***
В очередной раз после панели с журналистами проверив, как одержимая, свой телефон и найдя там лишь уведомления из Твиттера, Рей решает, что с неё хватит. Одновременно встревоженная, обиженная и раздражённая, она засовывает гаджет в сумочку, рассудив, что лучше просто выскажет ему всё позже, на вечеринке. Пожалуй, она проведёт часы между сейчас и потом в горячей ванне, приходя в себя после долгого и выбешивающего повторения фразы «без комментариев» разным репортёрам, которым хотелось спрашивать исключительно об их отношениях с Беном. Она цедит свою единственную отвёртку, горьким опытом наученная не относиться легкомысленно к бару у бассейна. Жаль, не поменяться местами с журналистами и не задать им очень личные вопросы о её сложных отношениях с Беном. Раскиснув и сморщившись так, что больше невозможно вынести в воде и секунды, она, естественно, принимает душ. К моменту как выходит из ванной, овеваемая клубами пара, Рей наконец ощущает нечто приближённое к расслабленности — впервые за сегодня. Она как раз собирает волосы в пучок, когда Роуз, потянувшись за парфюмом, вызывает на туалетном столике сход миниатюрной лавины из косметики. — Ой-ой! — произносит она, проворно подхватывая тушь, пока та не скатилась с края. — Вот получится надушиться, не разгромив комнату, и я готова. — А я — когда ты, — говорит Рей, выходя из ванной так, чтобы не попасть в ароматное облако, которое распылила Роуз. Она тормозит прямо перед входной дверью, дабы убедиться, что юбка не заправлена в трусы и что не случилось ничего равно обескураживающего. Но нет, кажется, всё в порядке, и мгновение она созерцает себя в зеркале. Этим вечером Рей чувствует себя секси. Чёрное платье без рукавов и с узким глубоким вырезом, обнажающим нежную ложбинку меж грудей, облегает торс и становится свободней в бёдрах. В туфлях на тонком каблуке — тех же, что и вчера, — ноги кажутся невероятно длинными. Она потрудилась и над причёской, и над макияжем, и ей нравится, какими яркими благодаря тёмной подводке стали глаза, как блеск зрительно увеличивает губы и как тонкие локоны, выбившиеся из искусно собранного «неряшливого» пучка, обрамляют лицо — словно она одна из этих беззаботных, млеющих на пляже инстаграмщиц. — Собираешься всю ночь стоять и любоваться собой, или всё же пойдём на вечеринку? — спрашивает Роуз, подходя сбоку и легонько пихая Рей бедром. — Ой, молчи, — говорит Рей, однако выходит вслед за Роуз из номера и направляется к лифтам. Ещё, может, рановато для вечеринки, но, не в пример вчерашней клубной, эта — небольшое мероприятие в крутом баре-лаундже «Космо». А ещё им обещана еда. Бар «Люстра» каким-то образом и совершенно то, что ожидаешь от заведения с таким названием, и одновременно нечто гораздо большее. С потолка высотой в три этажа и почти до пола казино свисает громадная конструкция, похожая на мерцающую бледно-фиолетовую медузу из хрустальных бус. Рей уже видела её, ходя туда-сюда по гостинице, — не заметить такое практически невозможно, — но вот прямо в самом баре она впервые. Они с Роуз показывают свои пропуска охране, и их пускают за бордовый бархатный канатик, которым на вечер огородили от основной публики пространство. Затем они ступают на круглое возвышение, под тысячи и тысячи кристалликов, и Рей кажется, будто она попала в сказку. На платформе поменьше, установленной рядом с главным баром, играет струнный квартет. Уже присутствуют несколько членов других команд-полуфиналистов и многие из персонала Far Galaxy — кто сидит на низких диванах, а кто стоит, облокотившись на хромированную барную стойку и наблюдает, как бармены готовят коктейли. Справа от центральной конструкции вьётся серебристая винтовая лестница, ведущая в облачка висячих кристаллов — на следующие ярусы площадки. — Охренеть, — говорит Роуз, и Рей охотно кивает в знак солидарности. — Канапе? — интересуется низенький человечек, бесшумно возникший рядом с локтем Рей. В руке у него поднос, полный каких-то диковинных нежных слоёных пирожных. Они с Роуз берут по одному. — Как думаешь, что это? — спрашивает Роуз. — Не знаю, но было вкусно, — отвечает Рей, уже проглотив своё. Они располагаются у бара, заказывают напитки и болтают с высоким японцем с британским акцентом и в