Зимний Старец

***

      Зимнее солнце висело над горизонтом. Алое и непривычно огромное, оно совершенно не окрашивало небо. Лишь ярким пятном выделялось на фоне бесконечной мерцающей белизны. Будто запутавшись в ветвях голого леса, казалось, совсем не двигалось. Потому что стоило начать движение, коснуться зенита, как уже пора обратно — прятаться, возвращая права длинной и холодной ночи.       Рома любил зиму. Укутавшись в овечий полушубок, обмотавшись широким темно-коричневым кушаком, он весело ступал к лесу, щурясь на бледный зимний рассвет и улыбаясь. Ночью был мороз, который облепил ветки сверкающим инеем. Легкий, пушистый снежок блестел, едва отдавая розовым, а от белых деревьев стелились длинные голубые тени.       Надо было нарубить дров, насобирать хвороста. И не только себе, но и Стефании. Как там она одна на опушке леса, в своей крошечной избе?       С самого Покрова, когда первый снег укрыл мерзлую землю, Рома каждое утро являлся к дому девушки. И как только солнце выбиралось из ветвей зимнего леса, он оставлял на пороге охапку хвороста и удалялся, чтобы позже случайно столкнуться со Стефанией возле реки. Ему очень хотелось увидеть ее, ловко идущую, держащую на плече разрисованное коромысло.       Она была хороша. Рома таких никогда не видел. Высокая, статная. Вороные косы змеями лежали на груди, достигая колен, глаза были голубыми, странного, ледяного цвета, черты лица — будто точеные, брови — соколиные, вразлет, а ресницы такие длинные, будто и не настоящие вовсе. Хороша… Так хороша, что аж сердце замирало.       «Дракониха», так ее называли между собой сельчане. Она не обижалась. Она, кажется, вообще ни на что не обижалась. Жила себе, на самой окраине, никому лишний раз на глаза не показывалась, женихов всех отвадила, будто ей и не было никакого дела до собственной красоты! И его, Рому, в том году отвергла. Но Рома не обиделся, чувствовал, что у девушки непреклонное сердце, и что если не любит, то что ж ее, винить в этом? Он-то любил. И не мог перестать, да и не хотел.       Стефания появилась четыре года назад. Пришла из леса, босиком, в одной льняной рубашке, совсем короткой — выше колен — верх неприличия! Простоволосая, растрепанная, заплаканная. Бабы, увидев девчонку, взяли ее за руки, отвели в избу, намотали платок на голову, кто-то отдал свой сарафан, покормили, пожалели. Девушка назвалась Стефанией, сказала, что в родной деревне ее хотели обесчестить, она и сбежала. А как сбежала, так и заблудилась. Говорила, что ей шестнадцать только исполнилось. Вот только не православная. Нехристь. А какой она тогда веры? Кто знает.       Только ушлая старая Наталья, которую за глаза называли «ведьмой», разглядела у беглянки в густых волосах два маленьких отростка. Посмеялась, да и сказала: «Дракониха ты. И вера твоя драконья. И муж твой должен быть драконом. Уходи к своим, знаешь ты дорогу». Тут Стефания в ноги-то к бабке и кинулась, попросила оставить, обещала, что заменой Наталье станет, когда та помрет. На том и порешили.       Тем же летом всем селом срубили избу на опушке, возле самого леса, а к осени померла Наталья. И тогда-то узнали, что Дракониха не просто красавица, она еще и лечит, и роды у людей и животных принимает, и гадать может.       Бывает, принесет мать младенца, а дитя кричит и плачет, так, что кажется, сейчас помрет, так Стефания забирала его, ночь что-то с ним делала, а с утра возвращала матери, розовощекого и здорового.       Бабы ей в пояс кланялись, мужики шапки ломали, помогали кто чем может. Да замуж ее выдать хотели, хоть и не православная она. Как девка, да одна? Мужик нужен, как сама по хозяйству справится? Но Стефания справлялась, не хотела она с кем-то жить, хорошо ей одной было. Вечерами, при лучине, сидела у окна, да пряла, напевала что-то, улыбалась сама себе. Никогда ее не видели обиженной или грустной, ни разу она никому зла не причинила.       Но Рома не мог забыть красавицу. Хоть и понимал, что бесполезно ухаживать и уговаривать. Если отказала и веселому гармонисту Егору, и кузнецу Василию, который руками подковы гнул, и зажиточному Савве, то что говорить о нем? Рома не был силен, не был красив, да и богат тоже не был. Ниже Драконихи на полголовы, такой, как половина деревни, не отличишь от прочих. Зато мастеровой, трудолюбивый, да характер веселый. Что еще для семейной жизни нужно?       Хотя Стефания и оставалась девкой, да замуж не собиралась, она никогда не выходила из избы без платка. Сплетничали, что из-за рожек, но Рома не верил, считал, что врут люди. Из какого-такого она драконьего рода? Слышал он про ящеров. Отец учил, что замешкаешься в лесу летом, и змей с крыльями с дерева слетит, да укусит. Так то детеныши больших ящеров. Неужели они вырастают в таких, как Стефания? Но разве о таком девушку спросишь?       Шел четвертый год жизни Драконихи в селе. По местным меркам, старела дева, замуж давно пора было. А она так и напевала вечерами, да пряла. А еще, говорили, после захода солнца сидела за столом при лучине, да науку постигала. Ученая баба была. Только это, скорее, недостаток. Грамотная — значит, шибко умная, мужику перечить будет.

