***
Прошла неделя, затем другая… А Стефания так и оставалась ни живой ни мертвой. Она могла ходить, но делала это с трудом, ища рукой точку опоры, едва не падая. Совсем не улыбалась, не разговаривала. Сидела часами на лавке и смотрела в никуда мутными, пустыми глазами. Дракониха начала худеть, щеки ввалились, запястья стали совсем тонкими, кожа посерела, а под глазами легли тени. Рома видел, что девушка умирает. Что ее тело может отправиться вслед за блуждающей душой. Но он еще надеялся, что какими-нибудь правдами, неправдами, вернет беглянку. Вот только, как это сделать? Каждое утро, до рассвета, парень приходил к Драконихе, чтобы перед работами покормить ее, причесать волосы, поставить крынку с водой на стол, чтобы она могла попить в течение дня. Раз в две недели приходила Стеша — мать Феклы — и протирала тело красавицы мокрым полотенцем, чтобы хоть как-то поддерживать чистоту. Делать большее она не могла: когда в семье двенадцать детей, едва успеешь за делами поспевать. Да еще и сенокос близился. Односельчане только головами качали. Ухаживать за Стефанией было некогда — летом и без того дел много, но, видя как старается Рома, стали помогать ему, поддерживать. Непросто в одиночку два груза тащить! — Эх, Ромка, зря стараешься. Не будет Дракониха больше той, что прежде, с ума сошла девка. Покарал Боженька за ведовство. А хорошая была, добрая. Жалко, кто теперь деток-то лечить будет, — старик Онуфрий, опираясь на клюку, качал головой, глядя, как Рома, держа Стефанию за руку, заставлял идти вокруг избы. Чтобы кровь не застаивалась. А она, глядя в пустоту, едва передвигала ногами, и непонятно было, видит ли хоть что-то? Слышит ли? Понимает? Стефания не говорила, совсем. — Может и не зря! Пока человек живой, все может произойти! Даже чудо! — ответил Рома, с обидой глядя на Онуфрия. Часто ему говорили, что ничего не выйдет, не получится вернуть девушку, что не опомнится, не заговорит. Зачем убеждать его в этом? Что поменяется? Все равно же не бросит. — Может, боженька и сжалится… — кивнул старик, щурясь. — Хорошо, солнышко-то какое. Сухо, урожай скоро убирать. Тяжело тебе будет… — Справлюсь, — буркнул Рома. Он и сам понимал, что наступит жатва — времени станет совсем мало. Он и так не успевал ничего. Спасибо бабам, которые, видя, как он разрывается между работами и уходом за Стефанией, приносили ему похлебку да ломоть хлеба. Иначе бы совсем исхудал. Рома чувствовал постоянную усталость. Некогда было даже присесть, хоть разорвись! Но, глядя на Дракониху, пусть и едва понимающую, но все-таки живую, он не мог не улыбнуться. Его сердце согревалось. А потом наступил август. Время, когда работы много, все село в полях. Мужики — косят, бабы и девки — снопы вяжут. Потому что не успеешь убрать урожай — голодным останешься. С утра до самой ночи работал Рома, перестал появляться днем, чтобы погулять со Стефанией. И лишь однажды не выдержал, да сходил посмотреть, как она там. Пришел — и обомлел. Держа ее за руку, с трудом ковыляя, ее вел старик Онуфрий, бурча да приговаривая: — Давай, Дракониха, пока Ромки нет, гуляй, чтобы не померла, а то плакать он будет. Парень едва заметно улыбнулся. За последние недели он не успевал выводить ее на прогулку. А Стефания что? Сидит и сидит. Не пойдет сама никуда. А Онуфрий, который слишком стар, чтобы идти работать, который дни напролет либо сидит на завалинке, либо на лежанке спит, собрал силы, да пошел помогать, даже не сказал ничего. — Спасибо, отец, — поклонился Рома. — Да что там, сам молодой был, знаю, любовь — не картошка, не выбросишь в окошко. А ты пока посиди в тени, отдохни, сам на себя не похож. Парень опустился прямо на траву и, прислонившись спиной к стене, прикрыл глаза, чувствуя, как приятная дремота накрывает его, как пение птиц, шум леса сливаются то ли в песню, то ли в шепот. Только слов не разобрать. Но уж больно он напоминал голос Стефании, будто она что-то шептала ему, просила… И, кажется, еще чуть-чуть, и он поймет, что же ему шепчут, еще немного… Но его сон прервал толчок в плечо: — Иди, Ромка, заждались тебя на пашне. Онуфрий. Дракониха стояла в отдалении, по направлению к лесу, застывшая, будто статуя. — Задремал… — прошептал парень и, поднявшись на ноги, побежал в поля.***