круглых очках, который назвался Каито Эсо из Изгоя Один. — Это команда Джин, да? — оживляется Рей. — С радостью с ней познакомлюсь. — Никуда не уходите, она и появится, — говорит Каито. — Они с Кассианом, её мужем, пошли после игры на парный массаж — потому что это, ну, знаете, такие люди, — так что они опаздывают. Роуз разражается смехом. — Часто так делают, да? — спрашивает она. Каито вздыхает, помешивая свой мартини оливковой шпажкой. — Они так друг друга любят, что аж тошно, — отвечает он. Подтягиваются и другие. Появляются Джесс с Талией, обе такие расслабленные; они останавливаются поздороваться, затем идут наверх, разговаривая о своём и смеясь. Совсем скоро после этого приходят и остальные Сёстры Ночи в компании Митаки — низкорослого и спокойного сокомандника Бена. Пейдж с Финном и По заявляются после девяти вечера, с ними — тиммейты Каито, двое мужчин, которых Рей с Роуз представляют как Чиррута и Бэйза. Оба парня китайцы, но на этом сходство заканчивается. Бэйз высокий и грузный, с гривой чёрных волос, которым позавидовал бы даже Бен. Чиррут не маленький, но на фоне Бэйза кажется таковым. Он жилист, коротко подстрижен, и складывается чувство, что усмешка — частый гость на его лице. — А наши голубки, что, до сих пор собираются? — любопытствует Каито. — Мы подослали к ним Бодхи, он их разгонит, — отвечает Чиррут. К тому времени как на вечеринке появляются оставшиеся члены Изгоя Один, вся компания уже перебралась в другое место и заняла столик вдали от главного бара. Каито машет им, и Джин в ответ кивает. Это стройная девушка, светлокожая и темноволосая. Вообще-то они с Рей довольно сильно похожи — во всяком случае, достаточно, чтобы на фестивалях одну принимали за другую. Её держит за руку муж, красивый и дерзкий Кассиан Андор; он похлопывает по спине их собеседника, невысокого парня с длинными, волнистыми тёмными волосами, собранными в хвост на затылке. Все трое со смехом беседуют о чём-то, поднимаясь по лестнице. — Сопротивление! — выкрикивает Кассиан в качестве приветствия. — С победами вас! За сим в большом количестве следуют объятия и рукопожатия, и всех, кто прежде не был знаком, представляют друг другу. — Рей, так здорово наконец с тобой познакомиться, — произносит Джин, пожимая ей руку. — И мои поздравления! Ты — одна из всего лишь четырёх страйкеров женского пола, поднявшихся так высоко. — Я тоже думала об этом, — говорит Рей. — Ну, знаешь, из всех полуфиналистов только в Первом Ордене страйкер — не девушка. Джин озорно улыбается. — Как оно и должно быть, вообще-то, — замечает она, и Рей, которая и без того обожает её как игрока, мгновенно решает, что и как человек Джин ей очень симпатична. Кассиан оглядывает теперь уже довольно изрядно уплотнившуюся толпу народа в баре и хмурится. — А кстати, где же они? — спрашивает он. — Я видел того чувака Митаку, и Фазма где-то здесь была, — говорит По. — Но остальные пока не заявились. Кассиан хмыкает, затем наклоняется и целует Джин в щёку. — Хочешь что-нибудь выпить, любовь моя? — Чистый виски, милый, если ты не против, — отвечает она с нежной улыбкой. — Я на минутку, — говорит Рей, вдруг потеряв уверенность в себе и желание общаться. Она встаёт и отходит от компании подальше, за бар. Отчего-то то, как Джин и Кассиан смотрят друг на друга, как открыто и с очевидным благоговением друг друга касаются… Это бьёт по больному. Словно она голодает, а они устроили на её глазах изысканный ужин из шести блюд. Они и сами не понимают этого, так что Рей даже не из-за чего на них злиться. Тогда она тянется к сумке, вынимает телефон с целью отправить Бену ещё одно сообщение, чтобы выразить, насколько именно она не одобряет эту сегодняшнюю пытку молчанием. И тогда-то, разумеется, она и видит сообщения, которые он послал почти три часа назад. Что ж, часть своего гнева ей приходится проглотить, ибо она, получается, сама немногим лучше. Задворки бара отнюдь не пустуют, и всё же толпа здесь куда малочисленней, чем в передней части. Посетители сидят меньшими группами, разговаривают спокойней, и даже пустые столы попадаются. Она садится за один из них и набирает ответ.Рей Сандерсон извини только увидела Рей Сандерсон уже на вечеринке Рей Сандерсон просто приходи тут встретимся ок?
