Тот, кто остался

*** - Что ты подумал обо мне… тогда? – засунув в рот очередной кусок очень сладкой дыни, долго смотрю на почти безмятежного мужа, лежащего рядом. Переведя взгляд с каких-то одному ему ведомых широт на меня, Филипп явно собирается с мыслями, фокусируясь… - Когда? – молча двинув бровями, увлеченно выбираю еще одну дыньку, предлагая ему. Оценив, он намеренно медленно берет истекающий соком кусочек прямо у меня из рук, захватывая и пальцы… облизывая их по одному. - Ты просто невозможен, Филипп Ломбард, - с трудом состроив серьезное лицо, округляю глаза. - Ты первая начала… Демельза моя… - удержав мою руку, он проводит пальцем по моим губам, стирая сладкий сок. - Так, о чем это ты… да! – сев, Филипп бросает на меня откровенный взгляд через плечо, - Подумал, что в жизни не встречал более неприятной особы… Первая мысль, что появляется при взгляде на нее – такие волосы нельзя прятать под такие ужасные шляпки… А следом ее нагоняет вторая – как это будет: запустить пальцы в это жидкое пламя, выпуская его наружу… шорох падающих шпилек и золотистые пряди, струящиеся сквозь пальцы… Лениво скользя глазами по лицам в вагоне, Филипп возвращается к созерцанию того, что у него, буквально, прямо перед носом. Пейзаж за окном однообразен и уныл… и более приятных глазу объектов явно не наблюдается. Закурив, он не отказывает себе в удовольствии пройтись взглядом, и весьма откровенным – по точеному профилю… изящной шейке… ладной фигурке и… стройным ножкам… Ножкам – особенно, всегда приятно, когда есть на что посмотреть… Неторопливо дрейфуя взглядом вверх в обратном направлении, он возвращается, наконец, к лицу… уже не так освещенному солнцем, благодаря очередному повороту путей… Но вместо вполне ожидаемого кокетства, Филиппа встречают полные негодования и возмущения сумрачные ее глаза. Еще и краснеет, будто дебютантка на своем первом ангаже… Демонстративно одернув юбку и ошпарив его еще одним высокомерным взглядом, объект его внимания с явным трудом стягивает с полки свой чемодан и презрительно фыркнув напоследок, переходит в другой вагон… немало его этим повеселив. Успев повидать на своем беспокойном веку – разного, Филипп вполне может даже на Библии присягнуть, что никого подобного ей не встречал… и может… Паровозный гудок и замедляющий ход состав обрывают его, не позволяя додумать мысль… Станция и пристань, до которой рукой подать, и стягивающиеся сюда же пассажиры… неясное беспокойство, что поселилось внутри с момента подписания контракта, отпустило ненадолго в вагоне, в основном благодаря той, что теперь стоит, пытаясь укрыться от стылого ветра, дующего с воды. И тревога, что было улеглась, раскручивается с новой силой по мере приближения к острову. Кажется, в голове бьется одна мысль – все это было ошибкой… одной… большой и определенно – роковой… - Неправда! – обнимаю его сзади, опутывая рассыпавшимися по плечам волосами, - Ты был – как довольный и сытый кот, увидевший еще одну плошку сметаны! - Тогда зачем ты спрашиваешь, если все знаешь сама? – стянув мои руки на груди, он слегка откидывается назад, чтобы видеть мое лицо, - Мне показалось тогда, что у тебя в жизни случилось что-то очень плохое… - Они здесь в каждой комнате… - Филипп подает реплику, лишь бы хоть как-то завести разговор. Это что-то новенькое – когда приходится не только интересующую обоих тему искать, но еще и делать это самому. Обычно столько усилий не требуется – и темы, и противоположный пол никогда не являются проблемой. – Считалочки… - поясняет он на ее вопросительный взгляд. - Это забавно, пожалуй… - тоже ощущая себя не в своей тарелке, отзывается она, - Остров… фигурки… считалочка… - Бедлам одним словом, - обрывает он явно неудачно выбранную тему, не сводя с нее пытливого взгляда. Что-то не так… если бы не это загнанное выражение в ее глазах… намеренно сгорбленные плечи, будто пытается укрыться от чего-то или кого-то… - Я не могу обсуждать своих работодателей… - это не попытка поднять щиты, но его все равно безмерно раздражает ее самоуничижительная манера – такая, как она, достойна дома на порядок лучше этой хибары на куске скалы посреди моря. - Кажется, мы начали не с той ноги, мисс Клейторн… - перекрыв ей возможные пути отступления он, чего душой кривить, откровенно наслаждается и ее замешательством, и вновь возникшем румянцем на щеках, и тени жизни в глазах. И добавляет масла в огонь, - А ножки-то у вас… есть на что засмотреться… - Простите, мистер Ломбард… - вот оно – то самое высокомерие, которое она старательно скрывает, потому что ее положение не позволяет ей быть таковой, - боюсь, вы не за ту меня принимаете… - склонившись ближе, так что он чувствует тонкий цветочный аромат ее туалетной воды, она договаривает, - Я не из таких женщин! - А мне показалось, что ты за мной волочился… - переместившись, оказываюсь с ним лицом к лицу, - причем, нагло и беззастенчиво… - А тебе бы этого хотелось? – в своеобычной манере, что меня иногда выводит из себя, отвечает мой муж, почти не глядя вылавливая с тарелки еще оставшиеся там сладкие кусочки фруктов. – Открой рот, любимая… - Ты – совершенно развратный тип, знаешь? – наслаждаясь всем происходящим, намеренно медленно облизываю губы. - И это я – развратный… - завороженно за этим наблюдая, замечает он, - напомни мне, дорогая, какого цвета был тот купальник? - Конечно! – притягивая его на себя, смеюсь, - Это ведь я расхаживала по всему дому в неприлично соскальзывающем полотенце! Ах, нет – то был ты! С самого начала это было ловушкой… волчьей ямой, куда они все свалились – кто по недоразумению, кто по глупости, кто по жадности… Что греха таить – всем были предложены деньги, и никто не нашел в себе сил от них отказаться. Каждый ожидал от этого визита совсем другого… и ужин демонстрирует это с пронзительной ясностью. Филипп исподволь наблюдает за всеми, пока звучат слова приговора… Первое впечатление – оно самое верное, разум еще не успел среагировать и то самое – настоящее, все же проскакивает на лицах… страх в глазах… мгновенное замешательство и лишь потом – отрицание. Громко и вслух, как будто здесь кому-то есть до этого дело. Пройдясь взглядом по всем семерым, он задерживается на той, что интересует его больше других…Она не отрицает… в ее вмиг потемневших, словно от нестерпимой боли, глазах отчего-то читается облегчение… будто она ждала этого. Но вот первым начинает оправдываться Роджерс… и это словно снежный ком, в который каждый считает нужным внести свою лепту. Даже она… Усмехнувшись, он произносит достаточно громко, - По крайней мере насчет меня здесь не ошиблись… - и переждав непременные возгласы неодобрения и возмущенные замечания генерала и старой девы, продолжает, говоря только с ней, - Я далеко не первый белый палач… - презрительная усмешка кривит губы, - Так и думал, что кто-нибудь проболтается. До чего беспечными становятся люди, стоит им оказаться в безопасности цивилизации! Беспечными и болтливыми… - И вы действительно убили всех этих людей? – в ее глазах… нет, не праздное любопытство и не вполне ожидаемое презрение. Сострадание. Она сочувствует – ему! - Стоит убить одного… - он снова отвечает только ей, несмотря на полные жадного любопытства взгляды остальных. - Вам должно быть это знакомо… - ее вмиг потемневшие от невыносимой боли глаза бьют по больному, но он отчего-то продолжает ковырять свои и ее плохо зажившие шрамы, - Когда счет на секунды и твоя жизнь зависит от принятого решения – быстро забываешь о милосердии. - Какая мерзость! – снова открывает рот старая дева, - Из-за таких как вы… Закатив глаза, Филипп отходит к камину, не мешая фарисеям разглагольствовать. - Вы их, и правда – всех, убили? – она оказывается рядом, на ее, по-прежнему стянутых в тугой пучок червонного золота, волосах играют огненные блики, превращая в нечто нереальное. - А что, считаете это невозможным? – глубоко затягиваясь очередной сигаретой, он смотрит на нее с вызовом, думая лишь о том, как заставить уйти боль из этих глаз. - Я не знаю… - привычно отступая и вновь скрываясь в своей раковине, отзывается она, - не знаю вас достаточно близко, чтобы судить. - А – хотите узнать? – зачем-то спрашивает он, склоняясь близко, так что огонь в камине отражается в его зрачках. Завороженная этим, кажется, она собирается ответить, но внезапный переполох в гостиной, результатом которого оказывается первая жертва, нарушает все планы…       Она все еще стирает его кровь со щеки, когда они возвращаются, оставив тело бедняги в его спальне. Представившийся заново Блор бубнит что-то про подозрительные обстоятельства смерти, доктор продолжает накачиваться виски, а судья… Филиппу не нравится его цепкий взгляд… Ощущение дула, направленного в спину из засады, не оставляет с первой минуты, как увидел его на том причале… теперь же это дуло обрело и лицо стрелка. Филипп не взялся бы объяснить – отчего так уверен, что ничего хорошего уже не ждет их всех впереди… Это просто интуиция, которой привык доверять за годы, прожитые на войне… - Это – считалочка! Разве вы не видите? – Вера Клейторн… она первая произносит это вслух… И она же обращает внимание на фигурки на столе… пожалуй, все они вместе взятые вряд ли бы хоть раз дали себе труд на них просто взглянуть, не то что – пересчитать… и заметили бы, что что-то не так – когда там осталась бы пара фигурок. Но – тогда и замечать уже станет некому… если все так дальше и пойдет.       После смерти миссис Роджерс и генерала необходимость в получении хоть каких-то объяснений от загадочных хозяев пропадает и, похоже, всем оставшимся на острове остается лишь искать выход… Вера дрожит, несмотря на огонь в камине и несколько одеял, с ее мокрых волос методично капает на шкуру белого медведя – все сгрудились здесь, в библиотеке, после того как судья выловил ее из прибоя и привел в дом. Филипп, проходя мимо, сует ей в руки бокал виски, - Вам надо согреться… - Благодарю… - зубы отчетливо стучат о края, - но это не тот холод… - он проходится по ней мгновенным тревожным взглядом, кажется, желая что-то сказать… - Мистер Ломбард… - вступает судья, - наш детектив-сержант сказал, что у вас есть револьвер… - Ох, легавый… зачем ты так! – Филипп смеривает его презрительно-насмешливым взглядом, пока тот бурчит что-то невразумительное и неправомерном ношении огнестрельного оружия, и отвечает судье, - Есть, мне намекнули, что он может понадобиться. И – я никогда с ним не расстаюсь… - зачем-то фасонит он, пытаясь разглядеть, услышала ли это мисс Клейторн. - По-видимому, мистер Оним опасался своей жены-неврастенички, - накачиваясь очередным бокалом виски, замечает в пространство доктор, с очевидной брезгливостью косясь на тихонько раскачивающуюся вперед-назад в своем коконе из одеял в кресле у самого камина Веру. – Все женщины склонны к этому недугу и совершенно непредсказуемы в периоды его обострения… - Ну не пристрелить же он ее собирался, как бешеную суку! – с вызовом произносит Филипп, тут же исправляясь под укоризненным взглядом судьи, - Прошу меня простить, мисс, - адресуясь к каждой, - Разумеется, я имел ввиду собаку. - Разумеется… - шелестит негромко от камина и его взгляд снова прикипает к этим ее чудесным волосам цвета червоного золота, бликующих пламенем. – Думаю, мне стоит заняться кофе… пока Роджерс готовит нам всем ужин. - Это было бы чудесно, милочка, - не двигаясь с места, за всех отвечает старая дева, - надеюсь, молоко и сахар вы там отыщете… - Как странно… - судья крутит в руках письмо-приглашение, - я только что заметил… А.Н.