Так прошел август, наступил сентябрь. И как только урожай был убран, началась пора свадеб. Веселые, с песнями, частушками и плясками. И только Роме было невесело. Пожелав молодым здоровья, да лет долгих, шел он к Стефании, зажигал лучину, да открывал книги, хранившиеся на полке. И где только она находила для них бумагу, на что обменивала? Да и как сшивала? Ведь дорогое это удовольствие, книги. А ведь пришла в одной рубахе. Читать было тяжело, но Рома не сдавался, повторяя по нескольку раз каждое слово и удивляясь. Первая книга рассказывала об истории драконьего рода. Читая страницу за страницей, Рома узнал, что род Ящеров огромен и разветвлен, что все змеи — братья и сестры Драконам, и что Стефания понимала их язык. Что родители сватают детей когда они совсем малы, договариваются между собой, и им не суждено выбирать пару. Что мужчины с детства могут обращаться в крылатых Ящеров, а женщины — только когда родят своего первого змееныша. Что могут слышать мысли друг друга, общаться, не говоря ни слова. Но женщины редко обладают талантами к врачеванию и гаданию. Одна из тысячи это умеет делать. И кто может — посвящают свою жизнь служению. Но если Дракон ее замуж возьмет, то способности пропадут. Рома понял, почему сбежала Стефания: не хотела терять Дар. Вот только все старания пошли прахом: что вышла она замуж, что нет… Лучше бы покорилась судьбе, тогда бы жива осталась, а сейчас… Парень повернул голову к красавице, которая сидела, не шевелясь и смотрела в пустоту. Сколько раз он пытался с ней разговаривать! Что только не спрашивал. Все без толку. Хоть кричи! Ни один мускул на ее каменном лице не шевельнется. Вторая книга была полна рецептов и заклинаний. Рома углубился в нее, тщетно надеясь, что найдет способ «разбудить» девушку. Проговаривая вслух каждое слово, он читал при лучине, пока голова не начинала клониться к столу. Гадания, рецепты зелий, советы при лечении разных болезней. Вот только как вернуть душу не было написано. Рома прочитал от корки до корки, несколько раз, но тщетно. А время шло, и стало холодать. Весело шуршащие зеленые листья постепенно желтели, трава пожухла, и лишь чистое голубое небо над головой не давало верить, что скоро станет совсем холодно. Помимо похлебки Рома кормил Стефанию фруктами и ягодами, радуясь, что она еще может есть — с каждым днем она делала это все более неохотно. Одев красавицу потеплее, он выводил ее на прогулку. Иногда они доходили до самого леса. Но и там Дракониха не менялась в лице и ничего не замечала. А потом начались дожди, и стало совсем холодно. Потянулись унылые, серые дни. Листья как-то быстро опали, оголив ветки. А Стефания оставалась такой же, и Рома подумал, что стал даже забывать, что прежде это была веселая, живая девушка. Что она смеялась, разговаривала, помогала людям. Неумолимо приближалась зима. А выхода не было. С утра Рома приносил хворост, как и год назад, только не благодарила его румяная Стефания, не обучала грамоте. Где искать ее душу? Что делать? Наступил декабрь, зима укутала снегом землю, украсила мутноватые окна избы узорами, очистила небо от тяжелых туч. Красивая, но уж больно морозная. Как-то быстро остыла речка, покрылась коркой прозрачного голубого льда, а в лесу стало так тихо, что, казалось, крикни, и гул разойдется до самого края земли. Вот только как ни кутал парень Дракониху, не хотела она выходить на улицу. Видимо, зябко ей было. Чего только он ни делал! И надевал на красавицу свои меховые варежки, и заматывал в платок по самые брови, все бесполезно. Стефания могла немного потоптаться, стоя в избе, но дальше не шла, садилась на землю. А может, силы у нее были на