. Теперь ее голова преспокойно лежала на горячей груди, в которой так неугомонно билось сердце, разгоряченное алкоголем и ее искренним смехом. Он ведь так давно не слышал его… С той самой ночи в баре он ни разу не слышал, чтоб Андреа смеялась, и не видел, чтоб улыбалась. Разве что замечал короткие ухмылки после шуток Дина или язвительные усмешки в его адрес, которые были еще хуже, чем факт отсутствия на ее лице настоящей улыбки. За то время, что они не виделись, Андреа, похоже, довольно часто посягала на выпивку в излюбленных ею кабаках и барах, раз уж полбутылки вина практически ни капли не пьянило ее. Однако, что греха таить, она опьянела от собственного смеха и ощущения такой простой и нужной ей теплоты. Если бы когда-нибудь ей предложили три вида тяжелых наркотиков, среди которых было бы то тепло, которым мог согреть ее только он, она бы без сомнений выбрала именно его и готова была бы платить за дозу чем угодно. — Так мы… Больше не будем пытаться выдрать друг другу глотки при встрече? — опасливо спросил Сэм, тихонько кладя руку на талию Андреа. — Если только не будешь меня выводить из себя, — ответила та, поднимаясь на локтях и глядя прямо в его глаза. Да уж, а вот Винчестер ни капельки не отличался особой трезвостью, что было хорошо заметно по немного расфокусированному взгляду. Он и год назад не слишком долго пребывал в состоянии стеклянной трезвости после всего-то одного бокала пива, из-за чего старший часто насмехался над ним, мол, он совсем не умеет пить. И в чем-то он был прав. Андреа шевелила искусанными губами в сантиметре от его лица, почти не замечая того, насколько непозволительно для себя она приблизилась к нему. Его руки смело обхватывали тонкую талию, пальцами чувствуя выпирающие ребра под тканью футболки. Худые ноги медленно съезжали вниз по его бедрам, обхватывая их коленями, длинные холодные пальцы немного сжимали плечи. Запах табака… Почему он вдруг стал таким резким? Не прошло и секунды, как Энди осознала, что ее губы прижимаются к губам младшего Винчестера, но ей ни на миг не хотелось отпускать их. Запах вина и сигаретного дыма превратился в чудовищно терпкий и сладкий аромат, который витал в его голове, одурманивая и заставляя его руки опуститься куда ниже талии. Девушка тяжело выдохнула, чувствуя, как футболка медленно поднялась наверх, оголяя все ниже пояса. Шершавые ладони тщательно исследовали все округлости, плавно спускаясь на бедра, затем еще ниже, а потом и вовсе подхватывая ее и переворачивая на спину. Скрип пружин старого матраса вновь вернул Андреа в ту ночь, вводя в своеобразный транс и заставляя выгнуться в сладкой неге, перед этим закрыв глаза от удовольствия. Каждый раз, когда руки Сэма волей случая оказывались на теле Морган, он не уставал напоминать себе, до чего хрупкой она была. С ее руками он старался обращаться предельно осторожно, дабы ей не было больно, а по выдающимся ребрам его пальцы скользили всегда медленно и с особой нежностью. Он старался ни в коем случае не прикусывать ее мягкие губы, дабы не оставлять на них лишних следов. И даже когда он, казалось бы, так резко переворачивал ее на спину, он делал это максимально аккуратно, дабы тело мягко приземлилось на кровать. Несмотря на то, до чего хорошо сейчас было Андреа, к ней начинал возвращаться тот самый «здравый смысл» — так она обзывала свою паранойю. Сердце в груди забилось чаще, руки непроизвольно оттолкнули Винчестера, а сама она вмиг обозлилась, словно снова была настроена на скандал. — Энди? — не понял Сэм, недоумевая, что он уже успел сделать не так. Девушка медленно выдохнула, прикрывая глаза, вспоминая все свои чувства за прошедший год. Боль… Одна лишь боль повсюду преследовала ее сердце, заставляя каждый день начинать с обещания себе самой о том, что она никогда больше не позволит ему воспользоваться собой. Какой же все-таки глупой она была… — Уйди, — прохрипела она так, будто ее горло сейчас сдавливал изнутри настоящий здравый смысл, не давая ей говорить это. Она с каждой секундой ненавидела себя все больше за то, что дала ему знать о том, что все еще чувствует к нему. Застилающая глаза и мысли пелена не позволила ей даже осознать, что… Только что он дал понять то же самое. — Уходи! — теперь прокричала она, не в силах смотреть на разочарованное лицо парня. Он явно рассчитывал не на это. Обида и поселившийся в сердце страх предательства оттолкнули его от Энди ее же руками, но притянула его к себе она сама. Она хотела его, она хотела, чтобы он всегда был рядом, она хотела