ОНИМ - Ну да, у них одинаковые инициалы… - кудахчет старая дева, - Очень странные люди… я бы ни за что не приехала сюда, знай – где окажусь. - Мы бы все предпочли быть в другом месте, мисс… - следуя взглядом за Верой, рассеяно отзывается Филипп. - Неизбежность… - с какой-то особенной интонацией произносит судья, - Фатум… Сама Судьба привела нас сюда за руку, господа и дамы… таких разных… и так похожих меж собой. Судьба чего-то от нас ждет… - Аноним! – неожиданно громко произносит Вера, привлекая всеобщее внимание, - судья сказал… это тоже загадка…как считалочка… - Это значит… - с расстановкой говорит судья, - что это – ловушка и мы все в нее благополучно угодили… - И вопрос в том… - глядя прямо на него, продолжает Филипп, - поможет ли теперь выбраться из капкана отгрызенная нога… Темнота падает быстро, а с набежавшими тучами, штормом и ливнем и вовсе накрывает остров и дом, словно коконом тьмы. Дом кажется совсем необитаемым, лишь островки света от нескольких лампад и свечей то тут, то там. Филипп обходит их один за другим, проверяя, словно это может что-то исправить или изменить. С кухни доносится звук льющейся воды, неверный свет свечи выхватывает застывшую над мойкой Веру, вглядывающуюся в тьму за окном. - Донимают призраки? – грубовато шутит он, оседлав стул. С этой позиции ею очень удобно любоваться – пламя свечи, колеблясь, создает причудливые тени и разливает теплый свет, в который она словно погружена… При звуке его голоса она вздрагивает, резко обернувшись – всматривается в него, будто проверяя, насколько он реален. - С чего вы так решили… - отцепив ее судорожно-сжатые пальцы от мойки, Филипп смотрит слишком долго, затягивая выразительную паузу, чтобы это можно было игнорировать. Вера поводит плечом, тыльной стороной ладони пытаясь убрать со лба прилипшую прядь. – Он был – на моем попечении… совсем еще мальчик… я – не справилась… Отвлеклась всего на какие-то минуты… а он… - она снова прилипает взглядом к темному окну, где только их силуэты… - На что отвлеклись, мисс Клейторн? – поднимаясь и подходя ближе спрашивает Филипп, - на бабочки-цветочки? На модный журнал… - подойдя почти вплотную, он легко касается ее лица, убирая досадный локон, - на мужчину, быть может? – ее мгновенное замешательство служит ему ответом. Неожиданный бой в гонг нарушает уже установившийся было хрупкий мостик доверия, и Филипп, чертыхнувшись, первым выходит в холл. - Что за бабские истерики, Армстронг? – тот поднимает на него мутный взгляд, - Идите… Идите, Ломбард, и посмотрите сами! – ему явно дурно и он торопливо прикладывается к неизменной фляжке. - Негритята… - почти шепчет как-то оказавшаяся позади него Вера, - нужно пересчитать фигурки… Роджерс… Внизу, действительно, что называется – картина маслом… кровь и внутренности повсюду… Филипп как бы невзначай смотрит на обеих дам, обе воспринимают все на удивление спокойно – старая дева, скорее, равнодушна, чем потрясена. А Вера… пожалуй, более бледна, да губы плотнее сжаты… - Видимо, обедом придется заняться нам с вами, милочка… - будничный тон оживляет обстановку, - только после того, как джентльмены это уберут. Или хотя бы накроют… Пойдемте наверх, нам тут делать нечего. Сварим кофе… - Легавый, берись за ноги… - преодолевая очевидную брезгливость, Филипп заворачивает то, что осталось от тела Роджерса в принесенное кажется судьей покрывало. - Нет, без веревки мы тут мало что сделаем… - тоном профессионального гробовщика говорит Блор, роняя куски того, что было Роджерсом, на ступеньки. И замечает, глядя на старающегося сохранить бесстрастность Филиппа, - Вы хорошо держитесь, Ломбард, немногие мои коллеги могут подобным хладнокровием похвастаться… - Хочешь что-то сказать, легавый? – неприкрытая угроза в голосе свое дело делает, тот отступает, - Споры ничего не решат, тут у каждого из нас ситуация – наше слово против всех остальных. Я говорю, что я этого не делал. Ты говоришь, что этого не делал. Все остальные тоже так скажут. А это уже четвертый труп за сутки… такими темпами тут никого не останется! - Этот чертов Аноним… - цедит Филипп, чувствуя себя голым без револьвера, что заперт в комнате, - он где-то на острове и я его найду!       Пятикратный бой в гонг прерывает их… переглянувшись, произносят оба почти одновременно, - … и их осталось пять… - Ступайте, Ломбард, я – за вами… - напутствует Блор, запирая дверь комнаты Роджерсов, из которой уже слегка попахивает… Сердце отчего-то екает… пятеро… кто стал очередной жертвой извращенного чувства юмора их гостеприимного хозяина… И до чего же прыткий этот Аноним… за полтора суток умудриться избавиться от пяти человек – это какое же должно быть самообладание! И план… на каждое из убийств – четкий и методичный. Все не с бухты-барахты. Вон, они с Блором все измарались в крови несчастного Роджерса… а ведь всего лишь донесли его тело до комнаты. Еще спускаясь, Филипп видит сидящую на нижних ступеньках лестницы Веру и… нехорошее предчувствие немного отпускает… Она вяло указывает в сторону гостиной, не поднимая головы со скрещенных рук. Мельком взглянув лишь для того, чтобы выяснить – кто, Филипп возвращается в холл. Ее дивные волосы, почувствовав наконец свободу, рассыпаются по плечам… чуть задержавшись, Филипп проводит раскрытой ладонью над ее склоненной головой, близко… едва не касаясь… в мучительной недо-ласке… заслышав приближающиеся по коридору и на лестнице шаги, он сжимает ладонь, судорожно выдыхая. Вера тут же поднимает голову, - Фигурки… их уже пять… пересчитайте их, мистер Ломбард… пересчитайте! - Уверен, вы это уже сделали, мисс Клейторн… - резковато отвечает он, следя за тем, кто и откуда пришел. – Где этот чертов легавый?! - Здесь! – со стороны буфета появляется он, - спустился по черной лестнице, проверял запоры. - Чтобы мы – не выскочили в случае чего? – Филипп взбудоражен и возбужден, - уйми свои тюремные привычки! - Джентльмены! – звучит раскатисто голосом судьи, - нужно отдать даме последние почести. Насколько возможно в наших обстоятельствах… Мисс Клейторн, вы как? Это ведь вы нашли ее… - Благодарю, Ваша честь… - она поднимается, отряхивая юбку, которую уже вторые сутки не снимает, - Пока вы тут… я попробую соорудить нам всем обед. Если вы голодны, конечно. - Слона бы съел… - первым отзывается Блор, Вера поджимает губы, - Неужели после всего этого у вас еще есть аппетит… - Не моя вина, что какой-то чокнутый бегает по острову и отлавливает нас по одному! Я не намерен попадаться в его чертовы ловушки! – Блор еще и жестикулирует вдобавок к крайне агрессивной манере, - И я не позволю какой-то убогой гувернантке, не сумевшей совладать с мальчишкой, мне тут правила жизни диктовать! - Уймись, легавый… - негромко произносит Филипп опасно-спокойным тоном, глядя на него в упор, отчего тот моментально сдает позиции, - Нет, а что… я же просто ответил, как есть. Она первая спросила – про обед… - Достаточно препирательств! – снова напоминает о себе судья, - Отнесите уже тело наверх! - Пойду в кладовую, поищу что-нибудь нам на обед… - вполне буднично повторяет она. Филипп пользуется тем, что Блор и Армстронг заняты телом, а судья в задумчивости созерцает оставшиеся фигурки, удерживает ее взгляд, - Никому не верьте… - Никому… - вопросительная интонация повисает между ними тягостной неизвестностью... Он кивает, - Если не решите, что кто-то этого все-таки стоит. - А если я – ошибусь? – и снова этот, так тревожащий его, взгляд… - Вам недолго придется с этим жить… - бросает он, берясь за то, что совсем недавно было старой девой, - Доктор, ну что же вы! – вслед все-таки ретировавшемуся в сторону уборной Армстронгу и кивает Блору, - Давай, легавый, похоже, что мы с тобой здесь самые небрезгливые… - Я могу помочь, - вызывается она, но Блор отрицательно пыхтит, - Спасибо, мисс Клейторн, мы уж как-нибудь сами… Сбросив труп на кровать, Филипп тянется к карману халата за сигаретами, но пачка оказывается пустой. Блор оглядывает заляпанную кровью майку, - Зайду переодеться, прежде чем спущусь. И вам советую, Ломбард, уж слишком разнузданный у вас вид… даже для нашей компании… Верхний ящик тумбочки… а может – нижний? Нет… возможно… нет, даже не думая такого не сделал бы… Нужно вспомнить – ночь накануне… револьвер еще был… он был в руках! А теперь – его нет… Филипп переворачивает все в комнате вверх дном, но все бестолку – револьвер просто исчез. - Вы не могли его куда-нибудь переложить? – разумно предполагает судья, - в такой напряженной обстановке, что царит у нас тут… - Я его из рук не выпускаю! – Филипп едва сдерживается, - И уж, разумеется, я не мог его никуда переложить! - Значит, его украли… - подводит итог дискуссии судья. - У кого-то есть мастер-ключ! – Филипп последовательно проходится взглядом по всем, - У Роджерса он был… Обыск по настоянию судьи учиняют всем, методично и досконально шмоная в вещах, предметах туалета и даже при личном обыске. Разоблачаются по очереди друг перед другом, только мисс Клейторн избавив от этого зрелища… Однако, привести себя в надлежащий вид никто не спешит, оставаясь кто в халате, а кто и вовсе в полотенце. Ее комната оказывается последней на очереди и поскольку, личный обыск ей тоже грозит, то она оставляет мужчин копаться в белье доктора, сама же направившись к себе. Филипп, не принимающий участие в шмоне в комнате Армстронга, по причине недавней крупной ссоры с Блором, вылившейся чуть ли не в драку, тем не менее стоит неподалеку, не выпуская процесс из виду. Однако, стоит ей появиться на пороге, как его взгляд будто приклеивается к ней, с каким-то болезненным нетерпением ловя ее сумрачный тревожный взгляд, но не делая попыток приблизится. Подходит она, откровенно-завороженная его совершенно непотребным видом – полотенце, прикрывающее причинное место, на это самое место и сползло, практически не оставляя простора фантазии, и не прикрывая, а скорее подчеркивая его наготу и волнами расходящуюся от него мужественность. Он молчит и, кажется, даже не дышит… только глаза и живут на лице – полные невысказанного… страсти… желания… недоверия… Она тянет поясок халата в весьма откровенном жесте, позволяя тому распахнуться… и Филипп против воли скользит взглядом вниз, предполагая и желая увидеть именно то… но натыкается на преграду в виде красного костюма для плаванья… Она же приоткрывает полы халата, словно демонстрируя, что под ним у нее ничего нет… револьвера – так уже точно… - Похоже, вы сделали свой выбор, мисс Клейторн… - внезапно севшим голосом напоминает он, на самом деле не зная, как сказать то, что – хочет сказать. - Вера… - исправляет она, делая шаг навстречу и оказываясь в опасной близости от него. - Филипп… Она пахнет морем и еще чем-то терпким и горьковатым, словно виски на языке, и несмотря на происходящее в последние пару суток, ему еще сильнее хочется… привлечь ее к себе… запустить пальцы в ее невероятные волосы, позволяя им рассыпаться по плечам, скрывая и подчеркивая ее наготу… Кажется, именно это она и читает в его глазах… его руки уже тянутся к… - Мисс Клейторн, вы что-то говорили об обеде… - их разносит в стороны появившийся из комнаты судья, а ним и полицейский с доктором. То, что громко именуется обедом, проходит в тягостном молчании, нарушаемом лишь скрёбом вилок о дно консервных банок. - Так вы приговаривали людей к смерти, Ваша Честь? – нарушает гнетущую тишину Филипп, подпирающий двери. Тот приподнимает брови, - Мы не в суде, мистер Ломбард, так что – без церемоний… - Без церемоний… - кивает тот, - говорят, вы участвовали в казнях, судья… - Приговор – это расплата за содеянное… - пристально на него глядя, отвечает судья, - и когда я его выношу, то должен быть уверен, что все свершится так, как должно. – Филипп молчит, явно ожидая ответа на свой вопрос. – Не участвовал, мистер Ломбард, а – присутствовал. И это, на мой взгляд, должен делать каждый, кто берет на себя право – решать жить человеку или умереть. - Комплекс Бога… - почти погрузившись в очередной бокал с виски, бормочет Армстронг. - Не уверен, доктор, что вы в состоянии сейчас ставить диагнозы, - ровным тоном произносит судья, поднимаясь, - Прошу меня простить, господа… и дама…. Как вы верно подметили, мистер Блор, нам нужно либо быть всем вместе, либо по одному. Так вот – я буду в библиотеке… Честно говоря, меня немного утомили истерики мистера Армстронга.       