исходе? Исхудала, глаза стали еще больше, румяные щеки впали, а лицо стало каким-то печальным. Вечерами Рома сидел у Стефании, слушая как потрескивают дрова в печи, смотрел на горящую лампадку, едва освещающую избу, и думал о том, что когда-нибудь наступит весна, и он снова выведет погулять девушку в теплый лес, что просто холодно, что она вовсе не умирает. Но стоило посмотреть на Дракониху, душу охватывал ужас. Рома понимал, что обманывает себя. Ее тонкие руки безвольно лежали на коленях. Неужели скоро все закончится? Он не хотел в это верить. Внутри все протестовало. Красавица ела все хуже, отказывалась от хлеба. И лишь пила жидкую похлебку. В один из дней, когда солнце совсем ненадолго выглянуло и закатилось обратно, Рома снова пришел к Стефании. Вдруг ему пришла в голову мысль, что она не доживет до Сочельника. Девушка лежала на лавке, на боку, в полудреме. Совсем ослабла. Ее дыхание еще чувствовалось, но пальцы стали совсем холодными. Рома сел рядом, понурив голову. Впервые ему пришла мысль о том, что, может, и не стоит мучить Дракониху этими бесполезными попытками спасения? Может, тем самым, он держит на привязи ее блуждающую душу, которая до конца не может отправиться туда, где ей предназначено находиться — в своем драконьем раю? Тяжело было от этих мыслей. Лампадка потухла, а Рома так и сидел на лавке, не заметив, как задремал. Кажется, за окном разыгралась метель, но парень этого не видел и не хотел видеть. Ему снились цветущие деревья, ласковое весеннее солнце и пение птиц. Он шел рядом со Стефанией, которая была здорова, улыбалась и что-то говорила, негромким ласковым голосом. Как вдруг чистое синее небо буквально расколол звук грома, как рвется ткань, только так громко, что и уши заложило. Рома со вздохом открыл глаза и в ужасе увидел, как дверь бьется от сильного ветра, а изба наполнена ровным хрустальным светом. На пороге стоял Зимний Старец. Парень его сразу узнал, а узнав, вскочил на ноги и замер в нерешительности. Зачем он явился? Неужто заморозить? — Ну, здравствуй, год не виделись. Ты уж и не ждал меня, верно? Старец был одет в длинную шубу, а за спиной держал белый мешок, в котором находилось что-то живое. Это что-то пыталось вырваться наружу. Рома молча уставился на гостя, не ожидая ничего хорошего. — Я год радовался твоему подарку, да кручинился, что не отблагодарил тебя. А давеча ходил, заглядывал в окна, кто как поживает, да узнал, что красавица-то твоя кое-что важное обронила. Потеряла, дуреха, а я нашел да решил вернуть. Зимний Дух развязал мешок, но только внутри будто ничего и не было. Но стоило открыть его, как Стефания глубоко вздохнула и села на лавку. Хлопая глазами, она смотрела на Старца, коснувшись ладонью бледных губ. — Ты душу ей вернул… — прошептал пораженный Рома. — Вернул, — подмигнул гость и исчез, оставив на полу следы снега.***
Рома принес охапку хвороста к порогу Стефании и уже хотел уйти, но тут дверь приоткрылась, и он услышал приятный девичий голос: — Уже весна скоро, а ты так ни разу ко мне и не зашел. — Так ты и не приглашаешь, — он усмехнулся, с удовольствием глядя на девушку. Дракониха поправлялась: впалые щеки порозовели, глаза стали снова прозрачными и яркими, тело возвращало утраченные округлости. — А я и не должна. — Это как так? — Рома нахмурился. — Да так. Догадайся, когда парень к девке без приглашения приходит? — Ну ясно когда. Только я уже ходил. — А ты еще сходи! — Стефания стояла на крыльце и ласково улыбалась. — Жду я, а ты с хворостом только и носишься… Не веря своим ушам, Рома подошел вплотную к девушке и, не спуская глаз с ее красивого лица, робко коснулся рукой ее пальцев. — Нравишься ты мне. — Знаю. И ты мне люб. Рома почувствовал, как краснеет. Это казалось сном. Не смея посмотреть на Стефанию, он не знал, куда себя деть, когда она сама коснулась дрожащими приоткрытыми губами его щеки. И он, наконец, сообразив, что это не сон и не шутка, обнял девушку и горячо поцеловал.