снова услышать те самые слова и начинать с них каждый последующий день, но что-то внутри не давало ей сейчас это сделать. И Сэм прекрасно ее понимал. Наверное, именно поэтому он резко встал с кровати и, раскидывая по полу осколки разбитой бутылки, покинул комнату. Через пару секунд послышался хлопок двери, разъяренный рык и звук впечатавшегося во что-то кулака. У него так и не вышло… Так и не вышло убедить девушку в том, что теперь она может доверять ему. Что теперь эти поцелуи значат намного больше, чем самые горячие признания в любви. Он мог бы даже не говорить подобной бессмыслицы, ведь, если бы Андреа позволила себе заглянуть хоть на чуточку глубже, она бы точно увидела в его глазах именно то, что так долго ранило ее душу. Он наконец полюбил ее. Да и не то, чтобы не любил до этого. Просто они оба были не слишком обременены интеллектом, по всей видимости, так как творили невообразимые глупости, мешающие им быть по-настоящему счастливыми. Так, Сэм «защищал» Энди от потенциальной боли утраты, а Энди и сама защищала себя от его равнодушия, которым, как ей казалось, он мог бы убить ее в одну долю секунды, если бы захотел. Проблема только в том, что «убийца», на самом деле, был безоружным… А если быть точнее — обезоруженным. Ею же. Ее глазами и вечно искусанными губами, чуть хриплым голосом и запахом табачного дыма вперемешку с ментолом. Ее речами о справедливости и мыслями о настоящей свободе, ледяными пальцами и их нежнейшими прикосновениями, от которых по телу вмиг проходили все двести двадцать вольт. Он был абсолютно безоружным на поле боя, она могла ранить его навылет одним лишь словом… Которое только что повторила дважды. Ведь, по сути, оно значило только одно — он опоздал. Вслед за его яростью последовал и вскрик Энди, которая со всей силы пнула ногой тумбу и наступила стопой на крупный осколок стекла. Не издавая ни звука от сильной физической боли, девушка выла раненным волком от того, как сильно болело в груди. Она ненавидела себя за ту трусость, которая заставила ее прогнать Винчестера и остаться абсолютно одной. И теперь это одиночество будет ее спутником на протяжении всей жизни, ведь она… Больше никогда его не увидит.

***

— Ты точно уверена, что хочешь уехать? — Дин поежился, стоя рядом с машиной и открывая переднюю дверь перед Андреа. Девушка выглядела бледнее, чем обычно, а ее пальцы, зажавшие между собой тлеющую сигарету, тряслись еще больше, чем когда она замерзла едва ли не насмерть в чертовом озере. — Да, — как-то неуверенно кивнула Андреа, поглядывая на часы, которые показывали четыре часа утра. — Я прокололась, мне стоит залечь на дно на какое-то время. Отвези меня в Висконсин, Милуоки. Я остановлюсь в мотеле и… Буду жить той жизнью, о которой ты всегда мечтал. — Что-то не припомню, чтобы в списке моих голубых мечт был пункт «жить, страдая по младшему Винчестеру в Милуоки», — Дин, как всегда, видел Энди насквозь. Как только он вернулся в комнату мотеля и застал ее, сидящую на дорожной сумке, он не стал даже задавать вопросов. Спросил только, куда ее нужно увезти. Он знал, от чего бежит Андреа, но не знал, как объяснить ей, насколько неправильно она поступала. — Энди, я не буду отговаривать тебя, это бесполезно, — тихо произнес мужчина, приглушая магнитолу и глядя на поникшую подругу, что так жалостливо выглядела, прижав колени к груди и обхватив себя руками. — Но попомни мои слова: сколько бы ты ни бегала от своего же сердца, оно все равно нагонит тебя. Ты бежишь от того, к чему мечтала прибежать так долго, и боишься того, кто готов защищать тебя от чего угодно, даже от себя самого, лишь бы ты была счастлива. Но ты несчастна. Так может, ты что-то делаешь не так? Может, ты чего-то в себе не понимаешь? Андреа пожала плечами, не поворачивая головы в сторону друга. Она наблюдала за пролетающими мимо деревьями, домами, людьми, которые складывались перед ней в такую серую и бессмысленную картину. Она покидала Мичиган, на каждом преодоленном миллиметре дороги оставляя частичку ярких и навязчивых воспоминаний, что всплывали перед глазами, всеми силами умоляя ее не делать глупостей. Дин, как специально, ехал со скоростью улитки под снотворным, то и дело поглядывая на девушку, ожидая заветного «разворачивайся». Ему было бы чуть проще принять подобную дурость с ее стороны, если б он не осознавал того, насколько тяжело потом будет Энди после понимания и принятия своей вины в собственном одиночестве. Она ведь и впрямь руками и ногами отталкивала от себя едва ли не последний шанс