После его ухода беседа снова замирает, каждый будто накрыт отдельным коконом отчаяния, безысходности или мрачной решимости… Взгляд Филиппа против его воли скользит в ее сторону… Вера стоит у окна невидящим взглядом обозревая творящуюся снаружи непогоду, водя по почти нетронутому бокалу с виски пальцем… круг за кругом, круг за кругом… этот монотонный тихий гул способен вывести из себя любого из присутствующих, учитывая напряженную обстановку и совершенно расшатанные нервы. - Да прекратите же вы уже! – не выдерживает доктор, - Это невыносимо! Она отворачивается от окна, на какие-то секунды ее палец замирает над кромкой… пока их с Филиппом взгляды сцеплены и у обоих, похоже, возникает ощущение падения в пропасть… Сморгнув наваждение, она снова возвращается к своему созерцанию чего-то, известного ей одной… Филиппу очень хочется подойти, забрать злосчастный бокал, согреть ее ледяные – он уверен, пальцы своим дыханием… прижать к себе, чтобы унять дрожь и избавить от пустых страхов… Уже очень давно он не ловил себя на подобных мыслях… Пожалуй, слишком давно… Кажется, он даже делает этот, самый первый, шаг в ее сторону… но Вера, взяв свечу, обводит их всех измученным взглядом, - Как и сказал судья – по-отдельности или все вместе… Я иду спать. Можете посмотреть, как я поднимаюсь… - говоря это, она наверняка не думает о том эскорте, что сопровождает ее до лестницы. А потом еще и три пары глаз неотрывно следят за каждым ее шагом по ней. Филипп впереди всех… он до боли сжимает кулаки, чтобы не дернуться следом… просто, чтобы убедиться в том, что она благополучно дошла и заперлась у себя… Истошный ее крик пять минут спустя почти срывает все табу… Филипп не помнит, как взлетает по лестнице… кажется, доктор сопит где-то позади, отставая у дверей спален… все это на периферии сознания, где бьется одна мысль – только бы успеть! И даже это он не четко осознает, падая на колени рядом с ней… - Вера! Не замечая, что зовет ее по имени… бережно убирает с лица выбившиеся из явно второпях собранного пучка волосы, одновременно проверяет пульс на шее… Жива… просто обморок. Рука доктора тянется к ней, и Филипп даже не отдает себе отчета – как вышибает у него из пальцев пузырек, вызывая новый шквал возмущений и обвинений. Но ему сейчас не до того… Нужно привести ее в чувство, разумеется, только для того, чтобы расспросить… - Вера… это нюхательные соли… вдохните носом – выдыхайте ртом… - поднеся близко, он получает мгновенный эффект, она приподнимается, опираясь на руки, оглядывая их еще затуманенным взглядом. Подоспевший только сейчас Блор присаживается рядом, протягивая бокал, - Это бренди… выпейте! Поначалу потянувшись за ним, Вера, будто опомнившись, отталкивает его руку, глядя с ужасом – на него… на бокал… на доктора и, наконец, на Филиппа. - Он не отравлен… - обиженно бубнит Блор, никак не пытаясь это, впрочем, доказать, - мне это не нужно – травить вас… Да и где бы я взял яд! - Я принесу непочатую бутылку, - только для нее объясняет Филипп, направляясь к выходу, и вернувшись несколько минут спустя, застает Веру уже сидящей на стуле, любезно поставленным кем-то из мужчин. Скрутив крышку, он отпивает из бутылки сам, тут же передавая ее Вере и с каким-то болезненным вниманием наблюдает за тем, как она пьет следом, даже не обтерев горлышко… - Постойте… - напоминает о себе доктор, - а где судья? Настырный джаз из граммофона напрочь забивает все звуки снаружи… более того, даже собеседнику иногда приходится кричать на ухо, чтобы перекрыть музыку, или нужно стоять очень-очень близко, чтобы даже по губам можно было прочесть… После того, как тело судьи, застреленного в голову в библиотеке, с трудом водворено в его спальню, доктора все же срывает с катушек… да и всем остальным слишком тоскливо, чтобы вообще заснуть. Кажется, что только сейчас, в этот самый миг каждый вдруг понял – что уйти не получится. Это – смертельная ловушка и закончится все ровно как в той считалочке, что висит в этом жутком доме на каждом шагу… И никого не стало… Порошок, найденный в вещах молодого наглеца-шофера ему точно уже не понадобится – по определению принесшего его доктора. Блор внес свою лепту в общее дружное предавание разврату и кутежу, дойдя до кухни и захватив оттуда с собой несколько бутылок игристого и просто вина… Филипп же, после смерти судьи обнаружив револьвер на собственной кровати, предпочитает оставаться вменяемым… но если от выпивки или порошка можно отказаться или сделать вид… то как быть с Верой… Ее близость опьяняет, лишая возможности мыслить трезво именно тогда, когда это так необходимо… Ведь этот чертов Аноним еще где-то там с мастер-ключом в кармане, а значит – он может попасть в любую из спален и … - Подоприте стулом дверь, когда отправитесь спать… - шепчет он ей, позволяя себе вовлечь ее в медленный танец. Она поднимает полный тревоги взгляд, - Вы думаете… - не договорив, замолкает, приникая к нему. Кружась в медленном танце оба словно плывут, забывая о том, где они и что привело их сюда… - Давеча вы спросили меня… - она не отстраняется, - что могло отвлечь меня от подопечного… - Мужчина, само собой… - обняв за талию, он притягивает ее ближе, не давая выскользнуть из рук, - и явно с романтическими намерениями, в которые вы имели наивность поверить… - Почему вы считаете, что я здесь – жертва? – он с изумлением ловит ставший вдруг лукавым ее взгляд, - Разве не может быть такое, что я – коварная соблазнительница и развратила… да-да, не смотрите на меня так, развратила молодого человека, доведя его до… - тут она словно гаснет, мгновенно оборвав себя. Филипп не отвечает, продолжая удерживать ее близко, медленно кружа под бархатистые звуки саксофона и контрабаса… Так вот в чем дело… она винит себя не только за потерю мальчика, но и за то, что по-видимому задумал и претворил в жизнь тот, кто морочил ей голову… став невольным катализатором для реализации дурных идей. - Мы не можем отвечать за то, что у других в головах… Вера… - прижимаясь губами к ее виску, произносит он, - вы ведь не считаете, что Анонима на все эти убийства сподвигли его жертвы, нет? – мгновенная складка меж бровей говорит ему больше того, что она могла бы ответить. Еще раз заглянув в ее темные от тревоги и страха глаза, он целует ее – эту складку… и закрытые глаза… Музыка заканчивается вдруг, обрываясь на высокой ноте… доктор и полицейский, оба в алкогольно-наркотическом бреду пьяно-пошатываясь бредут к лестнице… Пир во время чумы завершен… занавес… Ее дверь открывается с пронзительной легкостью, будто она ждет этого… Войдя, Филипп застывает на пороге, ловя этот тот самый ее взгляд. Аккуратно притворив дверь, он делает несколько шагов ей навстречу, побуждая к движению и ее… Но вместо вполне ожидаемого им объятия, она словно утекает из рук, и на вопросительный его взгляд только отвечает своим долгим… безмолвным… с отчетливо-громким щелчком проворачивая ключ в замке… Перехватив ее на полпути, он наконец утоляет свою многодневную жажду, приникая к ее губам в откровенном поцелуе… Подавшись ему навстречу, она отзывается на ласку тихим стоном… Его руки, начав с талии, поднимаются вверх, ладонями обрисовывая контуры… пальцы находят бретельки и он, наконец, стягивает этот костюм для плаванья, открывая – давно вожделенное взору… Вера замирает на какие-то мгновения, потом отступает немного назад, позволяя ему – рассмотреть… Удержав ее, он пальцами проходится по голой спине, касаясь, кажется, каждого позвонка… что заставляет ее теснее прижиматься к нему. В нетерпеливом желании она дергает полы рубашки в разные стороны… где-то даже слышны падающие на пол пуговицы… Со вздохом удовлетворения она проводит руками по его груди, плечам… чуть задерживается на руках… пока он, взяв ее лицо в ладони, медленно и нежно целует, проникая внутрь… Он входит в нее быстро, почти не думая… просто оба ждали этого так долго… не давая самим себе простой возможности быть вместе… Она определенно не дебютантка, судя по опытной отзывчивости на его ласки, и ей этого хотелось не меньше, чем ему… Филипп сдерживается, замедляя темп и тут же она впивается в его губы, целуя жадно и глубоко… Застонав, он возвращает ей его, целуя в ответ, не обращая внимания на то, что происходит вокруг… совершенно забыв – где они, кто… и почему оказались здесь… - Ты думаешь, у нас получится? – она лежит на животе, пристроив голову у него на груди. - Выбраться с острова? – приподнявшись, он ловит ее кивок, - Сделаем все, что в наших силах… По крайней мере, заберем эту сволочь с собой… - Думаешь, он все еще на острове? - Мы же здесь… он – такой же заложник… просто более опасный… - закурив, Филипп выпускает дым в потолок, разглядывая непонятно для чего привинченный к нему крюк. - А если судья был прав и Аноним – один из нас? – холодея от ужаса произносит Вера. - Разумеется, был! – позволив ей соскользнуть, он садится, подкладывая подушку под спину, - Никто другой не продержался бы незамеченным так долго… - Тогда… - тоже сев, лицом к нему, пытливо вглядывается, - почему ты – веришь мне? Ты мне веришь? - А ты – мне? – вопросом на вопрос отзывается Филипп, глубоко затягиваясь, так что почти вся сигарета превращается в пепел. – Это палка о двух концах, Вера… Прояви свое милосердие и недюжий ум, чтобы потом – не жалеть о содеянном… - Я… - она вскидывает ресницы, открывая снова неспокойный взгляд, полный невысказанного, - Тебе я верю… - произносит, наконец, она. - И я – тебе… - с ленивой грацией ведя тыльной стороной ладони вдоль ее обнаженного тела, отзывается тот, - так что, держись меня, Вера, и мы выберемся отсюда, рано или поздно. Только не позволяй никому залезть тебе в голову! - Но тебя же я впустила… - думая, что делает это соблазнительно, она тянется к нему. Перехватив ее на полпути, Филипп удерживает ее за плечи, - Мне казалось, ты этого хотела… Иногда просто рассказать кому-то бывает достаточно… - Тогда… - она опять пытливо вглядывается в его непроницаемое лицо, - расскажи мне! Мою историю ты угадал, как и ее последствия… Меня могли наказать власти… меня должны были наказать! Но мать Сирила… она… - Была впечатлена твоей попыткой его спасти и не стала ни о чем заявлять… - с презрительной усмешкой замечает он, - а кто был тот мужчина… кем он приходится твоим работодателям? - Кузеном… - Вера садится, подтягивая колени к подбородку, - и единственным наследником мужского пола, до появления Сирила… - И он рассказывал тебе, какой была бы его… - Филипп медлит, - … ваша жизнь, если бы вдруг, упаси бог, с маленьким племянником что-то случилось… - Откуда ты знаешь? – угрюмо переспрашивает она, он смеется, запутывая пальцы в ее дивных волосах, - Мои поздравления, дорогая, ты стала жертвой банального афериста. Ничего нового. Просто ему очень не повезло с тобой. - Он пытался уговорить кузину открыть дело… - кивает она, ежась и глядя прямо перед собой, - … и сказал мне напоследок, что будь он на ее месте, то непременно бы подал в суд. - Нет, не подал бы… - взяв