Лето в Плесси (1667 год)

Вместе с мадемуазель де Ланкло из бурлящего Парижа в тихий, уединенный Плесси перенесся и ее салон. Светские забавы стали дерзче, беседы — острее, а дамы еще обольстительнее. В первый же вечер после приезда куртизанки, малая гостиная замка превратилась в настоящий литературный салон. Анжелика любила этот уголок и звала его «зеленой гостиной» за цвет шелковой обивки стен, придававший комнате уют и некую камерность. Залу украшали хрустальные канделябры, россыпи фруктов в фарфоровых вазах и букеты живых цветов. Мягкие кресла образовывали островки лени, и так и тянули в свои объятия, ломберный стол служил пристанищем неисправимым игрокам, в глубине ниши негромко играли музыканты, привезенные принцем, а над всем этим возвышался белоснежный камин по моде Генриха IV с геральдической химерой семейства Плесси над очагом. Вечером господа являлись одетыми по последней парижской моде, при париках и шелковых камзолах, унизав кольцами пальцы и надушив усы, словно они собрались на званый ужин в один из столичных отелей. Дамы в вечерних платьях из шелка или атласа расцветали, словно райские птицы, усыпанные драгоценными камнями. Ревниво замечая каждую деталь в наряде соседки, будь то веер из превосходных перьев, зеркальце в перламутровой оправе или черепаховый гребень, они по привычке стремились перещеголять друг дружку, как будто от этого зависело расположение венценосных особ. Анжелика, обычно предпочитавшая в одежде спокойные тона, сегодня неожиданно для себя выбрала ярко-алое шелковое платье, с роскошной верхней юбкой, затейливо расшитое по корсажу золотой нитью. Крупный жемчуг с золотым отливом, привезенный из южных морей, великолепно дополнял наряд. Молодая женщина никак не могла налюбоваться на свое отражение в зеркале. Золото и кровь — символ победителей, — сказала она себе, — интересно, что оно ей сулит? Нинон, похвалив выбор туалета, не преминула заметить: — Вы прекрасны, как валькирия на поле боя, моя дорогая. Жаждете крови побежденных? Кого Вы наметили себе в жертву? — Посмотрим. Право стать ею еще нужно заслужить, — кокетливо отозвалась маркиза. На кого действительно она намеревалась направить острие своих чар? Между тем, один из главных сплетников Двора, маркиз де Лавальер, развлекал собравшихся: — Представьте, дамы и господа, некто господин Перро, юрист, что занимается у Кольбера пропагандой, вознамерился влезть в литературное общество. Да-да, он сочиняет! И более того, критикует Лафонтена с Расином за обращение к античным истокам! Он отвергает всех — Эзопа, Федра, Апулея! Прошлые, замшелые века. Каково?! Я уверен, Лафонтен его проучит. — Скажу Вам по секрету, — подхватил Пегилен, — этот Шарль Перро пишет сказки. И основывается, как он сам утверждает, на народных сказаниях. Наверное, вспоминает россказни своей деревенской кормилицы. Когда смех гостей затих, Нинон де Ланкло заметила: — Вы несправедливы к нему, господа. Признаюсь, я потребовала от … от одного моего поклонника добыть сказки юриста Перро. И, уверяю вас, я нашла некоторые из них недурными. И весьма поучительными. — О, мадам, умоляем, расскажите нам сказку! Просим! Просим! Куртизанка обвела взглядом гостиную и любезно согласилась. — Хорошо. Но с одним условием. Вы расскажите мне, в чем мораль этой сказки. А называется она «Красный Шаперончик и Серый волк». — Красный Шаперончик?! — не сдержался де Бриенн. — Теперь я понимаю, почему месье Перро не устраивает Эзоп! — и самодовольно рассмеялся. — Месье де Бриенн, — строго сказала куртизанка, — в наказание за то, что Вы меня прервали, Вы первым расскажите, о чем эта сказка. — К Вашим услугам, мадам, — пролепетал