***

— Стефания! — отрочица Маруся подбежала к Драконихе, которая не спеша шла к проруби за водой. — Чего тебе, доченька? — улыбнулась красавица, продолжая свой путь. — Приворожи жениха! — Ты же православная, нельзя вам ворожить, — Стефания звонко рассмеялась. — Карачун сегодня, можно Зимнего Старца попросить! — Маруся поправила красный платок, сползающий на глаза и весело добавила: — И не говори, что нельзя. Знаю, можно! Только сама боюсь я.       Дракониха замерла на мгновение, улыбка сползла с ее лица: — Это кто ж тебе сказал, что можно жениха у Зимнего Старца просить? — Он желания исполняет! Я от Натальи слыхала, что он не живой, не мертвый, все может, все знает!       Девушка едва заметно нахмурилась. — Зимний Старец — Дух леса, брат самой смерти. Ходит по селам в самую длинную ночь, заглядывает в окна, его длинная борода касается земли, сливается со снегом, а руки достигают самих колен. Дышит холодом. И если зайдет к кому, то или к великому счастью, или к великому горю. — Так помоги! — не унималась Маруся. — Не буду помогать тебе. Беду накликать можно, — ответила Дракониха и продолжила идти, но уже более задумчивая и серьезная. Разочарованная отрочица поплелась обратно, так и не получив желаемого. — Красавица! Идешь как пишешь! — Рома, который, находясь неподалеку, подслушал весь разговор, не удержался и догнал Стефанию. Она как раз намеревалась спуститься к проруби. — Спасибо за хворост, Рома, — мягко улыбнулась девушка. Она всегда так улыбалась, дружелюбно и ласково, жаль только, всем односельчанам одинаково. — Позволь помочь тебе, я донесу воду. — Не боишься, что девки зубоскалить будут? — красавица чуть наклонила голову и прищурилась. — Девки все дуры, что мне они? — с этими словами Рома взял ведра и сам спустился к проруби, где зачерпнул воды. Он и сам знал, что в селе над ним посмеиваются, над любовью его не взаимной. И если Дракониха куда более видным парням отказала, то куда уж ему тягаться? Он и не надеялся, но ему нравилось помогать Стефании, нравилось приносить к порогу хворост. Одного ее взгляда и улыбки хватало, чтобы целый день чувствовать радость в сердце. — Что ж, нравится выполнять бабью работу, пусть будет по-твоему, — девушка повернулась и медленно пошла обратно по узкой вытоптанной тропинке, а Рома — следом, с коромыслом на плече. Он знал, что его помощь не объяснить благодарностью. Ни разу он не обращался к Драконихе. Рома был одинок: мать и сестры угорели, когда он с отцом поехал на ярмарку. А потом от горя и отец умер, и остался парень один, сам по себе, взвалив на себя и хозяйство, и скотину. А потом появилась Стефания, через полгода. И Рома пропал. — Боишься Зимнего Старца? — усмехнулся парень, догоняя красавицу. — Не боятся его дураки. А умные про него и вопросов не задают, чтобы беды не накликать, — без тени улыбки произнесла Дракониха, продолжая идти по дорожке. Она, казалось, плыла, едва касаясь земли. — Чем он страшен? — Рома не унимался. Он никогда не видел ничего, что могло бы быть чудесным. А хотелось. — Задует печь, заморозит своим дыханием, а душу в лес заберет. — Не заберет! Крест на мне! — Не поможет тебе крест, если ты в Зимнего Старца веришь больше, чем в Иисуса! — Стефания смеялась в лицо Роме, на что тот недовольно пробурчал: — Грамотная какая! И зачем бабам ум только! — Грамотная, — Дракониха повернулась и вскинула черную бровь, — а ты — нет. — Так кто ж меня научит? Это ты книжки читаешь, а я что? Работаю с утра до ночи, а учиться — в соседнее село, за двадцать верст. Да и то прогонят. Нет у меня денег, чтобы грамоте обучиться.       До самой избы они шли молча. Наконец, когда девушка подошла к двери, то неожиданно остановилась и, кусая розовые губы, вдруг произнесла: — Обучу я тебя грамоте, пока зима на дворе. Только смотри, Рома, твое дело сидеть и слушать, а не глупости всякие думать!       Рома ушам своим не поверил. На его лице расползлась улыбка, но тут же погасла: — Нельзя, Стефания, мне к тебе ходить. Будут люди на тебя коситься, что ты молодая, а к тебе парень ходит. Недоброе подумают! — А ты честный. Что ж, тогда возьми с собой отрока, лет десяти. Будете вместе грамоту постигать. — Добрая ты, Стефания. Скажи, откуда пришла? — Рома поставил ведра с водой на порог. — Откуда пришла, там уже меня не найти. Ну, ступай, жду тебя завтра, как солнце над лесом встанет, — Дракониха взяла ведра и перенесла их к печке, после чего, на мгновение задумавшись, добавила: — И ночью из избы не выходи, Зимний Старец по селу бродить будет. Не кликай его, да в окно не выглядывай.