ее за подбородок, Филипп ловит ее взгляд, - ты слишком осведомлена и представляешь для него угрозу… И устранить тебя… - переменившись в лице, он и говорит уже совершенно другим тоном, - Ты кому-то еще все это рассказывала? Вера?! - Нет… - она качает головой, в некотором затруднении на него глядя, - ты хочешь сказать, что вот все это устроил он лишь для того, чтобы устранить меня одну?! Ты понимаешь, что говоришь?! - Не одну тебя, моя дорогая… - чмокнув ее в нос, Филипп спускает ноги с кровати, и продолжает, глядя из-за плеча, - Очень похоже, что все мы здесь – кому-то неугодны и чем-то насолили. Нарочно или по небрежности, или просто оказавшись в не то время и не там, где надо… По этому принципу нас собрали и методично убирают одного за другим. - Но между нами – ничего общего, никаких связей… - Верно… - уже натянув брюки, он отряхивает поднятую с пола рубашку, - если вдруг полиция будет разбираться в этом деле с кучей трупов и без всяких свидетелей, то связей они не найдут. Идеальное преступление. Идеальнее только… - замолкнув, Филипп смотрит на Веру. - Что? Филипп, что? – теребит она. - Ломбард!!! Ломбард!! Вера!! Где вы все?! – вопли Блора резонируют от стен, он явно долбится во все комнаты, что попадаются на пути, и спустя какие-то секунды оказывается у их двери, - Откройте же! Скорее! - Что?! – рявкает Филипп, пока Вера за его спиной поспешно кутается в халат. - Я его проследил! Армстронг! Это он! Он тайком ушел из дома! - Куда? - Мне почем знать – там же темно и дождь как из ведра! – тут же сдает позиции лидера тот, - Важен факт его отсутствия – наверняка он и связан с Анонимом. - Может быть… - тянет Филипп… - Как расцветет, надо убираться из дома. Обняв подушку, смотрю на темный на фоне еще только начинающего светлеть неба силуэт мужа. - А как ты нашел меня… - нарушаю тишину и жду, затаив дыхание, силясь рассмотреть выражение его лица, - … тогда… в пещере… Ты никогда не говорил об этом. - Правда? – Филипп стоит на пороге веранды, выдыхая дым в сторону улицы, - А мне казалось… - Нет! – умею быть настойчивой, когда это нужно, - Только когда… снимал… - сглотнув липкий страх, что возвращается каждый раз, стоит лишь впустить воспоминания об острове назад в нашу жизнь, все-таки продолжаю, - … ты сказал – «Не все слова стоит воспринимать буквально, Вера, дорогая…» - Ты была не в себе, моя дорогая, - и он снова отводит взгляд под благовидным предлогом, - и теперь вряд ли можешь внятно пересказать – что именно там случилось… - Но ты – можешь! – не отстаю я, выбираясь из постели и совершенно позабыв о приличиях, прикрываюсь простыней, подходя, - Что именно произошло там, Филипп, после того, как я… - Дура! Истеричная дура! – он роняет слова словно камни, медленно и прицельно, так чтобы они точно дошли до сознания вдруг потерявшей всякие ориентиры Веры. Все бы ничего – пара пощечин быстро привели бы ее в чувство, но револьвер в ее дрожащих руках то еще смертельное оружие. – Приди в себя и подумай! Я был с тобой. Всю ночь. И сюда мы пришли вместе. – Филипп говорит… и делает шаг… и еще один… и еще… кажется, здесь уже можно попробовать ее достать… - И Блор… это он поднял нас из постели… Еще шаг… совсем маленький, так чтобы она не заметила… в таком состоянии, как она сейчас, обойму расстреливают, не глядя – в кого и куда… а потом убиваются над кучей трупов родных и друзей. - Нет! Замолчи! Не подходи! – тяжесть револьвера оттягивает руку вниз, напряжение от бесплотных попыток сдержать дрожь и просто удержать револьвер заставляют крепче сжимать пальцы… особенно тот, что на курке… Инстинкты вопят о том, что линия огня проходит как раз сквозь его сердце и вообще, с такого расстояния, он – славная мишень. Удобная и доступная… но кто их слушает – инстинкты… Выстрел звучит непривычно тихо, уносимый ветром с суши. Предплечье обжигает мгновенная боль, и на белой еще несколько дней назад рубашке выступают очевидные пятна крови… Губы Веры белеют, рука с револьвером просто ходит ходуном, а глаза размером с чайные блюдца… Преодолев разделяющие их футы, Филипп отвешивает ей смачную оплеуху, наотмашь со вкусом, забирает и отбрасывает в сторону револьвер, будь он неладен, и после этого позволяет себе зажать рану. Пальцы тут же заливает кровь и ощущая противную слабость, он опускается на песок там, где стоял… у ее ног… - Ты ударил меня… - ее зубы стучат, от пережитого шока сводит скулы, руки повисли плетьми, и весь организм дружно не желает принимать участие в ее судьбе. - Мне жаль… - тоже старательно фокусируясь на простых действиях, глухо отзывается он, - … что только парой пощечин ограничился. Стоило бы хук слева применить, чтоб уж наверняка! - Ты. Меня. Ударил. – Вера выдавливает слова сквозь плотно сжатую челюсть, в попытке сдержать дрожь. – Потому. Что. Я. Выстрелила. - Да. И теперь я – истекаю кровью. Спасибо тебе, Вера. – Кажется, это и возымело нужный эффект – она переводит блуждающий неспокойный взгляд с прибоя на все еще стоящего на коленях у ее ног Филиппа. - Боже мой! – рухнув рядом, она накрывает его залитые кровью пальцы своими, - Филипп! Прости меня! Подожди… - приподняв юбку, открывая его взору свои умопомрачительные ножки, как некогда в поезде, она пытается что-то там у себя оторвать. - Что ты делаешь? - Пытаюсь тебя перевязать, чтобы ты не истек кровью раньше времени! – с трудом отодрав подкладку, она с успехом проделывает обещанное. С сомнением глядя на потихоньку набухающую от его крови импровизированную повязку, Филипп приподнимает брови, тут же морщась от того, что двинул рукой. - Куда это ты собралась? – спрашивает он, пытаясь вслед за ней подняться. Но дурнота нехорошо кружит голову. - Нет-нет… - тоном строгой гувернантки произносит она, заставляя его сесть обратно, - ты подождешь меня здесь. Нужно что-то большее, чем мое нижнее белье, которого на мне не так уж и много твоими стараниями, чтобы как следует тебя перевязать. В доме уже пусто, Филипп, там только призраки… я быстро вернусь… - Возьми револьвер… - борясь с собственными дурными предчувствиями, он кивает на все еще лежащее неподалеку оружие, - там должна была остаться одна или две пули после твоего выстрела. Тренировку ты уже прошла… Не поднимайся в спальни… просто зайди, возьми все что нужно и уходи оттуда. Поняла?! - Да… - она склоняется, мимолетно целуя его в губы, - я вернусь… Первое, что он чувствует, приходя в себя – боль в растревоженной ране… второе – невозможность двинуть руками или ногами… третье – плохо засохшая кровь на лице, что мешает открыть глаза… По ощущениям – кто-то умудрился застать его врасплох, дать по голове и привязать к… кстати, а к чему он привязан? - К стулу, мистер Ломбард… - отвечает очень знакомый голос, - не в моем возрасте и состоянии здоровья вести беседы среди скал на полосе прибоя… - Судья… - каркающим тоном произносит Филипп, - Эффектная у вас вышла смерть. - Благодарю… признаюсь, слышать это от вас – своеобразный комплимент... – желание высказаться… поделиться своим успешным коварным замыслом – оно характерно в таких вот явно клинических случаях. И стоит пойти у него на поводу, потому что – во-первых, выиграется так необходимое время, а во-вторых… Филипп не знает – что во-вторых… голова плохо соображает и из-за удара, и из-за лекарств… - И давно вы сидите на морфине, Ваша Честь? – озвучивает он внезапно пришедшее в голову. Поморщившись, тем не менее, судья отвечает, - Несколько лет… И я начинал не с него… Вы не знаете – что такое настоящая боль, Ломбард… Впрочем… - пройдясь по нему пронзительным взглядом, кивает, - мне кажется, скоро у вас будет причина – узнать… - Что вы собираетесь делать, убить и меня? А после? – Филипп все пытается и пытается ослабить путы и заставить судью выйти из себя, - Застрелитесь, чтобы создать видимость загадочных десяти смертей? Чего ради?! - Ради истории, Ломбард… - по-прежнему вполне миролюбиво, можно даже сказать дружелюбно, отвечает тот, - Вы… каждый из вас, приглашенных сюда, уже оставил за собою следы на песке… Со временем их смоет прибой… возможно… но память о них останется… - Боитесь просто исчезнуть… - не скрывая презрения, не спрашивает Филипп, - не слишком ли дешевая популярность – смерть на забытом острове, среди десятка незнакомцев? - Вы слишком молоды, Ломбард, чтобы ценить жизнь… - тоном усталого циника произносит судья, - … по-настоящему. Вы постоянно ставите ее на кон. - О, прошу вас, не надо! – кривится тот, - Не потрясайте меня сейчас тут историей о том, как несправедливо и тяжело умирать в одиночестве, да еще и по незавидным причинам. И все это после того, как столько лет – верой и правдой… - подавшись вперед, насколько позволяют путы и раненная рука, Филипп сквозь прилипшие волосы и засохшую кровь пытается поймать его взгляд, - Все умирают в одиночестве… - Любопытный у вас, Ломбард, взгляд на мир… - замечает судья кажется невпопад, - однако, что-то мы расфилософствовались… а времени… - он достает карманные часы, издающие мелодичный перезвон, когда открывается крышка, - вполне достаточно, чтобы рассказать вам историю. Нет-нет, не торопитесь закатывать глаза – я не стану мучить вас подробностями своей достаточно неинтересной жизни. Но как вы верно подметили, из-за своего диагноза я вынужден искать альтернативные пути и лечения, и избавления от болей. В опиумных курильнях и местах, им подобных, можно услышать великое множество любопытных историй. - Это там вы черпали информацию для наших обвинений? – та рука, что ранена… судья привязал ее не так крепко – то ли пожалел, то ли понадеялся на ее недееспособность. Филипп слегка скашивает глаза влево, пытаясь хоть что-то разглядеть, но тщетно. - Прекратите ёрзать, Ломбард! – резко обрывает их великосветскую беседу судья, наводя на него лежащий до этого между ними на столе револьвер, - Иначе мне придется закончить то, чего не смогла достичь мисс Клейторн по причине… - он наклоняет голову, - Кстати, а почему она вас не застрелила, хотя и должна была? - Значит, вы бродили по подворотням городов и даже стран, собирая сплетни и наветы, записывая и архивируя, чтобы потом… - сделав вид, что не слышал его вопроса, говорит Филипп, глядя в упор, - что, судья? Устроить один большой показательный процесс? Такая заключительная гастроль, да? С эффектным уходом в конце… - Вы не понимаете самой сути, Ломбард… - судья, явно увлекшись спором, перестает внимательно за ним следить, - я поставлен над законом именно за тем, чтобы его чтить и следить за соблюдениями правил игры. Каждый из тех, кто оказался здесь – нарушил их так или иначе, намеренно или случайно… Любое нарушение правил карается, Ломбард… - Но не смертью же! – вырывается у него. Судья качает головой, - Здесь срабатывает более древнее, мистер Ломбард – зуб за зуб… Жизнь за жизнь… ведь вы взяли на себя смелось ее отнять. - А вы? – с вызовом спрашивает тот, уже не вспоминая про путы. - Я вершил правосудие, это – не убийство, в полной мере… - не оправдывается он, - Но вы правы, Ломбард, мы не должны руководствоваться двойными стандартами, поэтому и моя жизнь закончится здесь… сегодня. - Не поделитесь – как? И как скоро? А то мне бы хотелось уже оставить это гиблое место позади, - ёрничает Филипп. - Пуля в голову, Ломбард, и где-то около пары-тройки часов вам еще придется меня потерпеть. А там… - он как-то многозначительно умолкает и Филиппу не остается ничего, кроме как спросить, - Как вы убили… Веру? - Я был о вас лучшего мнения, Филипп, дорогой… Разочарован. Неужели и вы оказались в плену у этих очаровательно-огромных и совершенно беспомощных глаз? - Она была жива, когда собиралась вернуться ненадолго в дом… - поймав