пристыженный граф. — Маленький красный шаперончик, — мечтательно промурлыкал Пегилен, и цокнул языком, — в этом есть что-то волнующее, что-то будоражащее наше воображение, не находите, господа? Умоляю, мадемуазель, посвятите нас в эту историю! — Вы не выносимы, месье де Лозен! — со смехом укорила гасконца чуть зардевшаяся мадам де Севинье. Нинон де Ланкло подождала пока присутствующие успокоятся, и начала свой рассказ: — Давным-давно, в одной деревне жила-была девочка. Ах, какая это была маленькая, славная девчурочка! Всем-то она была мила, кто только видел ее, а милее всех ее бабушке, которая не зная, чем еще порадовать внучку, сшила ей красный бархатный шаперон. Накидка так была к лицу девочке, что малютка не расставалась с ней ни на миг, и ее так и прозвали — Красный Шаперончик. Однажды … Анжелике понравилась сказка. Безусловно, она отличалась от перефразов античных басен, принятых в обществе, но была не лишена остроумия. Кроме того, сюжет был ей знаком — что-то подобное, но, кажется, более страшное и кровавое, рассказывала на кухне Монтелу старая Фантина. Только в сказке у кормилицы господин Волк все-таки растерзал бедную девочку. Или это был проклятый Жиль де Ре? Все истории няньки были на редкость кровожадными. Даже старый солдат Гийом подчас не выдерживал, и пытался оградить юные ушки детей барона от самых рискованных сказаний. Нинон закончила, и гости перешли к обсуждению. Бедняга де Бриенн отвечал, как на уроке латыни. — Теперь, мадам, я знаю, как Вас называть — Красный Шаперончик, — услышала она над своим ухом тихий голос Филиппа. Муж незаметно подошел к ее креслу и облокотился на спинку. Этим вечером маркиз облачился в костюм жемчужно-серого цвета, подчеркивающий свежесть лица и придающий его голубым глазам стальной оттенок. Чуть подумав, он уточнил, — или маркиза Красного Шаперона? Вам как больше нравится? — Не смешно, Филипп. Что общего у меня с этой девочкой из сказки? Красное платье? Вы, наконец, заметили его? — так же тихо спросила Анжелика, полуобернувшись к мужу. Маркиз наклонился ближе, чтобы удобнее было разговаривать. — Его сложно не заметить, — возразил он, и Анжелика не поняла, сказал ли Филипп это с издевкой или с неким восхищением. Тем временем, он продолжил: — Ищите глубже, мадам. Разве Вы не смотрите на меня с таким же глупым удивлением и не спрашиваете: «А зачем Вам такие острые зубы?», будто не видите, что я не бабушка, а серый волк? Поневоле, мне время от времени приходится убеждать Вас в их остроте. Анжелика бросила на мужа беглый взгляд. Он просто дерзил. Но с Филиппом никогда не угадаешь, когда он вздумает кусаться на самом деле. Они были окружены гостями, которых мадемуазель де Ланкло умело вовлекла в дискуссию. Нечего бояться, — сказала себе маркиза, сцепив руки на коленях. И невозмутимо заметила: — Не забывайте, месье, что волку не удалось съесть бедную девочку. Она позвала на помощь и зверя убили охотники, вспоров ему брюхо. Филипп не отвечал. Забеспокоившись, Анжелика обернулась и встретилась с ним взглядом. Внезапно она поняла, что муж находится очень близко, опасно близко. — И где же Ваши охотники, мадам? — поинтересовался маркиз. — Волк уже рядом. Не выдержав его взгляда, Анжелика опустила глаза и вжалась в кресло. Она почувствовала дыхание Филиппа на своем виске. Никто из гостей не мог ничего заподозрить — со стороны супруги дю Плесси смотрелись, как любящая семейная пара. Дыхание мужчины переместилось к ее щеке — вероятно, он слегка повернул голову. — Какие у Вас жемчужные сережки. И такие нежные ушки … — Вы не посмеете, — молодая женщина едва дышала. — Почему? — шепотом спросил маркиз. Анжелика