позволить младшему Винчестеру приблизиться к ней именно настолько, насколько ей так хотелось. Если бы старший не относился к ней так тепло, то смело обозвал бы безмозглой идиоткой, которая циклится на прошлом и не позволяет себе в конце концов позабыть о боли. Сказал бы, что она слишком упряма и сравнима этим только с овцой, так как «не было никаких веских причин так поступать». ВКЛ: KADEBOSTANY — «Frozen To Death» Так он сказал бы, если б не знал, до чего тяжко Андреа далось это решение. Вряд ли она просто внезапно захотела уехать от человека, о котором не переставала думать ни на секунду с момента их последней встречи. Иногда ему начинало казаться, что он очень зря заставил ее задуматься о том, что Сэм был прав, отталкивая девушку от себя и ограждая тем самым от потенциальной опасности. Скорее всего, Энди по привычке перековеркала все слова и теперь эта фраза звучала так: «Твое присутствие будет сильно его напрягать, так что, в любом случае, он бросит тебя, рано или поздно. Будь добра, не усложняй жизнь ни себе, ни ему». Вероятно, это было самой первой причиной, по которой девушка рвалась прочь из Мичигана, подальше от Винчестеров, особенно от младшего. Она не хотела снова испытывать это. Не хотела снова почувствовать то, что обычно чувствуют люди, когда их предают. Страх… Страх стопорил всю ее жизнь, от и до. Все, что она когда-либо не сделала, а потом об этом жалела, было подпитано исключительно ее боязнью всеобщего осуждения, предательства, боли и прочей гадости, которой и без того было полным полно вокруг. Однако, нельзя было сказать, что страх и впрямь манипулировал ею во всем. Где-то она могла его побороть, где-то могла закрыть на него глаза. Но ничего не могло сравниться с тем, как сильно ее пугало предательство. Как сильно она боялась вновь остаться одна в пустой постели на холодных застиранных простынях, проснувшись от звука удаляющейся восвояси машины, что увозила от нее то самое ценное, чем она так сильно дорожила. Как сильно она боялась спустя много лет снова увидеть его, улыбающимся и, возможно, идущим под руку с какой-нибудь женщиной, после чего притвориться незнакомкой и пройти мимо, беззвучно глотая колючие крики, молящие его обернуться. Как сильно она боялась остаться ни с чем после того, как в очередной раз ошибочно доверится тому человеку, который уже разбивал ее сердце прежде и так бесстрастно рвал на клочки ее душу. Пейзаж за окном неожиданно сменился, после чего Андреа настигло полное осознание того, что она все-таки смогла вырваться. Сомнительный повод для гордости, но девушка и впрямь не могла не отметить про себя то, насколько тяжело ей далось то молчание, которое уберегло ее от внезапного разворота автомобиля обратно. Каждую секунду ей хотелось умоляюще посмотреть на Винчестера, попросить у него совета, смысл которого она точно знала заранее, сказать ему, чтоб тот разворачивал Импалу, и помчаться обратно, а затем вернуться в объятия таких любимых и желанных рук, попросив при этом никогда не вспоминать то, какую глупость она натворила ночью. Она была сильной, это было понятно и слепому на оба глаза. Но иногда творила такие немыслимые глупости, дающиеся до того нелегко и болезненно, что могла показаться какой-то неразумной мазохисткой, которая сама никак не может определиться со своими желаниями. И в этом была ее своеобразная слабость, что делала ее такой беззащитной и легкодоступной для всякого рода печалей. Ей было так легко причинить боль, сказав лишь одно его имя, что вмиг обнуляло всю ее моральную мощь. Машина остановилась у входа в пятиэтажное здание, в котором, по иронии, и брала свое начало эта сумбурная мелодрама. Вывеска на первом этаже гласила, что бар уже был без пяти минут открыт, а мотель, находящийся этажом выше и занимающий остальные четыре, работал круглосуточно. Андреа ненавидела это место, но продолжала коротать свободные вечера именно здесь. Там, где многие закрывали глаза на ее очевидные страхи и боль, позволяли ей играть роль, в которую она так вжилась и в которой чувствовала себя так комфортно. Ей было бесконечно удобно быть той сукой, какой ее знали завсегдатаи бара, делать вид, что ей не знакомо даже слово «чувство», и по старой привычке прятаться за стеной черствости и сухости, которую смогли разрушить лишь однажды, но которая со временем стала лишь в несколько раз толще и прочнее. — Пожалуйста, оставайся на связи, — стараясь не смотреть в покрасневшие темно-зеленые глаза, попросил Дин, с какой-то легкой ностальгией глядя на знакомый