себя на том, что практически оправдывается, он недовольно замечает, - с вот этим вот револьвером. И если вы… - Я обещал вам историю, Ломбард, - перебивает его судья, - пока у нас еще осталось время, а после – мы вернемся к Вере и вашей судьбе… Дождь… непрекращающийся ни днем, ни ночью… то ливень, заливающий глаза и уши, хлещущий за воротник, то мелкая противная морось, попадающая везде, словно и сам воздух из нее соткан, а то – тихо шуршащий по плотным мясистым листьям, где-то даже уютный, если сидишь при этом в относительно сухой пещерке у костра… Только вот яму в земле, плохо укрепленную полусгнившим досками, где вот уже дней десять торчат около десятка мужчин – трудно назвать уютным местом. Британские офицеры… британские солдаты… ключевое слово – британские, а значит, нужно помнить о чести и достоинстве страны… Сдаются многие… После того, как возвращаются оттуда, куда их уводят по двое или по одному, в определенные часы… Их с Робертом черед наступает только спустя три дня после появления здесь. Лицо Филиппа принимает землистый оттенок и вовсе не потому, что от движения и выкрученных рук свежая рана открылась и вновь начала кровоточить… Судья придирчиво оглядывает повязку, переводя по-прежнему пронзительный взгляд на него, - Мне продолжать мой рассказ, Ломбард, или вы уже знаете конец? - Мы с вами не на светском рауте, судья, и выбора у меня нет, - красноречивым жестом указав на привязанные к стулу руки и ноги отзывается он, - Заканчивайте уже вашу историю… Знакомый звук взвода затвора… знакомый, вызывающий где-то даже ностальгию, запах оружейной смазки… Белый как полотно Роберт… дрожащие губы… радостный гогот их тюремщиков… крутящийся барабан револьвера… сухой щелчок спускового крючка… взрыв адреналина в крови и выгрызенное у Судьбы право на еще один вдох… Новый круг барабана… пустые ячейки и одна пуля… рулетка… черное, красное, зеро… звук взводимого курка… только вот револьвер теперь не в твоих руках… «Верь мне, Роберт… Ничего не случится…» Зеро… черное… красное… - Знающие люди говорят… - судья продолжает пристально за ним наблюдать, - что везение играет во всем этом не последнюю роль… но – все дело в равновесии зла и добра, что приходит в этот мир с тобой. И если добро все-таки перевесит… - А почему вы думаете, что я вообще понимаю – о чем речь… - двинув плечами, насколько позволяют путы, Филипп поднимает на него тяжелый взгляд, - Беря в свои руки правосудие, Ваша Честь, вам не пришло в голову, что и ответственность за деяния тоже придется разделить? - Именно поэтому мы – здесь, Ломбард… - отзывается судья, с какой-то маниакальной жадностью рассматривая его, - В тех краях по сию пору ходят легенды о единственном в своем роде Белом Игроке, которого сама Судьба стороной обходила, чтоб не связываться… Так скажите мне, Белый Игрок, правда ли все это… - И что – это все? – Филипп сам слышит в собственном голосе ужас от происходящего, - Вы устроили этот цирк на острове лишь для того, чтобы померяться со мной… чем, судья? Удачей? Везением? Способностью выживать? - Мне нужен всего один ответ, Ломбард… и я его получу так или иначе… - Все продолжаете изображать Бога… - зло усмехнувшись, Филипп наклоняется вперед, - На самом деле, судья, во всем этом есть всего один нюанс… - ловя его пристальный взгляд, он договаривает, - Вам должно быть по-настоящему все равно – живы ли вы или умрете… Взвод курка слышен даже сквозь галдящую толпу, как и звук раскручиваемого барабана… теперь и это служит своеобразным сигналом организму и адреналин уже бежит по крови, подхлестывая чувства и ощущения… И во внезапно-наступающей всегда тишине, когда слышен шорох крыльев пролетающего мимо москита, на миг перестаешь дышать… и – спускаешь курок как раз между ударами сердца… И – ликующий рев выигравших очередную и не-последнюю ставку дает знать, что опять переиграл Судьбу… или – она тебя. Потому что все это не ради денег… и не ради того, чтобы прослыть неуязвимым баловнем Судьбы и везунчиком, каких поискать… все это – чтобы хоть на эти доли секунды… между ударами сердца, когда в ушах звенит от наступившей тишины… в эти мгновения уловить и вновь ощутить вкус жизни… и задержать хоть ненадолго перед тем, как крышка вновь захлопнется, отрезая от мира… Красное, черное, зеро… Просто рулетка… ставка в которой больше, чем жизнь… - У меня к вам – предложение, Ломбард… - судья медлит, постукивая пальцами по рифленой ручке револьвера, что так и лежит между ними, - … интересное, на мой взгляд. - Хотите, чтобы я с вами сыграл… - жесткий его взгляд проходится по судье, - думаете, вам удастся меня переиграть и тогда… что? Будете уверены в божественности ваших деяний? А если проиграете? - Просто умру… - пожимает он плечами, - этот исход нам обоим светит, так к чему отдавать все на волю случая… Предпочитаю сам выбирать – как уйти. - Ага, и кого захватить с собой! – не удерживается от едкого замечания Филипп. – Знаете, я как-то на тот свет не спешу, поэтому отклоню ваше лестное предложение. Но вам – никто не запрещает и просто застрелиться, и сыграть самому. Я даже могу подождать где-нибудь снаружи, чтобы вас не смущать своим присутствием и советами… - Сарказм, мой дорогой Ломбард, это защитная реакция… - отвечает судья, - по моем наблюдениям, чаще всего – на страх. Вы боитесь смерти, Ломбард? Или – игры? Знаете, - оживляется он, - я вас немного порадую и дам причину – участия и, возможно, даже желания выиграть… Вера. Мисс Клейторн, конечно. Она жива… - подтянув цепочку, судья щелкает крышкой часов, те мелодично звенят, - ... еще… по крайней мере, должна быть жива, если стоит, не двигаясь, как ей было велено. Но времени у нее немного… до прилива – меньше часа… - Где она?! - Полноте, Ломбард… - судья разочарованно качает головой, - вы же знаете, что ничего от меня так не добьетесь. Разве что погубите себя и ее не спасете. А камни – такие скользкие… смерть от удушья не менее неприятна, чем смерть от утопления… А ей ведь известно – как это страшно, тонуть… Если, конечно, она и правда тонула, спасая несчастного ребенка, а не плавала кругами в надежде на его гибель… - Это вам ее неудачливый кавалер поведал? – прищурившись, угадывает Филипп, - В одну курильню ходите? - Нет… - судья на удивление разговорчив, - через моего бывшего секретаря суда, с которым они вместе учились в Экссеторе, он передал мне письмо… - А вы прочитали и – просто поверили тому, что он там написал? - У него не было причин лгать, Ломбард, - возражает судья, - как и вашим сослуживцам. Вы же подтвердили обвинение! - Я и Вера – две большие разницы… - дернувшись, он снова морщится, - развяжите меня, я ничего вам не сделаю, по крайней мере, пока Вера у вас на мушке… - Резонно… - соглашается тот, перерезая веревки, - так что насчет рулетки, Ломбард? - Ставки? – растирая занемевшее плечо здоровой руки, спрашивает он. - Выигрываете вы – вы и Вера свободны, я расскажу, где можно взять лодку, чтобы вернуться на большую землю до прибытия полиции. - А если – вы? – усмехнувшись, Филипп разворачивает тот стул, на котором только что сидел, спинкой вперед, усаживаясь на нем верхом. – Останетесь ждать полицию, чтобы попасть, наконец, на первые полосы? - Нет… у меня есть страховка… - судья достает из кармана жилетки небольшую коробочку, - это яд. Всего одна капсула… И – никого не стало… - Вы все-таки совершенно сбрендили! – протянув руку, Филипп берет револьвер, - Если мы начнем – у каждого будет по три попытки… поочередно. Если какая-то из попыток, исключая последнюю, сработает, то оставшийся действует по своему усмотрению. - Все что касается Веры и способа уйти с острова… - быстро говорит судья, завороженно глядя на револьвер в его руках, - я скажу перед последним кругом. - А если вы сойдете с дистанции раньше?! – возмущается Филипп, но судья непреклонен, - Это – тот самый риск, Ломбард, ради которого вы сюда и приехали. Сейчас вы в положении обвиняемого, присяжные которого ушли совещаться… Вам выносят вердикт, Ломбард… вы бессильны… - с горящими глазами произносит он, - все в руках Правосудия! - Предлагаете просто положиться на веру… - с какой-то особой интонацией произносит Филипп, проезжаясь барабаном по ладони… судья не сводит глаз с его рук… - Что ж… очередность вы тоже предлагаете оставить на откуп судьбе? - Вы – первый, Ломбард… я хочу это видеть… - судья и впрямь вцепляется в него взглядом… так, наверное, чувствуют себя стриптизерши у шеста – приходит неудачная мысль… Им не позавидуешь… О каких глупостях свойственно думать человеку на пороге смерти… Равнодушно вздохнув, Филипп приставляет револьвер к голове и глядя судье в глаза – спускает курок… - Он застал меня врасплох… - воспользовавшись его внезапным молчанием, тоже заставляю себя – вспоминать… - Точнее, я – его… над телом Блора. Сперва сделалось жутко… я не слишком-то верю во всю эту сверхъестественную чепуху, но там и тогда… это было страшно. А судья… просто спросил, застрелила ли я тебя, в конце концов… И это было еще более жутко, потому что звучало… - Нелепо и странно… - откликается мой муж, выбрасывая окурок в ночь, и возвращаясь ко мне, - и при этом настолько продумано и четко выполнено, что это пугает еще больше. А потом? - Кажется, он что-то дал мне… - пытаюсь вспомнить, - эфир, может быть… Нет, не могу… на помню. Помню лишь, как очнулась с петлей на шее, шаткие склизкие камни под ногами и запах моря… и прибывающая вода… - меня передергивает, но теплые руки мужа уже обнимают меня. - Я же пришел, Демельза… и судьи уже нет… я – пришел… Сухой щелчок… еще один и судья, тяжело дыша, откровенно ликует, - Боже! Аллилуйя! Как же я понимаю вас, Ломбард! Как же теперь я вас – понимаю! – вытянув еще подрагивающие от возбуждения руки перед собой, он смотрит прямо на него, - Скажите, Ломбард… а вас не посещала мысль – выстрелить в мою голову вместо вашей? - Для этого, Ваша Честь, нужно не крутить барабан… - он проводит весьма красноречивым жестом по руке от плеча до запястья, так чтобы барабан револьвера не переставал вращаться… - все просто – взводишь… направляешь и… нажимаешь… - сопровождая все свои слова действиями, Филипп нацеливает револьвер прямо в голову судьи и спускает крючок… Судья зажмуривается, явно теряя хваленую выдержку, презрительная усмешка так и норовит у Филиппа вылезти, - Но потом я вспоминаю, что только вы на всем острове знаете – где Вера и как отсюда выбраться… - он разжимает ладонь, - Это – последний патрон, судья, револьвер сейчас не был заряжен… - Дайте сюда! – ловко управившись, он вставляет пулю в барабан и взводит курок, - а теперь… продолжим, Ломбард… усложнив задачу – я спрашиваю, вы отвечаете, как на духу, после чего делаете ход… И повторяем то же самое в моем случае, только спрашивать будете вы… так что – получше подумайте над формулировкой вопроса… приоритеты, Ломбард… - И что вам еще хочется обо мне знать, судья, кроме уже известного? – поглаживая оружие пальцами, спрашивает Филипп, - Ну же, не стесняйтесь! - Чего вам стоила смерть вашего юного друга? – не сводя с него пристального взгляда, задает судья свой вопрос. Филиппа явно передергивает, он перехватывает револьвер, крутит барабан и взводит курок… - Жизни… - выстрел снова не звучит и, выдохнув, Филипп отчего-то продолжает, - данного слова назад не вернешь, невыполненное обещание – не отмолишь… можно лишь попытаться расплатиться по этому долгу… - кивая на вновь лежащий между ними револьвер, - … с процентами. Ваша очередь, Ваша Честь… - Я жду вашего вопроса, Ломбард, только прошу – не будьте банальны… - еще раз проверив наличие патрона внутри барабана, судья встречается с ним глазами, - ну