замерла, не двигаясь и продолжая смотреть прямо перед собой. Она почувствовала, что муж наклонился к ней еще ближе. Его губы почти касались ее. Горло сжалось в нехорошем предчувствии. Только не это! О, пожалуйста, только не это! Внезапно Филипп коротко поцеловал жену в шею и, выпрямившись, неспешно отошел от ее кресла. Анжелика выдохнула и откинула голову на спинку. — Вы ничего не сказали о моей сказке, дорогая, — погладила ее по плечу Нинон де Ланкло, присаживаясь рядом. — Мы так горячо спорили! Я видела, что наш красавец маркиз отвлек Вас, — лукаво заметила куртизанка. — Вы, наверное, не слышали обсуждения? Представьте, негодный развратник Лавальер считает, что Красный Шаперончик — это метафора нашего женского естества! Я шлепнула его веером. Но дальше, и эта мысль мне интересна, он сказал, что эта девушка дразнит опасного мужчину, потому что втайне хочет быть съеденной, то есть — изнасилованной им. Не правда ли, весьма любопытное мнение? Анжелику еще трясло после выходки Филиппа и совсем не тянуло к разговорам на фривольные темы. Она через силу улыбнулась: — Прекрасная сказка, Нинон. Я уверена, месье Перро ждет успех. Но не этого ли самого Перро, — вдруг вспомнила маркиза, — привозил в Ботрейи Лафонтен? И славные труженики пера даже сумели выклянчить у нее небольшое вспомоществование для своих литературных подвигов. Ах, если бы месье Перро поведал мне эту сказку раньше! Уже лежа в постели и ворочаясь с боку на бок, Анжелика вспоминала случившееся. Разумеется, он просто дразнил ее, горя желанием поквитаться за неудачную ночную охоту, а быть может, так, в своей странной манере Филипп показывал свой интерес к ней? — Не кусать же он меня вздумал, — сказала она себе, и тотчас внутренний голос возразил, — почему ты так уверена? Забыла Фонтенбло? Все предостерегали ее от связи с этим опасной мужчиной. Сам он отрекомендовал себя волком. Мари-Аньес считала его грубым солдафоном, Паражонк сравнивала с извергом фон Вертром, уничтожавшим всё живое на своем пути, и даже Нинон не удалось приручить этого варвара в кружевах. Дегре же без обиняков заявил ей, что в любви маркиз деспот. Просто настоящий кровопийца Жиль де Ре из сказок кормилицы! Однако, хотя она и сама временами испытывала необъяснимый страх, думая о Филиппе, отказаться от мысли женить его на себе, так и не смогла. И сейчас пожинала плоды своего безумного упрямства. А могла бы мирно жить рядом с каким-нибудь благодушным пузатым бароном-вдовцом, польстившимся на ее деньги, и предаваться любовным утехам с очередным придворным кавалером, пока муж спит над тарелкой с супом. Пузатый скучный муженек! Какая унылая картина! Ну, уж нет! Анжелика с грустью вздохнула, сон не шел к ней. Но почему Филипп не пришел даже проверить, заперта ли ее дверь? И это после всего! И как щекочутся его усы… Странно, ведь они такие тонкие, будто нарисованные. Анжелика задумчиво погладила место на шее, где все еще ощущала их след. «Остались Вы сегодня без красного шаперончика на ужин, господин Волк! — мысленно укорила она мужа, — и по собственной вине». Может быть, Нинон права, — спросила себя Анжелика, — и я сама дразню его? Она не могла не признать, что, когда Филипп в пылу ссоры терял над собой контроль, к ее страху и негодованию всегда примешивалось какое-то сладкое торжество. Уж лучше так, чем терпеть его высокомерное безразличие. Ох, так тебе точно не заснуть! — сказала она себе. — Надо выбросить эти глупости из головы. Анжелика перевернулась на другой бок, решительно закрыла глаза и глубоко вздохнула, и в ту же минуту с досадой пробормотала: — И для кого, спрашивается, я надевала это красное платье?! Вот негодяй!