The Libertines: from A to Z

Until the Very End Питеру страшно, когда Карл начинает говорить все эти вещи, ему страшно от того, что Карл и правда думает так, ему страшно от того, что всего того, что у них есть, может оказаться мало. Ему страшно от мысли о том, что когда-нибудь Карл заберется на эту крышу один и действительно спрыгнет вниз, утонет в вечности, исчезнет из этого мира, в котором ему нет места. If you're still alive When you're twenty five Shall I kill you Like you asked me to Питу хочется спросить «А как же я? Ведь ты можешь быть со мной, ведь рядом со мной для тебя всегда будет место?», но он не решается, он боится сказать что-то не то, поэтому он просто бьет наотмашь, чтобы Карл больше не говорил этого. Потом осторожно берет его на руки, как хрупкий цветок, и несет вниз, в квартиру, и шепчет, шепчет, что все будет хорошо, что они будут вместе до конца, что никогда не отпустит, никогда не бросит, никогда не предаст. — До конца, — шепчет он, укладывая Карла на кровать. — До самого конца, — отвечает Карл. Vertigo Пит привык к тому, что в прямом смысле слова смотрит на всех «свысока» — он везде и всегда самый высокий, еще со средней школы. Он, конечно, не виноват, но все равно чувствует себя виноватым. Он знает, что роуди, настраивая для него микрофон, обязательно поднимают его на несколько дюймов, но этого все равно всегда не хватает, и он чуть наклоняется, чуть сутулится, это давно вошло в привычку. Микрофон на сцене Гласто поставлен правильно, ровно так, как должен, будто кто-то специально его замерил, и Питу не пришлось ни сутулиться, ни поднимать его чуть выше. Все эти мысли вихрем проносятся по голове Пита, он даже не замечает их, ему даже кажется, что он думает совсем о другом. Они поют первую песню сета, и Пит думает о том, что настроение у него ни к черту, что настроение совершенно неподходящее для этой огромной сцены. Но сейчас, конечно, не время об этом думать. Гэри кивает головой перед следующей песней, Пит перенимает ритм, Карл начинает свой рифф и вдруг сбивается. В этом нет ничего особенного, он тут же исправляется, но за эту секунду Пит успевает понять, что и его настроение не очень. Но почему? Koreema knows just what it is she does Время течет, такты бегут один за другим, над толпой светит июньское солнце Англии. I know what's on your mind, my boy Пит делает два шага вперед, но тут же нерешительно останавливается. Он пытается поймать взгляд Карла, это всегда давалось ему так легко — тогда, почти пятнадцать лет назад. Climb up to her window ledge or you'll forever be Ему хочется нажать на паузу, остановить барабаны Гэри, оборвать гитарный рифф, заглушить голоса десятков тысяч людей. Ему хочется сказать что-нибудь, что-нибудь совсем тихое и незамысловатое. Но сейчас, конечно, не время. — As the people hear you crying please, — кричит он в микрофон. — Please, please, please. Пространство между ними стремится к нулю, и Пит надеется, что Карл услышит его, что они вдруг опять поймут друг друга без слов. Его «пожалуйста» так и остается висеть в воздухе, и он замирает у микрофона чуть дольше, чем следовало бы. Он выпадает из реальности, но тут же берет себя в руки. Он знает, что сейчас, конечно, не время. me my boy I was never sure was it the liquor or was it my soul What Became of the Likely Lads Пит просыпается и видит за окном спальни обычное июньское утро. Катя уже встала и стоит у кроватки их малышки. Он до сих пор не может поверить, что этот маленький колобок за несколько недель стал неотъемлемой частью его жизни, что когда-нибудь она начнет улыбаться, смеяться, ходить, говорить. К тому времени, когда она закончит школу, ему будет уже за шестьдесят — если он вообще до этого доживет, если его тело не заставит расплатиться по счетам раньше. Но это будет в будущем, а ему нужно жить сегодняшним днем. Еще лежа в кровати, он смотрит на свой телефон, и дата ему о чем-то напоминает, что-то поднимается из глубин его сознания, пища и жужжа. Ну да, правильно, шестое июня. — С Днем Рождения, Бигглз! — набирает он на экранной клавиатуре и нажимает на «отправить». Потом опять задумывается и ловит что-то еще. — 45, — печатает он. — Кто бы мог подумать? Ведь хорошо, то я не послушался тебя двадцать лет назад. — oh fuck off :) — тут же приходит ему в ответ. Пит смеется, а телефон опять вибрирует. — Мало того, что ты меня разбудил, так еще и издеваешься. — Я с любовью, ты же знаешь. В ответ долго ничего не приходит, и пока Пит сидит на кровати и ждет, воспоминания проплывают перед его внутренним взором. Повинуясь знакомому чувству, он резко встает и берет в руки гитару, стоящую у стены. Он берет один аккорд, потом другой, переставляет в своей голове слова, начинает петь. Oh, what was that song they played And what about the pact we made You know, you should've stayed The day you went away Он смотрит на Катю, которая взяла дочь на руки и чуть-чуть покачивается в такт. — Красиво, — тихо говорит она. — Но не так красиво как вы обе, — с улыбкой отвечает он. Она смеется и сияет, сияет этим особым светом, который стал его маяком. Налюбовавшись ее сиянием, он ставит телефон на запись, играет отрывок еще раз, и нажимает на «отправить». X — Я же рассказывал тебе, что у меня был брат-близнец? — спрашивает Карл и выдыхает дым в потолок. Они сидят в своей промозглой комнате, освещенной единственной тусклой лампочкой, свисающей с потолка. — Что-что? — переспрашивает