***

      Рома с трудом дождался вечера. Про таких, как он, говорят — дело в руках спорится. Он все успевал, все умел. И скотину покормил, и дров нарубил, и соседям помог, даже не заметив, как солнце не спеша спряталось за деревню, окрашивая розоватыми лучами припорошенные снегом крыши.       Стемнело быстро, а потом, еще быстрее, набежали тучи. И начало мести, как в феврале! Белая тьма за окном — соседней избы не видно. И метет, метет. Главное, чтобы дверь не завалило снегом.       Вернувшись домой, Рома подбросил дров в печь, сам сел рядом на лавку и, взяв в руки нож, начал вырезать фигурку деда с длинной бородой. Он часто, скучая зимними вечерами, мастерил что-нибудь: ложки, миски, иногда — игрушки детям. Парень и сам не понял, что на него нашло в этот раз — руки будто сами творили образ Старца. То ли Драконихи наслушался, то ли сила какая чудная заставила.       Злой дед у него получился — брови нахмуренные, нос орлиный, а руки — почти по колено. И так Рома увлекся, что и не заметил, как метель за окном прекратилась, а тучи разбежались в разные стороны, явив земле чистое черное небо, на котором мерцали яркие звезды и тонкий серп месяца. И лишь тогда парень опомнился, когда фигурка была готова, а под окном раздался хруст снега.       Рома вскочил на ноги и застыл, чувствуя, как ужас накатывает на него. Неужели Зимний Старец к нему пожаловал? Накликал…       Стук разбил тишину ночи. А он так и стоял, когда дверь распахнулась, и на пороге появился тот, кого Стефания так опасалась. Дух снежного леса. Зимний Старец.       Парень замер, глядя на непрошеного гостя, сжимая в руке деревянную фигурку. Странное дело, но, несмотря на белую длинную бороду и небольшой рост, он, казалось, не имел возраста. И почему только Старец? У Духа была гладкая белая кожа, какая бывает только у юных девушек, вот только без розоватого румянца. Гость был будто мертвый и все же двигался и — смотрел. Смотрел своими огромными глазами, черными, как потухшие угольки. Дохнуло морозным воздухом, и Рома, сжавшись от холода, действуя, будто по наущению, протянул только что сделанную куколку.       Дух подошел ближе, оставляя за собой снежные следы. — Люблю я деревья наряжать, — старец взял в ледяную руку фигурку и кивнул. — Хороша игрушка. Что хочешь за нее? — Это подарок, — одними губами прошептал Рома. — Ничего не надо.       Возникло молчание. Дед уставился на парня не моргающим взором. Он смотрел в глаза, от чего становилось так страшно, что хотелось броситься прочь. Права была Стефания, Старец изучал душу. Наконец, он удовлетворенно кивнул. — Твое сердце украдено. Хочешь, чтобы она тебя полюбила? — Пусть сама полюбит. А не полюбит, так и пускай. Перебьюсь. — Не хочешь свободы воли ее лишать? — засмеялся Старец. — Хитрый какой. Бывай тогда.       И исчез, оставив распахнутую дверь, поскрипывающую в тишине зимней ночи.       Рома стоял, глядя на снег на полу, пока не почувствовал, что замерз так, что едва может пошевелиться. Он бегом закрыл дверь, а потом кинулся к печи. К счастью, Старец не погасил ее, внутри весело потрескивали дрова. С трудом цепляясь заледеневшими пальцами, парень забрался на лежанку и, укутавшись в овечье одеяло, дрожал, удивляясь, что промерз, кажется, до костей. Постепенно иголочки тепла, которые до этого больно кололи, начали согревать, и Рома уснул, в полном блаженстве.       Проснулся он с первыми петухами. На душе отчего-то было легко. Он сел, потирая глаза и тут вспомнил, что ему сегодня грамоту постигать со Стефанией! От этого губы сами растянулись в улыбке, однако от нахлынувшего воспоминания о ночном госте настроение резко испортилось. А может, это всего лишь сон? И никакого Старца не было?       