Выросли

Нищенка текла ровно и неспешно, и не было ей дела до всего, что произошло за этот год. Или так только казалось? Ветер тихо нашептывал ей то, что сам видел и что пересказали ему огоньки в окнах, и река легкими волнами обсуждала это с берегом и тонкими листочками, касающимися её поверхности. Ветер прислушивался и несся обратно в деревню, стараясь поспеть везде одновременно. Все-таки теперь здесь еще долго не будет таких новостей. В избушке номер девятнадцать людей было больше, чем обычно. Они беззаботно смеялись и перекидывались старыми любимыми шутками, как будто совсем ничего не изменилось с тех пор, как они прибыли сюда в первый раз. Не было горьких слез и ссор будто на всю жизнь, раздирающей грудь боли, смертельных обид и опустошающих потерь. Выросли. Как же они все выросли. Совсем не похожи на тех детей, какими пришли сюда так недавно и так давно. Паук Семен задумчиво покачался на паутинке и уполз. От этих юных колдунов и колдуний он узнал, кажется, больше, чем от кого-либо в своей прошлой жизни. — Марго, так ты все-таки останешься а Заречье? — Конечно! Дождаться не могу новых занятий с Феей, у нее же все самое интересное только сейчас начнется. — А как же… Ну… Занятия по стихии? — Буду у Звягинова, здесь ничего не поделаешь, — Маргарита пожала плечами и хитро улыбнулась: — Но Странник обещал, что все равно будет помогать мне тренироваться. Глаза Маргариты горели пламенем лукавства. Подруги не сомневались, что своего она добьется, в конце концов этой колдунье ничего не стоило протанцевать с Александром на балу после Посвящения у всех на глазах и стать объектом самых невероятных сплетен. — Так он остается! — Да. Наверняка будет часто отлучаться по заданиям Ирвинга, но наконец-то Светлые стали ему по-настоящему доверять. В лице Маргариты промелькнул отблеск древней богини смерти, такой редкий и обычно спрятанный глубоко-глубоко. Может быть, именно за тем она и вернулась в мир на этот раз — побыть простой девушкой, увидеть его глазами той, кто любит жизнь и дарит эту любовь другим. Анисья невольно залюбовалась и чуть не забыла сообщить подругам свою новость. — Кстати о доверии! Звездинке с Вещим Олегом больше не быть самой обсуждаемой парой в обществе. — Ну да, теперь эта честь будет принадлежать нам, — Митя засмеялся и крепче прижал к себе зардевшуюся Василису. — Я не о вас сейчас, но к этой теме мы еще вернемся, будь уверен, — Анисья гордо выпрямилась, ожидая, когда затихнут смешки и внимание вернется к ней. — Я выхожу замуж. — Вот это да! — Нися, когда же ты успела согласиться? — И за кого, за кого? — За самого завидного жениха, конечно же. — Неужели за Маливиничка? — Маргарита театрально прижала к лицу руку, вызвав очередной взрыв хохота. — Марго, ну ладно тебе! За Диму. Велеса. Девушки понимающе переглянулись, парни едва заметно кивнули друг другу. — Эй, я ожидала больше эмоций! — Уверена, всех в обществе это потрясет, и в каждой газете будет полно статей и отзывов, но… — Василиса замялась. Сочетание двух древних родов, союз колдуньи с редкой каменной магии и того, кто казался предателем, но стал героем — все это вызовет бурю эмоций. Но как же сказать подруге… — Видишь ли, Нися, — негромкий голос Полины спас положение, — мы давно догадывались. Ты так часто с ним встречаешься, а еще постоянно о нем говоришь, — иногда Полине казалось, что о Велесе подруга говорит даже больше, чем когда-то о Севе со всеми его сиреньими чарами. Возможно, так оно и было. — И что же, вы будете справлять свадьбу вместе с нами? — Нет, конечно. Вначале будет только помолвка. Я никогда не собиралась выходить замуж сразу после Посвящения, так что Диме придется подождать. — И долго ему придется ждать? — Посмотрим. Сева усмехнулся, ничуть не сомневаясь, что Велес дождется. Он и в опасности-то влез только чтоб она на него наконец посмотрела. И пусть Дима, как и многие, недолюбливал Сирену за его способности, он еще и понимал, что нужно не винить всех подряд и не сетовать на характер Анисьи, а менять себя под стать ей. Такой редкой девушке нужно соответствовать. Темные глаза нечисти неожиданно столкнулись с задумчивыми серыми омутами и остановились. От того, что те больше не отворачивались и не избегали контакта, хотелось вдохнуть поглубже и… — Так, но с вами-то что? Рассказывайте наконец, мы сколько времени ждем! — огненная колдунья хлопнула в ладоши, привлекая всеобщее внимание к Мите с Василисой, которые уже несколько дней везде появлялись только вместе, больше не скрываясь и не прячась ни от кого. — Простите, мы просто не хотели рассказывать до того, как со всем окончательно