Пит. — У меня был брат-близнец, — повторяет Карл, и его голос остается таким спокойным, как будто он говорит о том, что нужно сходить в Tesco и купить еды. Пит отставляет гитару в сторону и смотрит на Карла непонимающим взглядом. — Он умер. Почти сразу после рождения. Как ты думаешь, я был бы другим, если бы он не умер? — Карл поворачивает голову и смотрит на Пита в ожидании ответа, но, будто передумав, продолжает. — Может быть тогда… Может быть поэтому я чувствую себя таким… Он тушит окурок в пепельнице и тут же зажигает новую сигарету, пытаясь найти подходящее слово. Одиноким? Бесполезным? Ущербным? Недосказанное слово так и висит в воздухе, прямо под лампочкой, как неизвестная на доске во время урока математики. — Зато теперь у тебя есть я, — нарушает тишину Пит, и в комнате будто становится чуть светлее. — Ну да, — отвечает Карл и улыбается. — Зато теперь у меня есть ты. You're my Waterloo Карлу категорически не нравится Тайланд, хотя он никогда бы в этом не признался. Здесь жарко, и эта жара давит на виски, захватывает дыхание. Повсюду ползают гигантские насекомые, и из-за вечного стрекотания он не может нормально спать — хотя нормально спать он так и так не может уже столько лет, что это словосочетание потеряло для него смысл. Ему не нравится уступать, ему не нравятся компромиссы, на которые Пит заставляет его идти. За все эти годы он забыл, какого это — идти на компромиссы. — Давай запишем You're My Waterloo, — заявляет Пит через неделю после начала записи их нового альбома. Карл сначала даже не понимает, что Пит имеет в виду. — Зачем? — переспрашивает он и тут же чувствует себя глупо. — Мы никогда ее не записывали, — безобидно отвечает Пит. — Ее ве любят. Почему бы нет. «Потому что это наша песня, наша личная песня», хочет сказать Карл. «Потому что мы и так уже вывалили всю нашу жизнь на растерзание толпе, потому что от того времени ничего не осталось, абсолютно ничего, кроме вот этого куска, кроме вот этих нескольких слов.» Но Карл молчит. Он точно знает, что Пит рассмеется, если он попытается ему объяснить. А ведь десять лет назад им бы даже не пришлось вести этот разговор! Тогда все было бы понятно без слов. — Ну хорошо, — невнятно выговаривает он и садится за пианино, пытаясь скрыть свою озлобленность, свою злость на самого себя. Он берет первый аккорд, удивляя самого себя тем, что точно помнит каждую ноту. — You'll never fumigate the demons, — чуть фальшиво начинает Пит. — No matter how much you smoke. Карл сжимает зубы, он сжимает зубы так сильно, что у него тут же начинает болеть челюсть. Just say you love me for three good reasons Пит, как всегда, прав. Ни одно из слов Пита, ни одна из его метафор и картин уже давно не принадлежат Карлу. Все это давно стало достоянием толпы, стало чем-то большим, стало таким огромным, что его нельзя удержать между них двоих. Но черт побери, ведь это была его песня, ведь именно она — хотя бы она одна! — принадлежала ему одному, как и размытое, стертое временем воспоминание о заходящем солнце Ватерлоо, в свете которого Пит собирал букет из почти увядших роз. Zealots Пит и Карл выходят на улицу, ожидая увидеть разношерстную компанию - и точно, вот они, прямо за забором, человек десять. — Эгегей! — кричит Пит и приветственно вскидывает шляпу. Собравшиеся внизу все как один оборачиваются. — Ну что, лишь самые верные остались? — спрашивает Пит, и Карл смеется. Они оба — да нет, все четверо — любят такие моменты, потому что ради этого, ради этих людей, ради нескольких потерянных душ они прошли через все это. Улыбаясь, они спускаются по лестнице и выходят за ограждение. Начало нулевых ушло в далекое прошлое, и сейчас конечно уже никто не окружает их с дикими воплями. Им всем тут где-то под тридцать, и всего через пару часов им придется встать и пойти в какой-нибудь офис, чтобы восемь часов к ряду пялиться на экран монитора. Но здесь и сейчас они стоят у ограждения, и целых трое из них одеты в красные гвардейские куртки. — Крутая! — одобрительно кивает Карл, рассмотрев одну из курток поближе. — Как у вас дела? — спрашивает Пит, и надеется, что уж эти-то точно знают, что его действительно интересует ответ. Кто, если не они? Кто-то протягивает ему черный фломастер и свой билет, кто-то другой просто стоит и смотрит на них, как завороженный, затаив дыхание. Кто-то показывает Карлу свою татуировку. «Это ты мне написал, в Лондоне, в 2008 году!» Карл смеется. — Смотри, Питер! — говорит он и сует ему под нос их же фотографию. — Смотри какие мы были красивые тогда! Помнишь этот вечер? Пит не уверен, но это неважно. Они оба подписывают фотографию черным фломастером и отдают ее обратно. Парень в красной куртке так и светится счастьем и бережно кладет ее в карман. Время растягивается и сжимается, Пит говорит с кем-то о книжках, Джон курит чьи-то сигареты, Гэри спрашивает, как лучше всего добраться до клуба, в котором он через час должен диджеить. Кто-то говорит о том, как их песни спасли ее жизнь, как она счастлива наконец-то их увидеть, и Карл тут же, следуя порыву чувств, прижимает ее к себе и мягко-мягко улыбается. — Мне тоже, — говорит он чуть слышно и делает глоток и протянутой кем-то бутылки Джеймсона. Еще пару минут — и Пит уже что-то поет, и вот они уже поют все вместе, в один голос. — Наши песни — для вас, — произносит Карл. — Ради Аркадии! — добавляет Пит. — Ради Аркадии! — вслед за ним повторяют все остальные. Ради Аркадии.