же… - Почему? – медленно произносит Филипп… - Чего ради все это? - Это уже два вопроса, - грозя ему пальцем, качает тот головой, - но так уж быть, один из другого вытекает… Я уже говорил всем вам – я есть Закон. Милую и караю. Здесь я собрал тех, кого не смог бы покарать в большом мире. А тут у нас все так… пасторально… Почему – вы знаете ответ, Ломбард… - с этими словами он направляет револьвер прямиком в голову Филиппа, тот едва успевает среагировать, одним ударом по руке отвернув дуло в его сторону прямо во время выстрела… Он еще замечает искреннее недоумение в глазах судьи, прежде чем его мозги разлетаются по комнате, на этот раз на самом деле… Протерев револьвер так, чтобы нигде, даже внутри не осталось следов и возможности для опознания, Филипп вкладывает его в руку судьи. - Старый болван! – чертыхаясь вполголоса, - как будто нельзя было… - он ощупывает его карманы, - … часы…. Он постоянно смотрел на часы! Где же они… - нашарив цепочку, Филипп тянет за нее, выдергивая на свет луковицу карманных часов. На первый взгляд в них нет ничего необычного – часы как часы, даже не новые… вон и бирки заклада имеются… при открывании крышки играют мелодичный мотивчик… ну и все, похоже. Оставив крышку открытой, Филипп кладет их на стол – Вера… Вера в западне, вытащить из которое ее больше некому. Только вот где она, та западня… Зияющий провал чуть ли не в самом центре острова словно вход в преисподнюю – мрачен даже в солнечный день, коих за последнюю неделю, проведенных здесь, выдалось мало. Отступая, море нехотя раскрывает тайны, что призвано хранить – пещеры и лагуны, спрятанные под водой. И каменные ступени, что спускаются спирально, теряясь во влажной темноте… Прилив уже начался… и конец этой импровизированной лестницы, будто титанами вырубленной в скалах, теряется в прибывающей воде. Она поднимается незаметно, но – неотвратимо… Лестница петляет по отвесным стенам, иногда кажется, что идешь вверх ногами, но каким-то чудом несколькими мокрыми и скользкими ступенями ниже вновь оказываешься в правильном положении. Филипп двигается почти на ощупь, проверяя следующую ступень ногами, а только потом перенося на нее вес. Чем ниже, тем меньше света и больше влажность, ноги скользят и так и норовят соскользнуть в темную пропасть воды… в том, что там внизу острые, как бритва, камни, он не сомневается… проверять на собственной шкуре нет никакой охоты. И если этот грандиозный спуск и впрямь ведет к пещере, из которой можно каким-то чудом покинуть остров, и в которой Вера сейчас... Достав часы судьи, что благоразумно прихватил с собой, Филипп останавливается, не доходя до первой кромки воды пару-тройку ступеней. Неизвестно, на какую там это все глубину… и если пещеру уже затопило, то Вере не поможешь… уже нет. Часы опять издают мелодичный перезвон, хотя крышку он и не открывал… таймер или будильник? Установленное заранее время и сигнал, что оно истекло… Вода поднялась еще на ступеньку… Что-то невнятное он слышит… а скорее просто ловит на уровне ощущений, какой-то то ли стон, то ли хрип… где-то поблизости… Оглянувшись вокруг, он вдруг неумолимо съезжает с мокрого куска скалы, судорожно пытаясь найти – за что ухватиться… Ступени, вырубленные неизвестно кем прямо в отвесных стенах и постоянно заливаемые водой, совсем не то место, где стоит совершать акробатически этюды… и тем не менее, Филипп умудряет найти точку опоры и не без усилий вскарабкаться назад. Еще лежа на мокрых камнях, пытаясь восстановить дыхание, именно с этой точки зрения он замечает разницу между каменными выступами – вот она, пещера… Вход очень узкий и невысокий, в полный рост точно не пройдешь, особенно такой, как судья. Согнувшись в три погибели, Филипп пробирается внутрь, сам с собой недоумевая – как судья мог протащить сюда Веру, пусть и без сознания… А ведь протащил! Оглядевшись в скудном, но вполне достаточном естественном освещении, льющемся откуда-то сверху, Филипп натыкается взглядом на нечто бесформенное, стоящее словно на постаменте… приглядевшись же, с ужасом обнаруживает, что – это Вера… Петля на ее шее опасно врезается в кожу, оставляя уже четкий след, под ногами – шаткая и ненадежная каменная пирамида, на которой она явно не один час балансирует, а в руках, что сложены будто в молитвенном жесте – суровая нить, что тянется куда-то вверх и в сторону, теряясь в полутьме. - Филипп… - с трудом выталкивая слова, почти хрипит она, - уходи… ты не поможешь… - Уйти я всегда успею, дорогая… - оценив ее положение, он осторожно приближается, стараясь вообще ничего не задевать – если судье достало ума и фантазии выстроить систему сдержек и противовесов для имитации самоубийства Веры, то с него станется и пару ловушек в самой пещере установить. И откуда в этом больном старике – такая упертость и столько энергии, с его-то диагнозом… Двигаясь медленнее, чем хотелось бы, Филипп останавливается перед ней, - Вера, дорогая, я сейчас спрошу, а ты попробуй ответить, хорошо? - Хорошо… - Судья что-то говорил, когда все это… - он обводит взглядом пещеру, - настраивал? - Не помню… - шелестит она, - кажется, я пришла в себя, когда он уже уходил. - Понятно… - коснувшись нити в ее руках, он говорит, - дай-ка это мне… - Нет! Нельзя… там, на том конце, что-то есть… какой-то груз и он в определенном положении… - передохнув, она продолжает, - я пробовала выбраться… потеряла сознание от недостатка воздуха. - Пришлось прекратить эксперименты… - едва касаясь ее рук, он скользит пальцами по нити, стараясь ничем не тревожить, идет вдоль нее, продолжая следить пальцами… - Она уходит за скалу… скорее всего, есть другой вход. Но у нас нет времени его искать… Сделаем вот что… - он возвращается к Вере, - … подождем, когда прилив будет высоким… - И утонем вместе? – у нее еще остаются силы шутить. Филипп улыбается, легко касаясь ее лица, - Не совсем… изменится среда – у нас будет больше времени на то, чтобы вытащить тебя из петли. - А потом? - Придется плыть… Ты ведь, кажется, неплохо знакома с этим занятием… - Твоя рана, Филипп… - перебивает она, и проследив ее взгляд, он морщится – от всей этой акробатики та опять начала кровоточить. Голову слегка ведет, но пока все переживаемо. - Потом подумаем об этом, - резковато отзывается он, возвращаясь к ней, - когда вызволим тебя отсюда. - Я не могу больше… Филипп, - она соскальзывает и все сооружение грозит обвалиться под натиском прибывающей воды. - Еще рано… - они почти по пояс в воде, но ее недостаточно, чтобы противовес стал легче, - постой… - он делает несколько осторожных шагов, перемещаясь совсем близко, - Вера, послушай меня… сейчас ты отпустишь бечевку… Подожди! Отпустишь и противовес упадет, включая всю систему в работу… но он уже в воде, а когда погрузится полностью – изменятся условия. - И у нас будет небольшая фора? – она явно на грани истерики, - Это невозможно, Филипп! Просто… оставь… - Вера! – наплевав на осторожность, он берет ее лицо в ладони, - Я не дам тебе ни утонуть, ни задохнуться! Ничего не случится! Верь мне! - Откуда ты… почему ты знаешь? – шепчет непослушными губами она. - Просто – знаю… Каменная пирамида под ее ногами начинает расползаться под весом воды, меняя форму… ждать больше нельзя. - Отпусти бечевку, Вера… - находит под водой ее сведенные судорогой руки, - ну же… - Не могу… не разжимаются пальцы. - Постой… - нащупав нож на поясе, он слегка выбирает веревку, прямо рядом с ее онемевшими пальцами, - вот так… - теперь лишь его рука держит на весу и противовес, и ее жизнь… - Нож. Возьми его. Ты – можешь. Подними руки. Давай, нужно спешить… Вера вытягивает шею и, кажется, даже стоит на цыпочках… сведенные брови и прикушенная губа выдают то усилие, что ей приходится прикладывать, чтобы просто следовать его указаниям. Убедившись, что она готова перерезать петлю у себя на шее, Филипп ловит ее взгляд и кивает, отпуская бечевку… Какие-то мгновения ничего не происходит, пока груз не делает свое дело – где-то по-соседству что-то с грохотом обрушивается, и вода начинает прибывать с двойной скоростью. От неожиданности выронив нож, Вера начинает задыхаться в скоро затягивающейся петле… - Черт побери! – произносит Филипп, прежде чем нырнуть под воду, пытаясь наощупь найти нож… Приподнять! Ее просто нужно приподнять, и она выскользнет! Забыв про нож, Филипп подплывает к ней, подхватывая под бедра и выпрямляется… Вода доходит почти до плеч, сделав глубокий вдох, Вера принимается кашлять… он быстро стягивает с ее шеи мокрую веревку, крепко прижимая к себе… - Все… все закончилось… Вера… все уже хорошо… - Нет… не хорошо… - не делая попыток освободиться, отзывается она, все еще кашляя, - и не закончилось… Твоя рука, Филипп! И – как мы выберемся? - Придется довериться течению… - он рассматривает завихрения воды у самых стен, - умеешь не дышать под водой? - Да… недолго… - отвечает она, - у меня среди воспитанников были… - оборвав себя, она соскальзывает с его рук, становясь рядом. – Филипп… а что с судьей? - Он мертв. Вышиб себе мозги… - на ее неуверенный взгляд он кивает, - все по-честному, я проверил. На этот раз наверняка. - В тот раз доктор тоже был уверен… - ее передергивает, - а после… - Он умер, Вера – по-настоящему, на моих глазах. Теперь в аду будет рассказывать про правосудие и справедливость. - С него станется, - слабо улыбается она, - Вода прибывает, Филипп… что нам делать? - Плыть. Иначе – никак… - поправив давно мокрую и ненужную повязку на руке, он ныряет, добираясь до противоположной входу стены. – Так… здесь вода уходит в скалы, и мы можем пройти вместе с течением. - Но ты не можешь плыть! – она перехватывает его руку, - Раной надо заняться, прежде чем… - Потом… - качает он головой и читая явный протест в ее глазах, настойчиво повторяет, - Вера – после… когда выберемся. - Хорошо. Тогда я буду первой… и… - беря его за руку, предупреждает, - не смей отпускать! - Дамы – вперед… - еще и ёрничает он… Любой прилив – спадает, течение сходит на нет, бурная река входит в свои берега, а встреченная бухта защищает он непогод…Их протянуло, кажется, под всем островом, выкинув наружу где-то среди отвесных скал, где оказался скрыт крошечный эллинг на пару-тройку лодок, и одна из них даже на плаву. - Видимо, это тот запасной выход, что судья приготовил, - с трудом вытянув обессиленную Веру из воды, Филипп вползает следом, практически падая на просыревшие доски мостков причала, - с новым приливом шлюзовая камера опустится и ворота можно будет открыть. - И мы сможем уплыть? – отчетливо стуча зубами, спрашивает она, - И не видеть больше этот ужасный остров? - Разве что – тебя замучают воспоминания и захочешь сама… - криво усмехается он, изо всех сил стараясь не показать, что простой перевязкой из каких-нибудь сухих подручных материалов тут не обойдешься. Запретив себе об этом думать, Филипп поднимается, обходя все сооружение в целом. Эллинг как эллинг, ничем не примечательный, разве что встроен в естественную пещеру, что позволяет удачно скрывать его существование. - Может, разведем костер? – очень стараясь произнести это не жалобным тоном, Вера говорит слишком громко, эхо отдается от стен. – Погрелись бы. И нужна горячая вода… - Здесь все просыревшее, дыма больше чем тепла будет, пока займется. Придется еще потерпеть… новый прилив уже скоро. - Хорошо, - она кутается в полусырую шаль, - тогда… нужно отвлечься. Хочешь знать – как все было… на самом деле? - Ты про своего воспитанника? – закончив обход, Филипп садится рядом с ней, - да я в общем-то уже все и так… два и два сложить легко. - Но у судьи при этом выходит даже не пять! – она прислоняется к его груди и тут