разберемся, — виновато улыбнулась Василиса. — Сами понимаете, нельзя просто так разорвать помолвку с наследницей древнего рода… — Так что пришлось покрутиться. Я разговаривал с отцом. Говорил, что не хочу быть таким, как муж моей тетки… И отец был за нас. Но мама была не рада. — Нам очень помогла Нися, без нее ничего бы не вышло, — Василиса благодарно посмотрела на подругу. Пусть они когда-то рассорились из-за этого, Анисья все равно готова была защищать брата и подругу всеми своими силами. Ссоры ссорами, но бросать дорогих людей в беде было не в её правилах. — Да, только благодаря ей мама смирилась с тем, что происходит. Не знаю, что бы мы иначе делали. Отец поговорил с Долгоруким. Сказал, что меня должны были обручить с его старшей дочерью, так что Марьяна не подходит… В итоге они договорились о том, что за меня отдадут Василису, как и обещано, и не будут портить теплые семейные отношения. Не знаю только, как к этому отнесется жена Долгорукого и что придумают газеты. — Газеты скорее всего напишут, что меня скрывали от всех ради безопасности и вся эта замена невест была спланирована изначально, им же не хочется лишиться поддержки известных семей. Хотя кое-кто вряд ли пройдет мимо возможности позлословить. Но могу сказать, что в Вестнике такого не будет. Василиса улыбалась. Жизнь обещала испытания, но она их не боялась. Не боялась и встреч с Марьяной, которых не избежать было ни в Заречье, ни за его пределами. Она сочувствовала девушке, но знала, что им обеим нужно научиться принимать друг друга. Она больше не была той робкой девушкой, которая только прибыла в Заречье, она выросла, а теперь и Марьяне предстояло измениться. Митя же не мог наглядеться на невесту. Подумать только, впервые с того, как он узнал о пророчестве Вещейки, он был рад его существованию. Ему больше не нужно было изображать радостные улыбки и неземную любовь, теперь они были настоящими. И не надо было ни скрывать ото всех девушку, которую он любит, ни воевать ради неё со всем миром. Хоть бы и дальше все было так же. — Муромец, ты сейчас так светишься, что тебе никакой каменный дар не нужен, естественно, все у вас хорошо будет. — Овражкин… Просто молчи. И я же просил не читать мои мысли. — Я и не читал, у тебя все на лице написано. Пророк сказал бы что-то вроде “что в сердце варится — на лице не утаится”. — Или “не было бы счастья, да несчастье помогло”… Друзья замолкли, Маргарита ощутимо помрачнела. Анисья положила руку подруге на плечо. До сих пор казалось, что стоит пройти по улице, и непременно еще натолкнешься на старика, получишь какую-нибудь пословицу-предсказание, посмеешься над ней… Только уже не будет этого. — Маргарита, он ведь сам этого хотел. — Да, но… — Он рад был, что ему позволили уйти, — Полина обняла подругу, и та благодарно склонила голову ей на плечо. Водяной и самой так было немного проще. Черные глаза, с которыми она встречается весь день, больше не казались ей такими колючими и холодными, и это сбивало с толку. Что же верно: он перестал закрываться или она перестала искать подтверждения собственным догадкам? — Без него непривычно будет. — И у наставников, наверное, не будет того дня, когда они возвращаются в молодость… — Вот жалость. Вы представьте только, это ж какое счастье, каждый год возвращаться в день своего Посвящения. Мальчишки расхохотались, Марго с Анисьей возмущенно вскинулись, Василиса закрыла лицо руками, а Полина побледнела так, что вот-вот и станет совсем прозрачной. На минуту в избушке поднялся такой гвалт, что впору уши руками затыкать. Воспоминания колдуний о Посвящении были еще слишком свежи, чтобы спустить друзьям такие шутки. Когда же все наконец затихло, прошлая тема сама собой сгладилась, перейдя на что-то более радостное. Пророк и его пророчества… А вот она так и не рассказала о том, что ей открыла Ярилина рукопись, хотя кажется, все предсказанное уже сбылось. У нее больше не было чувства, что что-то обязательно пойдет неправильно, если она о нем расскажет. Ну что же, получается, пора. — Знаете, столько говорили о четверке колдунов в Союзе Стихий, а ведь нас как раз шестеро оказалось, — начала Анисья и, поймав вопросительные взгляды, рассказала пророчество из Ярилиной рукописи целиком. Удивленная тишина только стала сменяться разговорами, как Полина неожиданно поднялась. — Я выйду подышу воздухом. — Как же так! Мы не увидим тебя до Медового Спаса, а ты и сейчас уходишь? — Вовсе нет, — Полина улыбнулась. — Дядя с тетей разрешили мне вернуться в Росеник раньше, так что меня не будет всего неделю. Проклятия ведь больше нет, за него можно больше не опасаться. Полина