И ты возлюбишь своего ущербного ближнего ущербным сердцем своим...

- Коснись меня там, - шепчет она, ловя чужой сомневающийся взгляд на себе. Женщина закусывает губу нерешительно, - ртом. Дыхание спирает от предвкушения единственного познанного ею до замужества удовольствия, пока с вызовом смотрит на застывшего мужа. У того между бровей залегла складка. Он бегает глазами по смущенному откровенной просьбой лицу и челюсти сжимает в нелепом приступе то ли ревности, то ли злости. - И что же…Когда же этот отброс успел приласкать мою женушку, - рычит сквозь зубы мужчина, пока руки собирают складки юбки вверх, обнажая молочно-белые бедра, оставляя вдоль тех розовые полосы коротко стриженными ногтями, хватая под коленями женщину и повалив ту на диван, грузно придавливая собой сверху. Меда выпускает воздух из легких шумно с жалобным вздохом, но глаз блестящих неожиданными эмоциями не отводит, бегает по суровому лицу, отмечая, как приятно видеть в чужих глазах что-то незнакомое, похожее на собственничество. Она познала мужской гнев, познала слепое обожание, но никогда не видела ничего схожего с тем, что так ярко отражается на лице ее благоверного сейчас. - До того, как я стала твоей «женушкой», - шепчет, глотая чужое горячее дыхание, оседающее на губах. - И это твое хваленое благочестие, милая? Мужчина зло усмехается в напрягшуюся шею, чтобы не видеть горечи нелепой обиды, расползающейся по девичьему лицу. Несправедливость больно колет где-то в области сердца и девушка невольно сводит бедра, желая прекратить эту игру и закрыться от того, кого, казалось бы, только разглядела. - Нет-нет, дорогуша, - с гадким смешком Рудольфус кладет руки на острые коленки и разводит их только шире, заставляя пышные волны платья задираться выше, обнажая ноги, объятые шелком белоснежных панталон и новеньких чулок, - я не нарушаю обещаний, - шипит, касаясь губами небольшого оголенного участка кожи, бросая хищный взгляд исподлобья. Андромеда вздрагивает, но глаз не отводит, потому что не видит ничего плохого в жизни, которую она стремилась познать, в удовольствии, которое и не надеялась получить в неблагополучном браке с «подходящей партией». Безумием было бы стыдиться желания пресытиться любовью: настоящей и доступной ненадолго. Тем более, что «хваленое благочестие», как выразился нелестно супруг, в ней было воспитано с детства, она знала, что после свадьбы умрет, но не позволит себе опуститься до физических измен. - Я тоже не нарушала никаких клятв, - с обидой выплевывает женщина, пытаясь защититься от чужих нападок, но подставляясь с охотой под руки, ловко стягивающих чулки с тонких аристократических щиколоток. - Тише-тише, я не злюсь, - довольным котом мурчит Рудольфус, отбрасывая ненужную деталь одежды и прислоняясь колючей щетиной к чувствительному местечку на внутренней стороне бедра, заставляя женщину взбрыкнуть и попытаться отстраниться, но маг лишь сильнее взял длинные стройные ноги в грубый захват, притягивая пытающееся отстраниться тела – ближе, придавливая собой, закрывая его даже от подрагивающих бликов свечей без спроса, играющих свой театр теней на чистой как холст коже. Конечно, Лестрейндж никогда не дарил такого рода удовольствие ни одной из своих прежних любовниц, ведь это казалось ниже его достоинства – опускаться между разведенных непристойно ног бардельных девок, где до него побывало с десяток мужчин, даже есть мадам уверяет, что дева непорочна и стоит потраченных на нее галлеонов. Но с Андромедой все иначе. Даже мысль о том, что одна маглорожденная морда уже побывала на его территории не отталкивает и не вызывает презрение, только закипающее желание – заставить ее понять, что тот, кто дарил ей удовольствие до этого – даже значения этого слова не знал. Он до скрежета зубов хотел заставить