Но на деревянном полу поблескивали лужи, а возле лавки валялись нож и деревянная стружка. Фигурка Зимнего Старца исчезла. Поежившись, Рома спрыгнул с печи и пошел умываться. Беда все-таки миновала, а вот рассказывать о визите Духа он никому не хотел, чувствуя причастность к некоей страшной тайне, которую открывать ни в коем случае нельзя. Рома и сам до конца не понял, что же произошло ночью, но решил выбросить это из головы.       Прочитав «Отче наш», он отправился собирать хворост.       Отыскать мать, которая отдаст дитя на обучение, оказалось просто. Кто не захочет науки? И когда солнце светило в макушку, Рома стоял на пороге избы Драконихи, держа за тонкие пальчики десятилетнюю Феклу. А Стефания, по своему обыкновению обмотанная в платок, мешала варево в небольшом глиняном горшке. Увидев гостей, она широко улыбнулась и кивнула. — Ну, проходите. У меня и каша есть. Пусть и жидкая, а ведь лучше, чем пустой живот? — Благодарствую, хозяйка, — отозвался Рома, переступая через порог, — но сначала преподай науку! Каша после учения вкуснее будет.       Дракониха сунула горшок в печь и, кивнув, указала рукой на стол, где лежали церы и… О чудо! Книга. Рукописная. — Садитесь на лавку, начнем.       Терпеливо, не спеша, Стефания обучала грамоте. Своим ласковым голосом, нежным, как шелк, она повторяла буквы, затем — слоги.       Каждый день, пока мело за окном, приходили к ней Рома с Феклой. Сначала они читали слова, потом — целые предложения. Криво и косо, они выводили буквы, не веря такому чуду.       Мать девочки, румяная Стеша, приносила пирожки, кланялась в пояс, благодарила. Дракониха обучала грамоте так, что уже на Сретение оба ученика могли читать. Рома знал, что времени у него немного — припечет солнышко, начнется капель, и пора будет вспахивать землю. Какая уж тут грамота?       А за окном мело, мороз расписывал стекла узорами, но в избе было тепло, потрескивала печь, а под ногами лежала огромная медвежья шкура, которую Василий — охотник — подарил Драконихе за то, что та спасла во время родов его жену и младенца. Благодарны были сельчане Стефании. Знали, что кроме нее никто не поможет при родах, не спасет при тяжкой хвори, не вылечит скотину. А еще благодарны были ей за то, что не появлялась в селе, не смущала своей красотой мужиков, что куталась в платок и никогда про себя не говорила.       Сидя на лавке, выводя букву за буквой, Рома иногда рассматривал избу красавицы и изумлялся: под потолком висели пучки трав, высушенные грибы, какие-то веточки. Чудно. А еще возле печи, на стене, у Драконихи была прибита полка, а на ней лежали две книги. Про что они? Рома никогда не спрашивал. А Стефания никогда их не показывала, но каждый раз книги лежали иначе, значит, читала их?       Рома каждое утро приносил хворост, ходил вместо Драконихи за водой, чистил снег — платил за грамоту, как мог. Девушка принимала его помощь с благодарностью, но сама никогда ни о чем не просила.       А потом, когда, наконец, снег потемнел и поник, а парень уже по слогам читал единственную в селе Библию, Стефания подала обед: пирожки и щи из курицы и, накормив Феклу и Рому, под конец трапезы сказала: — Вот я и научила вас всему. Как могла, — красавица коснулась тонкими пальцами краев расшитого цветами платка. — Спасибо тебе! — Фекла, которая читала достаточно бегло, обняла с благодарностью Дракониху, а Рома, который в глубине души завидовал ребенку, что не может также просто коснуться девушки, произнес: — Чем мне оплатить за твою науку?       Однако Дракониха подняла глаза на парня и покачала головой: — Ты и так помогал. Не надо мне ничего, иди с богом.