же разворачивается, прикладывая ладонь к его лбу, - Филипп! Тебя лихорадит! - Это нормально при том, как все малорадостно у меня с плечом. Но, Вера, дорогая… - сняв ее ладонь со лба, подносит к губам, - в данный момент мы ничего со этим поделать не можем. Значит – нужно ждать и терпеть. Если будет все плохо и я – отключусь… - Филипп останавливается, настойчиво повторяя, - такое просто может произойти, и я не хочу, чтобы ты растерялась… Поэтому – вон там, в дальнем углу механизм, управляющий воротами и выравниванием уровня воды, это несложно, там всего две кнопки. Катер небольшой, но маневренный… - Я не умею управлять лодкой! – вставляет она, Филипп кивает, - Знаю. И говорю это просто на всякий случай. Бак там полный, запасную канистру я положил. Нужно только сесть и завести мотор, течение вытянет нас с острова, а там – править в сторону берега. - Филипп! - Не беспокойся, Вера… - преодолев ее мгновенное сопротивление, он прижимает ее к себе, - все будет хорошо… - Мы выбрались оттуда только благодаря тебе… - устроившись в кольце его рук, вздыхаю я, - почему-то ты решил, что я… - поднимаю голову, встречая его внимательный взгляд. - Что ты не была виновна в том, в чем обвинял тебя судья? – договаривает он, - Я – был… - киваю, торопясь сойти с болезненной для него темы, - а ты… слишком сильно хотела быть наказанной для хладнокровной убийцы и охотницы за наследством. Чувство вины – лучший признак невиновности. - Но разве я не могла просто играть с тобой? – зазывно улыбаюсь, - Ведь нужно было остаться в живых… - Ты этого не хотела… - опережает он, перехватывая мои руки, - во всяком случае, до того разговора в библиотеке… - Ты мне поверил… - перестав насмехаться, отзываюсь я, - мне отчего-то было очень важно, чтобы именно ты… не считал меня той… кем считали все. - Демельза… - произносит он практически мне в губы… Кто же знал, чем все обернется… Море, оказавшись на удивление спокойным, будто компенсируя все выпавшее на их долю, пропускает их на большую землю, лишь легонько словно подталкивая вперед… - Филипп, ты весь горишь! – она с тревогой трогает его лоб, он отмахивается от ее руки, как от надоевшей мухи. - Вера… Оставь! Я справлюсь… и не такое… - установив руль, потирает глаза, поворачиваясь к ней, - Только не паникуй! - А похоже, что я – паникую? – глядя на него ясным взглядом, переспрашивает она, - Слишком беспокоишься тут только ты… - Беспокоишься… потому что все кругом только и делают, что заламывают руки и стонут! Или отдают все на волю Аллаха, Господа Бога или Фатума… легко вешать все на высшие силы – тогда и с тебя спрос никакой! - Филипп? – она касается его щеки, ловя блуждающий взгляд, - О чем, ради бога, ты? - Ни о чем! – перехватив ее руку горячими пальцами, он намеренно медленно произносит, - Ты останавливай меня, Вера, если начну нести… всякое… Тебе не нужно бы слушать то, что я могу нагородить… - Не для дамских нежных ушек? – усмехается она, по-прежнему с тревогой вглядываясь в него, - Поверь, слишком поздно начинать прикидываться благовоспитанной леди – растеряла все по дороге. - Никогда не любил примерных дурочек… - властно привлекая ее к себе, он обжигает ее откровенно-голодным взглядом… - Тише, Филипп… - ладошкой упираясь ему в грудь, впрочем – не слишком сопротивляясь, отвечает она, - куда ты так разлетелся… Мы в лодке посередь океана… давай хоть до твердой земли подождем… - Земля… - словно вспомнив вдруг про руль управляющего катером мотора, он разворачивается к носу, - она по курсу, дорогая… Мы не слишком затянем с паузой… - Может, нам лучше выбрать место побезлюднее? – когда полоска на горизонте все отчетливее принимает форму рыбацкого поселка с непременной толпой снующих туда-сюда детишек, поджарых и вечно голодных кошек, дружелюбных на расстоянии собак, разгружаемых после утреннего выхода в море лодок и просто праздношатающихся вдоль берега, неуверенно предлагает Вера. - Нас уже заметили… - глухо отзывается Филипп, - глупо поворачивать сейчас. Нужно будет что-то придумать… как отвечать… - его губы еще шевелятся, но это уже больше напоминает бормотание, чем связную речь. - Филипп! Дай мне руль! – она сдвигает его чуть в сторону, - да дай же ты его сюда, вот вцепился! – с трудом разжав его пальцы, она направляет лодку с бухту, где ей уже идут навстречу несколько мужчин, помогая добраться от отмели. – Спасибо… благодарю вас… да, ему помогите… я все объясню…. Только, пожалуйста… нет ли у вас чашки горячего чаю? Для меня и моего… мужа… Сквозь волнами накатывающее забытье Филипп не без удивления наблюдает за тем, как ловко жонглируя полуправдой и богатой фантазией, Вера вполне удовлетворяет любопытство искренне сопереживающих им местных жителей. - Да… это было крайне недальновидно, но что поделаешь – мой муж… - она бросает на него укоризненно-восхищенный взгляд, - мы поженились так недавно… и он – такой романтик... Никто из нас не подумал, что пикник на скале – плохая идея в это время года. Да! Лодку унесло в море приливом… а какой же был дождь! – она успевает ответить и иногда даже предвосхитить вопросы и возгласы удивления. – Понимаете, нам повезло укрыться в пещере, иначе бы не обошлось… И каким же чудом было то, что лодку прибило к берегу…немного дальше того места, где мы высадились… - она устало вздыхает, проводя рукой по лбу, словно прогоняя дурноту, - на самом деле, довольно далеко. Но мы ее увидели… к тому времени Филипп уже повредил руку… Что? О! В пещере были острые сталагмиты… как-то само собой вышло. А я даже ничего сделать не могу… Ох, благодарю вас – чай, наконец-то! – это вышло очень искренне, - Дорогой, ты встанешь? - Разумеется! – отвечает он, неожиданно для самого себя обнаружив, что лежит на кушетке внутри дома – а как попал сюда, не помнит. И для того, чтобы просто сесть, нужно приложить неимоверные усилия, а двигаться не хочется вообще. - Думаю, лучше так… - произносит где-то рядом ее голос, рука приподнимает его голову, другая – подносит чашку к губам, - выпей, прошу тебя… Станет немного лучше. Послушно проглотив что-то горячее и сладкое, Филипп и правда на какое-то время приходит в себя, - Ты…очаровательна… Так недавно начать лгать и делать это настолько уверенно… - Если людям все объяснить и сделать это – простым и понятным, у них не будет лишних вопросов, - склонившись к нему, отвечает она, - гораздо лучше звучит – потерявшие счет времени на дурацком пикнике молодожены, чем едва избежавшие руки сумасшедшего убийцы-судьи личности с темным прошлым. Нам с тобой совсем не нужны лишние вопросы… - Нам – никакие вопросы не нужны! – отрезает он, - И лучше всего убраться из этого дома. Здесь есть гостиница? - Небольшой пансион, нас там уже ждут. Там – есть доктор, Филипп. - Любой врач способен отличить след от пули, Вера… - Мне все равно, тебе – нужен врач и он тебя осмотрит, даже если он – коновал! – она с нескрываемой тревогой кладет ладонь на его лоб, - Ты весь горишь! - Вера, послушай! – перехватив вдруг ее руку, он притягивает ее близко к себе, - если что-то случится… ты должна запомнить: у Мэри был барашек… - Господи, Филипп…о чем ты… - она проводит ладонью по его щеке, - тебе бы поспать… Звучит гонг и рев толпы перекрывает вопрос миловидной девушки, что стояла с лицом белее мела у самого ограждения весь последний раунд прижимая ладонь к дрожащим губам. - Что? Повторите, я не расслышал… - он собирает деньги так, будто только что взял банк в банальный покер, - Хотите выпить? - Что? Выпить? Не знаю… не уверена, что… - пока она продолжает что-то там лепетать, он двигает в ее сторону один из двух бокалов с виски, что уже появились на столе. – Спасибо. - У вас, милочка, есть время, пока я – допиваю… - он обходится без сантиментов, - если что-то хотите мне сказать… - Мой папа – археолог… - судорожно сжимая руки, начинает она, - всю жизнь он искал Храм Солнца, а когда предположил, что – нашел… - ее речь становится все более бессвязной из-за подступающих слез. - Зачем? – грубовато перебивает ее он, - зачем вашему отцу Храм? - Он – археолог… - словно недоумку повторяет она, - этот Храм имеет историческую ценность. - А еще в нем, по легендам, находится самый большой на этом краю света самоцвет… - цинично подытоживает Филипп, ставя пустой бокал на стол. – Время истекло, мисс. Вам пора. - Нет! Нет, прошу вас! Вы мне нужны! Только вы знаете туда дорогу! Отец… он пропал! Он писал мне… несколько раз в месяц. А потом – тишина… последнее письмо было отсюда, он говорил, что нашел того, кто отведет его к Храму. У озера… идеально круглого… в глубине леса… Филипп молчит, прожигая взглядом стол – все это слишком хорошо знакомо… не бывает так, чтобы… совпадений – не существует. Ее ладонь накрывает его руку, - Мистер Ломбард, умоляю вас… мне сказали, что если вы откажетесь, то больше никто не возьмется за это… - Вы немного ошиблись эпохой, мисс… - аккуратно сняв ее руку, он поднимает на нее глаза, - за благородными разбойниками вам надо в Шервуд, эдак на десяток веков назад… а у нас тут – середина двадцатого и Гонг-Конг… Здесь нет благородства и чести… есть только личный интерес. И вопрос – а что мне за это будет, как никогда актуален. - Конечно же я вам заплачу, - не очень уверенно начинает она, - боюсь только, не очень много… - затихая под его выразительным взглядом, что прослеживается до внушительной кучи выигранного им в рулетку. - Меня не интересуют деньги, как вы, наверное, смогли заметить… - вздохнув, она заговаривает совсем иным тоном, - Понимаю. Вы играете на собственную жизнь… а значит – вам нравится рисковать… Согласитесь, отправиться в джунгли со мной и кучкой моих людей, чтобы спасти известного археолога – самое настоящее безумие! - Вы правы… - сохранив ровный тон, отзывается он, - нужно быть полным кретином, чтобы на это согласиться… - закурив, Филипп рассматривает ее сквозь дым… - Как вас зовут? - Мари Сен-Клер Йорк. - Дорога туда – несколько дней пути в непролазных джунглях… - Я знаю… - она позволяет себе слабую улыбку, - так вы… пойдете с нами? - Как вы верно пометили, мисс Йорк… - затянувшись, Филипп выпускает затейливые колечки дыма, не торопясь с ответом, - я живу, рискуя…. Но это – выверенный и продуманный риск, на который я иду по собственному почину. Вы же предлагаете мне риск неразумный, в полной неизвестности и безо всякого вознаграждения по его итогам. - А самоцвет… - неожиданно тихо произносит она, - если мы будем в Храме… быть может, местные служители культа нам его отдадут? - А вы не настолько юны и наивны, какой хотите казаться, мисс Йорк. - Вы не настолько безжалостны и циничны, каким хотите казаться, мистер Ломбард… - возвращает ему его же слова она. – Мои люди готовы, если вы не против, мне бы хотелось отправиться утром. Подвесной мост, переправу, один водопад и полтора суток в пути спустя, уже на привале, она смотрит на него над почти уже прогоревшим костром… - Могу я спросить? – он молча кивает, раскуривая очередную сигарету от тлеющего уголька… - То место, где мы встретились… там играют на деньги…. - Ставя на кон жизнь, да… - облекает он в слова то, что не получается у нее. - Но это же… ужасно! Папа всегда говорит, что жизнь дана нам не просто так, мы должны непременно оставить след… как свой ответный дар Богу… - Если это был подарок… - циничная усмешка угадывается в голосе, - то мое право им распоряжаться по своему усмотрению. - Это так, конечно, - смешавшись, она отводит глаза, - но… тогда объясните мне! - Чего ради? - Просто… я хочу понять – вам так нужны деньги, что вы… готовы свести счеты с жизнью? - Деньги – последнее, что меня интересует… - неожиданно откровенен он. - Говорят, вас