пожалеть о том, что был не первым для нее. Поэтому, несмотря на слабое сопротивление, Рудольфус не без труда, забираясь под сползших расслабленный корсет, стягивает последний элемент белья, освобождая для своего взора уже поблескивающее влагой лоно. Меда шумно выдыхает, отводя глаза к потолку, но спустя мгновение обжигающего щеки смущения, сама тянется к закатанным юбкам, вцепляется в них пальцами и тянет вверх, бесстыдно раскрываясь чужому взгляду. Лестрейндж задерживает дыхание, рассматривая картину, скрытую от него доселе. Короткие светлые волоски, покрывающие больше не скрытый бельем лобок, поблескивают в тусклом освещении, Рудольфус рефлекторно облизывается, припадая губами к острому колену и ведя влажную дорожку по внутренней стороне бедра вниз. Мышцы под губами непроизвольно подрагивают в напряжении, когда маг встречается взглядом с дражайшей супругой, что нетерпеливо закусила губу. От бархатной кожи пахнет тяжёлыми душистыми маслами, от которых даже дышать становится сложнее, а еще порошком и кожей. Чувствуя, как в груди скручивается почти животное возбуждение, мужчина утробно урчит, прежде чем прикусить тонкую кожу на сгибе элегантной ножки. Андромеда не удерживается от возмущенно-удивленного стона, вцепляясь в пушистые кудри на макушке мужа и откидывая голову на покатый подлокотник старого дивана. Но стоит Рудольфусу жадно вывалить язык и собрать им размашисто кисловатую влагу с блестящих половых губ, цепкие пальцы расслабляются, оставаясь слабо путаться в завидках, борясь с желанием притянуть чужое раздражающее лицо ближе к источнику томительного удовольствия. Женщина завозилась на обивке, будто бы подсознательно пытаясь уйти от ласкающего языка, что настойчиво таранит возбужденно набухший клитор, заставляя поскуливать от такого томительного чувства, скапливающегося в жаждущем местечке, по обыкновению скрытом под пышными юбками. Приятные ощущения, волнами прокатываются под кожей, заставляя пальцы на ногах поджиматься. И чем громче стоны срываются с искусанных губ, тем с большей охотой Рудольфус скользит меж розовых складок, помогая себе и большими пальцами раскрывая их для себя, будто бутон экзотического цветка. Подобравшись удобнее и подхватив жену под бедра, мужчина приподнимает ее таз, чтобы удобнее было скользнуть глубже в лоно, имитируя толчки, от которых тело в его руках выгибает. Но Лестрейндж не наигрался, поэтому отстраняется от своего «десерта», напоследок издевательски чмокнув чувствительную горошинку, прежде чем сыто облизнуться и припасть губами к тяжело вздымающемуся животу. Ведьма капризно хнычет и сучит закинутыми на широкие плечи ногами. Она кажется, была близка к тому, чтобы разорваться фейерверками под зажмуренными до белых мушек веками, но из-за чертовой игры, напряжение никуда не ушло, повисло тяжелым ощущением внизу живота. - Ну что, дорогуша, - разглядывая живой румянец на по обыкновению мертвенно бледных щеках и налившиеся от покусываний губы хмыкает он. Наваливается и придавливает собой струной натянутое тело, - я уж, прости, спрашивать тебя ни о чем не буду. Я выбираю действовать. Рудольфус довольный собой и не оказываемым сопротивлением, отстраняется и усаживается себе на пятки, расшнуровывая торопливо тесные брюки. Из-под подрагивающих ресниц женщина с интересом разглядывает полоску волос, скрывающуюся под одеждой, а затем и аппетитно блестящую розовую головку, показавшуюся из-под резинки наскоро спущенного белья. Меда невольно облизывается, отгоняя от себя крамольное желание попробовать ее на вкус. Рудольфус будто бы считывает это желание, а потому в глазах его блестит потаенное любопытство – до какой грани разумного доберется его благочестивая доселе супруга? Он видит, что та балансирует между своей гордостью и исключительно животными