ему мотель. — Хотя бы со мной. Я хочу иметь возможность дозваниваться до тебя каждый день, чтобы знать, что ты не вскрыла вены и монстры тебя не сожрали. — Без проблем, — Андреа постаралась улыбнуться, но получилось не слишком правдоподобно. К тому же, она бессовестно врала Винчестеру — первые дня три до нее не сможет дозвониться никто. В ее планах было лишь беспробудное пьянство и тщетные попытки стереть из памяти абсолютно все, начиная с момента, как Сэм вошел в бар целый год тому назад. — И если… — мужчина не знал, как правильно подобрать слова. — Если вдруг ты надумаешь вернуться к… — Не надумаю, — отрезала Энди, хмуря брови. — Мне было больно, очень больно. Я не хочу испытывать эту боль снова! — Ты живешь всю жизнь в гнетущем страхе, всячески отрицая это, — выдохнул Дин, выходя из машины и подавая руку подруге. — Может, когда ты, наконец, признаешь это, ты… В общем, бесполезный разговор, по крайней мере, сейчас. Береги себя и не стесняйся просить помощи, если нуждаешься в ней. Надеюсь, ты уяснила хотя бы то, что сильные люди — это не те, которые со всем справляются сами. Это те, кто имеют в себе силы иногда обращаться за помощью к людям, на которых им даже смотреть бывает больнее, чем на солнце. На этой ноте они расстались, на прощание обнявшись так крепко, будто это были последние объятия в их жизни. Андреа, в целом, как-то так и воспринимала их, ведь точно знала — она больше не позволит себе хоть как-то связать свою жизнь с этой семьей. Она постарается забыть даже Дина, который и вправду был ей самым близким человеком из всех, кого она когда-либо знала, ведь он никогда не оставит своих тщетных попыток сделать ее счастливой. Постарается забыть, абсолютно все, что связывало ее с Винчестерами, хоть это заведомо было затеей глупой и невыполнимой. Почему? Да потому что даже сейчас она подходила ко входу мотеля и невольно бросала печальный тяжелый взгляд на балкон комнаты №456. Потому что, проходя мимо столика в самом углу бара, она снова чувствовала аромат сырой кожи и дешевого виски, который бил в голову хуже, чем все восемьдесят пять градусов ядреного абсента. Потому что номер ключа от комнаты, которую ей выделил паренек, стоящий на ресепшене, снова гласил «четыреста пятьдесят шестая комната», будто нарочно шепча ей на ухо что-то, вроде «вернись», «позвони» и так далее. Андреа не стала сразу идти в подготовленный для нее номер, а присела около барной стойки, ожидая, пока заспанный бармен расшевелится и сможет обслужить ее. Столик в углу, похоже, до сих пор оставался нетронутым, ведь посетители уже заучили наизусть — это место принадлежало «хмурой охотнице, которая пьет только дешевый виски и курит без перерывов на вдохи свежего воздуха». Что до сигарет, то это было первым, на что Энди потратила деньги прежде, чем войти в мотель. Игнорируя табличку «не курить», она щелкнула зажигалкой и в очередной раз обожгла горло и легкие. — Тебя давно не было видно, — заметил бармен по имени Шон, который часто угощал девушку выпивкой и игнорировал витающие вокруг нее облака дыма. — Были дела, — коротко ответила Энди, зажимая сигарету в зубах и роясь в дорожной сумке в поисках налички. — Я думал, ты, наконец, сняла квартиру, — пожал плечами парень, который, кстати, был абсолютно прав. Но ей не хотелось возвращаться туда, где его даже никогда не было. Где и не пахло его грубой кожей на куртке, где никогда не сминались простыни под тяжестью его горячего тела, где пол не украшали осколки разбитых бутылок алкоголя и его одежда. Она не хотела идти туда, где его присутствие в ее жизни обрывалось, как будто нить перерезали очень острые ножницы. Он был ей необходим… Он делал ее той, кем она была на самом деле. Он делал ее слабой, а ей ведь так сильно сейчас этого хотелось. Она давно устала быть сильной. Настало время быть самым слабым человеком на свете. Настало время рыдать в подушку, звонить по заученному номеру и сбрасывать трубки, бить посуду и рвать на голове волосы. Настало время блевать по утрам от неправильно смешанного алкоголя и хвататься за бутылку с первыми же секундами своего пробуждения. Настало время проводить дни и ночи за столиком в углу бара и на одинаковые вопросы завсегдатаев отвечать, что с ней все в порядке, просто умерла домашняя кошка. Настало время быть такой, какой она и была под своей плотной маской безразличия. Настало время показать это окружающим и прокричать на весь мир о том, какую боль она сейчас чувствует. Настало время быть очень-очень слабой… И начнет она прямо сейчас.