монахи местного монастыря заговорили от пули… - смущенно спрашивает она, - вы знаете, где Храм Солнца… это там вам помогли? – что-то в его лице заставляет ее отступить, - Простите, я слишком назойлива… папа всегда так говорит. - Мы узнаем, что с ним… - бросив окурок в огонь, Филипп встает, - а возможно, даже найдем его где-то поблизости. Идите спать, Мари, выходим с рассветом. Стоило все-таки довериться собственному чутью… стоило придерживаться собственных правил и лезть в не свои дела. Стоило… Задним числом и умом уже ничего не исправишь! Револьвер… его собственный револьвер направлен прямо на него и рука, что его держит, ходуном ходит от страха и истерики… женщины… - Мари! Мари… смотри на меня! Сделай глубокий вдох… и стреляй… - Я не могу… - едва шевеля губами, произносит она, - не могу тебя убить… - Я уже давно мертв, Мари… - продолжает уговоры он, как будто это что-то может изменить, - уже сделай это свершившимся фактом. Глотая текущие из глаз слезы, она мотает головой и опускает треклятый револьвер, который тут же выхватывают из ее рук. - Ну что, Ломбард, может теперь ты сделаешь нам всем одолжение и уже достанешь этот чертов камень! – оттащив обмякшую от слез и пережитого девушку в сторону, явный лидер среди неожиданно напавших на них, выступает вперед. Филипп его прекрасно знает, как и он – его… сколько раз они встречались в игровом клубе – не счесть, правда, никогда – за столом рулетки. Насколько помнил Филипп, Осборн предпочитал делать ставки там, где риск сведен к минимуму. – А не то я вместо тебя – ее поставлю… или ее папочку… Хорошая идея, кстати! - Не надо… - ровным тоном отвечает Филипп, - мы оба с тобой знаем, что это ни к чему не приведет. Здесь нет камня. Тот, что в статуе бога – красивая стекляшка, для ежедневных обрядов местных. Священный самоцвет выносят из хранилища всего несколько раз в год… - Хватит! – чуть ли не на крик срывается тот, - Я не для лекций за тобой в такую глушь перся! Мне нужен камень! Пойди и принеси, иначе… - Что, Осборн? – опасно сузив глаза, Филипп медленно приближается, - Чем ты можешь грозить – мне? Убить эту несчастную семью у меня на глазах? Ну – убей. Они мне никто… Я видел много смертей… и близких в том числе… будет еще одна… смерть давно стала моей подругой… Тебе нечем на меня давить, Осборн… – Филипп останавливается прямо перед ним, - потому что, моя собственная жизнь мне безразлична. - Ну… И что дальше? – чуть повернув голову, Осборн обращается к вдруг резко пришедшей в себя Мари, - Ты у нас тут – мозг операции. Тебе решать. - Без него мы не получим камень… - по-деловому отзывается она, а ходу поправляя растрепавшиеся во время псевдо-истерики волосы, - А честь девушки вам, мистер Ломбард, похоже, безразлична… Как цинично… и как… - подойдя вплотную, она ладонью проводит по его щеке, - … по-мужски притягательно… - В вашем лице театральные подмостки много потеряли… - не удерживается от язвительности он, – поаплодировал бы, да руки связаны… - Не ёрничайте, мистер Ломбард, - глядя прямо ему в глаза, Мари протягивает руку за оружием, которое ей тут же и предоставляет один из ее людей, - То, что ваша собственная жизнь вас интересует поскольку-постольку, вы уже достаточно доходчиво объяснили. Мне кажется, что к чужим жизням вы так наплевательски не относитесь. Вы чувствуете ответственность… даже за меня… даже сейчас. - Вы путаете ответственность с желанием вас убить, Мари, - отвечает он, - в любом случае, рано или поздно вы с этим останетесь один на один. - Вы себя полагаете в роли карающего ангела, Филипп? – обманчиво-ласково интересуется она, не выпуская из рук револьвер. - Совсем необязательно… - он двигает плечом, - местные боги далеко не так всепрощающи, как привыкли мы… - Вы в это верите, серьезно? – она заливисто смеется, - Не ожидала… вы – такой, как есть, и вдруг… - Есть то, что происходит помимо нас, Мари, вне зависимости… И уже неважно – веришь ты в это или нет. Оно все равно случится. - О да… вы же – фаталист, как я могла забыть… - она делает своим людям знак и на поляну выгоняют небольшую, человек двадцать, группу явно местных жителей – старики, женщины, подростки… Мари подходит к нему, развязывая руки, - Филипп, думаю, вы не хотите стать причиной гибели этих несчастных. Потому что, если вы сейчас снова начнете упрямиться, то я велю их просто расстрелять… - Вы не сделаете этого, Мари… - уверенно качает головой он, - Это еще одна попытка, которая с треском провалится. Отпустите их и не морочьте голову, я не отдам вам камень. - Вы – упертый осел, Филипп Ломбард! – теряет терпение она, - Ни один артефакт не стоит человеческих жизней, в конце концов – это просто стекляшка! - Да, для вас – стекляшка, которая стоит уйму денег! А для этих людей – святыня, которой их бог поделился с ними! И не наше право – решать, где именно этот драгоценный камень должен быть! Мари ловит его взгляд, долго и мучительно вглядываясь в него… вздохнув, отворачивается, кивая своим людям, - Расстреляйте… Выстрелы кажутся просто сухим треском веток где-то поблизости… нет того оглушающего шума, что помнит Филипп с поля боя… но падающие под этот негромкий треск тела… и глаз не отвести, словно приклеенный… В наступившей вдруг мгновенной тишине Мари проходит вдоль тел, то и дело приседая рядом, словно проверяя – все ли мертвы. Испачкав руки в крови, она возвращается к нему. - Знаешь, что теперь скажут, Филипп? – она тщательно вытирает руки об его рубашку, оставляя следы свежей крови у него на лице, плечах и шее. - Что я принимал участие в этой бойне… - эхом откликается он, доставая зажигалку и сигареты, и закурив, продолжает, - Вы сделали свой выбор, Мари. Теперь с ним остается только жить… Я принесу вам камень. Хилый рассвет с трудом пробивается сквозь плотные шторы. Открыв глаза, Филипп медленно скользит взглядом по комнате, вскоре обнаруживая рядом Веру, прикорнувшую на краю кровати. Ее дивные волосы самым наглым образом выбились из пучка и разметались по подушке. Филипп против воли ловит себя на желании – прикоснуться… и даже кажется уже тянет руку… Тут она распахивает глаза, - Ты очнулся! Боже! Не лихорадит, жара нет? Дай посмотрю… - он послушно позволяет ей себя ощупать, следуя за ней взглядом, прикрыв глаза. – Доктор сказал, что все должно к утру прийти в норму, но я все равно тревожилась… ты был такой… - Я что-нибудь говорил… бредил? – садясь слишком резко, он вынужден откинуться назад на подушки, ненавидя эту противную слабость. - Бормотал что-то… - отзывается она, поправляя подушку под ним, - я не вслушивалась… какую-то чепуху и детские считалочки… - У Мэри был барашек? – тут же реагирует он, - Вера?! - Видишь, ты сам все помнишь… - отцепив его руку, она заставляет его снова лечь, - Филипп, не дергайся, хотя бы сегодня. Я понимаю, ты думаешь – тебе лучше и уже все прошло, но нужно еще немного времени, чтобы ты пришел в себя и… - У нас нет времени, Вера… - отрезает он, садясь на кровати, - Где мои сигареты? - Если я скажу, что я их выбросила, ты будешь очень ругаться? - Рвать и метать… - спокойно кивает он, коротко улыбнувшись, она передает ему с каминной полки початую пачку и его зажигалку, - Не стоит и начинать… Закурив, он снова следит за ней тем самым взглядом, что был на острове в первый вечер... словно почувствовав, она улыбается краешком губ, едва уловимо… Снова подобрав волосы в нечто наподобие пучка и приведя в порядок то, во что одета, Вера находит его в отражении, - Почему ты считаешь, что мы… что нам что-то грозит? - А как иначе? Не сегодня-завтра на тот чертов остров отправится лодка, а когда найдут тела, которые там на каждом шагу – этим займутся не местный констебли, а Скоттленд-Ярд… - медленно роняет слова Филипп, - … найдут пластинку, где очень ясно звучат наши имена и обвинения… И тогда уже нам придется доказывать, что мы никак не связаны ни с одним из убийств. - А поскольку в живых остались только мы… - тяжело опускаясь на стул напротив, вторит ему она, - то сомневаться будут в каждом нашем слове. Ты прав, у нас совсем нет времени. - Надо отсюда уезжать… и как можно скорее… - Куда? Филипп, нас просто объявят в розыск… потому что местные рано или поздно сопоставят очевидные факты – странной парочки, решившей устроить пикник на камнях в штормовую погоду, да и доктор вспомнит твой след от пули… - Ты сказала всем тут, что я – твой муж… - произносит он, не сводя с нее напряженного взгляда, - почему? - Я же уже сказала… - она достаточно равнодушно пожимает плечами, - людям нужны простые объяснения, чтобы они не вызывали ненужных вопросов. Да и моя репутация… то, что от нее еще осталось… нас бы не пустили в семейный пансионат. Прости, что не посоветовалась с тобой, но ты истекал кровью и был слегка так не в себе. - Нет, ничего… - не принимает шутливого тона он, - все хорошо. Даже – очень хорошо, я бы сказал! – протянув руку и дождавшись, когда она протянет свою в ответ, Филипп притягивает ее к себе, - Вера, дорогая… не хотите ли вы… Нет, не то… Вера, давайте мы с вами… Нет! – потерев глаза, он усмехается, глядя на нее снизу-вверх, - Не думал, что это – настолько трудно… Вера, вы окажете мне честь… - Вы пытаетесь сделать мне предложение, мистер Ломбард? – потрясенно перебивает она, - Чего ради? - Ты сама все сказала… - вновь перестав стараться быть галантным, отвечает Филипп, - искать будут двух разных одиноких людей, но никак не пару. Даже тут, если спросят – расскажут про семейную пару, что заночевала в пансионе, потому что мужу поплохело, и уехали они на следующий день. Я достану нам новые документы… и – мы покинем Британию… - Заграница… - растерянно повторяет она, - Колонии? Ты уверен? - Если ты – согласна… - Можно – спрошу? – мой муж неопределенно мычит, не открывая глаз, едва заметно приподнимая брови… это может означать что угодно, я предпочитаю трактовать, как согласие, - Почему на самом деле ты сделал это – тогда? - Что? – переспрашивает он, все-таки выныривая из полудремы, - Когда? - Ну… тогда, в том пансионе… - смущаюсь, пряча лицо у него на груди, - когда делал мне предложение. Вернее, когда я сама его себе сделала… - Ах это… - запутав пальцы в моих волосах, почти накрутив их на ладонь, он заставляет меня поднять голову, ловя мой взгляд, - мы оба этого хотели, так? - Но ты не любил меня тогда… - тихо возражаю я, - еще нет… - А почему ты – согласилась? – не отвечая, задает он встречный вопрос, пытливо глядя в глаза. - Я тебя обманула… - смотрю прямо, подмечая тот миг, когда расходящиеся лучики скрытой улыбки, что так смягчают взгляд моего мужа, исчезают, а из глаз уходит теплота. - То есть? - Когда ты спрашивал – не наболтал ли чего лишнего в бреду… - продолжаю, не отводя взгляда, - я тебя обманула, ты был очень дотошен, в деталях особенно… - и снова его глаза меняются первыми, теперь они полны сочувствия и, кажется, совсем немного – раскаяния…. - Ты знала… уже тогда… - отпустив мои волосы, он обнимает меня, целуя в макушку, - Демельза… - В тот день ты впервые назвал меня так… - шепчу я, уткнувшись ему в шею. Взяв мое лицо в ладони, Филипп долго и мучительно всматривается, выискивая что-то известное лишь ему, - Прости меня… - Все уже прошло, Филипп… Мы были нужны друг другу и в какой-то мере судья сделал доброе дело, сведя нас вместе… - И оно ему зачтется, при вынесении приговора… - грубовато шутит мой муж, снова привлекая меня к себе…       Все вышло почти случайно… так получилось и не мы были тому причиной… мы просто приняли последствия, согласившись с ними… Это – не навсегда и мы оба это знаем… и тем крепче наши почти случайные узы, что держат нас вместе, не давая затеряться в пути.