желаниями, пробудившимися после затяжной спячки. И Лестрейндж смело подталкивает ведьму к тому, чтобы эту грань перешагнуть – тянет ее тонкую кисть, укладывая прохладную ладонь на свой твердый член, перехватывает деревенеющие от неожиданности пальцы, чтобы сжать их сверху так крепко, как ему нравится, и толкнуться настырно разок, согревая неприятно холодящую кожу. Меда всхлипывает от стыда, расцветающего розовым даже на кончиках ушей, но руку уже не выдергивает. А спустя пару плотных толчков, сама входит во вкус, позволяя Рудольфусу отпустить контроль, скользнув рукой выше на худое предплечье. Мужчина кусает губы, сдерживая стон, стоит любопытной женушке облизнуться, стирая большим пальцем каплю смазки, выступившей на головке. Ведьма хищно впивается взглядом в разморённое удовольствием лицо, улыбается хитро и с особым рвением мелко надрачивает чувствительную часть в мокром кулаке, заставляя мужчину несдержанно простонать. Будто ощущая за собой власть, Андромеда распаляется, размазывая вдоль члена обильно выделяющийся предэякулят, спускается все ниже и сжимает в ладони поджавшуюся мошонку, оттягивая мягкий мешочек и усмехаясь в аккомпанемент чужому стону. Женщина тяжело дышит, расслабляясь и раскрываясь для взора мужа еще сильнее, становясь еще более влажной и жаждущей. Стоит супруге крепче перехватить основание члена – мужчина болезненно сжимает ее запястье, заставляя дикой кошкой зашипеть и откинуться податливо на спину. Хватку ослабляет, но рук не убирает, ощущая сквозь пелену возбуждения, переплетающиеся с ней мужские пальцы. Маг придвигается на коленях ближе, чтобы скользнуть им меж призывно налившихся кровью складок клитора, уперевшись бардовой головкой в чувствительную горошину и мелко толкаясь, создавая трение, которое заставляет супругов издавать короткие звуки одобрения на каждую прокатывающуюся волну удовольствия. Рудольфус громко сглатывает, когда замечает, как Меда рефлекторно приподнимает таз, выгибаясь тугой струной. Мужчина ухмыляется и вопреки собственным желаниям отстраняется, заставляя жену недовольно проскулить, как капризную маленькую леди, которая не получила куклу на день рождения. - Попроси хорошенько, милая, - посмеивается он и похлопывает челном по призывно приподнятому лобку, размазывая липкую смазку по коже и светлым волоскам. Ведьма недовольно поджимает губы, но дышит тяжело, не отстраняется. В глазах блестит обида и стыд, а еще желание и нетерпение, - просто скажи одно «пожалуйста», я же не прошу тебя стонать, как бардельную девку, и просить заполнить твою пизду до упора и трахать сильнее. Большое удовольствие магу приносят расширившиеся в испуге глаза. Конечно, эта почти что невинная чопорная мадам в фантазиях своих ничего более грязного не слышала и не думала, что услышит. Но есть в ее лице и что-то иное, кроме гордости и стеснения. - Ну что ты, что? – Посмеивается Лестрейндж, чуть отстраняясь вновь, чтобы неожиданно скользнуть пальцами в еще тугую дырочку с скользким приветливым звуком. Андромеда вдыхает громко через рот, застыв и заблестев глазами, ощущает, как большой палец натирает головку клитора в такт тем, что приятно растягивают ее внутри, - Видела бы себя. Дышишь как загнанная дикая кобылка, подмахиваешь мне, течешь, скулишь, а попросить не можешь. Ведьма не отвечает, возмущенно фыркает, но румянец расползается кажется даже по груди. Потому что - все до последнего слова - правда. Но она уже собирается бросить что-то колкое, когда Рудольфус достает мокрые пальцы и заталкивает их в приоткрытый рот. Жена недовольно мычит, пытаясь руку оттолкнуть, в ответ на то, как шершавые подушечки пальцев поглаживают ее язык, заставая попробовать себя на вкус. Но Мужчина давит ей на живот, пригвождая к месту и толкается глубже. - Молодец, - шепчет, когда Меда, справляясь