ручейком проскользнула в дверь, пока остальные не успели закидать её вопросами и объятиями. Сева не мог сосредоточиться. Неужели Водяная все-таки вернется раньше? Краем уха он слышал, как Маргарита рассказывает о том, что подруга поживет с ней и бабушкой, что здесь она к тому же сможет видеться с папой… После разговоры вернулись к пророчеству Анисьи… Но только это казалось не таким важным, как то, что шли минуты, а Водяная не возвращалась. — Что-то Полина давно не возвращается, — озвучила Василиса его опасения. — Пойду её поищу. Он не заметил ни опущенной головы Анисьи, ни взглядов всех остальных, но даже если заметил бы, не стал бы останавливаться. Дорога Желаний была пуста. На секунду колдуну показалось, что он вернулся в то время, когда готов был днями и ночами проводить в теле коршуна, лишь бы знать, где Водяная, лишь бы иметь хоть призрачную надежду её спасти. Боль от того, как человеческий скелет становится птичьим, а руки обращаются крыльями, иногда не давала ему подняться, но все равно казалась ничтожной перед альтернативой. Сева решительно зашагал по дороге, пока та не вывела его к Водяной. Колдунья сидела на пригорке и смотрела на Нищенку. Волосы её все-таки отросли, хотя и не дотягивали до обычных причесок колдуний. Платье едва скрывало острые лопатки и вряд ли защищало от вечерней прохлады. Вон, обхватила руками тонкие ноги, а плечи все равно от прохлады вздрагивают. И когда только вечер наступить успел… Сева уже привычно накинул ей на плечи свою куртку и опустился рядом. Полине совсем не хотелось покидать Заречье. Расставаться с друзьями, с речкой, которую она успела полюбить, с наставниками и историями, все еще скрытыми этим местом, с тем, кто всегда кажется таким близким и таким далеким одновременно… На плечи опустилась куртка, и рядом присел Сева, растрепанный и сонный, всю ночь проведший за обрядом животворения воды и отказавшийся идти спать ради того, чтобы провести последний день с друзьями. Полина вряд ли сама выглядит лучше. Пусть для нее обряд был намного короче, но пока Маргарита и остальные старались перехватить хоть какую-то толику сна перед прощанием, Водяная колдунья бессонно вглядывалась в окно и вслушивалась в тихие ночные шорохи. Можно сколько угодно запрещать себе думать о чем-то и о ком-то конкретном, можно доказывать, что ни к чему хорошему это не приведет, что — хуже всего — пострадать от такого может как раз не она… Вот только чувствам не прикажешь. Они уже есть, и сколько ни прячь их, сколько ни отворачивайся, все равно найдут свою дорогу. Не поможет даже водяная защита. Сева понятия не имеет, что сказать. Еще недавно он думал, что не увидит её до конца лета, а сейчас и неделя кажется слишком долгим сроком. Есть только сегодня и сейчас. Сердце бьется птицей, а воздух-предатель не даёт вдохнуть глубже и вернуть себе привычное спокойствие, позволяет только ловить его короткими глотками, как тонущему в бурной реке. Полина переводит взгляд с реки на руки колдуна рядом. Все покрыты веснушками, рукава рубашки небрежно закатаны для удобства, а пальцы со спокойствием целителя лежат на траве, и Полину это успокаивает не хуже родной реки. Веснушки видны и в распахнутом вороте, а на лице она их, наверное, наперечет знает, хотя и казалось всего, что совсем она на него не смотрит. И глаза — черные, как сама ночь, вот только не кажутся они больше холодными, скорее завораживающими и глубокими, как омут родной стихии. А родная стихия не причинит вреда. Сева готов был к Берендею в лапы попасть, чтобы её вытащить, а теперь, кажется, и все Заречье защищать мог бы, если бы это её спасло, если бы исчезла грусть из её глаз — не это ли то чувство, которое спасает города? И нет в нем никаких чар, и на проклятие оно не похоже, оно просто есть, вот здесь, теплое и родное, как будто всегда только и ждало момента, чтобы свернуться в груди клубком и остаться там. Губы колдуньи двигаются, и тихий шепот ветром пролетает над ухом, хочешь — и сделай вид, что нет ничего. Только задумчивые глаза смотрят так, будто вот-вот поверят во что-то, во что поверить боялись. А родная стихия не врет. Полина шепчет и сама не знает, что хочет сказать, пока сама собой не всплывает старая присказка Пророка. “Полюбится коршун лучше ясного сокола”. Вот же он — коршун, и страшно должно быть, но нет больше страха, не верится больше, что может он навредить. Только не услышать, только не понять то, что она сама едва начала понимать. Сева закрывает глаза и вздыхает. Медленно, будто боясь спугнуть, кладет голову колдунье на колени. Полина осторожно касается пальцами темных волос.