со стыдом, облизывает пальцы сама, позволяя протолкнуть те почти до глотки, - я могу поспорить, что если бы это был мой член, то у тебя бы слюна потекла, как у бешеной суки – так бы тебе понравилось его глотать. Сердце в ответ на эти абсолютно унизительные слова начинает почему-то стучать быстрее, а смазка откровенно дождливыми подтеками по коже капает на диван. Она вслух никогда не призналась бы, что обжигающий стыд дарит ей ненормальное удовольствие. - Знаешь - что? Можешь не просить, с закрытым ртом ты нравишься мне даже больше, - Рудольфус как-то особенно сильно таранит сжимающуюся вокруг пальцев глотку, заставляя женщину под собой давиться. Другая рука помогает нетерпеливо приставить головку к мокрой жаждущей дырке, чтобы скользнуть впервые безболезненно в расслабленное только для него нутро, издающее приветливое хлюпанье. Лестрейндж усмехается, ощущая на пальцах вибрацию протяжного стона. Он медленно выходит, оставляя внутри только головку и с какой-то мстительностью толкается обратно, шлепая яйцами о влажную кожу. Меда стонет сильнее, пуская слюни с уголка губ. Грязно, неподобающе, унизительно. Но так горячо. Мужчина будто с цепи срывается, свободной рукой подтягивает ведьму за бедро и долбится в нее коротко, глубоко и сильно, заставляя ее скулить и плакать от накатывающего мазохистского удовольствия. Андромеда чувствует, как ее нутро пульсирует, наливается возбуждением, граничащим с безумием, подталкивающим к краю. Между их телами откровенно мокрые звуки, шлепки кожи о кожу и раскаленная агрессия, направленная в страсть. Женщина инстинктивно ухоженными пальцами ныряет между их телами, чтобы обласкать себя, но супруг садистски бьет ее по руке, откидывая ту в сторону, чтобы вжать в диван сильнее, таранить ее быстрее и злее, собственным лобком стимулируя нуждающуюся горошину клитора с каждым толчком. Андромеда шмыгает носом, стонет, выгибаясь в его руках, туго сглатывая на чужих пальцах, ощущая нехватку воздуха. Движения любовника становятся резче, беспорядочнее, он рычит, припадая к призывно приподнятой налитой груди. Рудольфус продолжает короткие ритмичные толчки, облизывая темные ореолы, втягивая их в рот словно оголодавший младенец, прикусывает передними зубами и оттягивая. Мягкое нутро сжимает его с каждым разом все ласковее, будто пытаясь оставить в себе навсегда, чтобы греть и радушно принимать его семя. Мужчина освобождает срывающуюся в громком стоне глотку, накрывая согретыми пальцами требующий внимания бутон, оглаживая его в такт с грубыми толчками, изливаясь наконец внутрь, ощущая, как ведьма сжимается на нем в оргазме, распахивая уста в безмолвном крике. Рудольфусу хочется опуститься и вылизать её дочиста, как дикий пес, но позволяет себе лишь накрыть губы в агрессивном кусачем поцелуе, на который получает ленивый ответ в качестве благодарности. - Когда ты молчишь, родная, ощущаешься, как мечта, - посмеивается он в губы, прихватывая игриво нижнюю зубами. - Когда ты работаешь языком у меня между ног, я даже не хочу его тебе вырвать, - оскорбленно кусается в ответ Андромеда. Ведьма хрипло стонет, когда чувствует, как один из ее сосков прокручивают меж пальцев, оттягивая вверх. Внизу живота вновь начинает скапливаться напряжение, однако во всем теле сквозит приятная расслабленность и удовлетворенность. А потому она просто позволяет Лестрейнджу спуститься чуть ниже, чтобы продолжать ласкать мягкую, покрытую испариной грудь, будто отвлекая ребенка любимой игрушкой. Ощущение уже мягкого члена, погруженного глубоко в нее и не торопящегося покидать свое уютное пристанище, ни капли не раздражает. Даже муж, бесивший до скрежета зубов, уже не так провоцирует. По крайней мере, теперь она точно знает, как применить его наполненный ядовитыми остротами язык по назначению.