На этот раз точечки, указывающие, что Бен печатает, появляются незамедлительно. Бен Соло Плохая идея.Рей Сандерсон ой бен да лааадно все уже и так говорят о нас Рей Сандерсон уже нет смысла прятаться Рей Сандерсон и еще на этой тусовке мы оба должны быть
Бен Соло Рей, нам НЕОБХОДИМО встретиться где-либо в другом месте.Рей Сандерсон да блин в чем дело???
Бен Соло Объясню при встрече. В груди у Рей вновь разгорается пламя досады. Какая наглость, просто невероятно! Он должен был написать ей в ту же секунду, как проснулся и увидел, что творится в Твиттере, или, по меньшей мере, когда прочёл сообщения от неё. То, что он весь день морозился, не звонил и не писал, оставив её места себе не находить от беспокойства, а теперь, наконец соизволив ответить, начал юлить и что-то требовать — это просто за гранью приличия. Хмуро глядя на экран, она набирает ответ.Рей Сандерсон знаешь что Рей Сандерсон что за херня вообще Рей Сандерсон игноришь меня весь день потом начинается какая то странная загадочная хуита Рей Сандерсон я на вечеринке Рей Сандерсон хочешь поговорить поговорим тут
Она отключает телефон и суёт его обратно в сумочку. — Всё хорошо? — спрашивает Финн, подходя к её столику. — Ты, типа, сбежала, ничего не объяснив. — Да просто слегка накрыло впечатлениями, — говорит она, после чего делает глубокий вдох и заставляет себя расслабиться. Это же празднование, в конце концов. Бен тоже появится; или не появится — но она не даст его загонам испортить ей вечер. — Всё в порядке. Иди к ним, я тоже сейчас подойду. Финн смотрит на неё, как если бы он не знал, стоит ли ей верить, но в итоге смех друзей в отдалении действует как зов сирен, и он кивает и возвращается к ним. Тон Бена в сообщениях в сочетании с тревогой, скопившейся за день, заставляет чувствовать себя неуютно. Ей хочется, чтобы он просто прекратил вести себя так странно и пришёл уже, наконец. У неё попросту не осталось сил скрываться и скрывать. Ей надоели домыслы об их отношениях в Интернете. «Где же ты, Бен?» — думает она, уткнувшись взглядом вниз, в белую столешницу. Спустя пару минут она наконец поднимается на ноги и идёт к остальным, но все, кроме По, разговаривающего с Холдо на лестнице, переместились на второй этаж. Верхние уровни бара полностью огорожены хрустальным занавесом, а царящий здесь бледно-малиновый свет отражается от всех хромированных и белых элементов декора, и ты словно оказываешься в потустороннем мире. Здесь наверху музыка громче, звуки струнного квартета сменяет джазовый свинг из колонок. — Нет, это было на ДрагонКоне в 2015-ом. Ведж поспорил со всеми, что перепьёт Акбара, и в итоге наблевал в комнатный цветок в Хаятте, — говорит Финну Кассиан. — А точно? — спрашивает Финн. — Мне почему-то казалось, что это было в том году, когда Эзру чуть не арестовали за публичное обнажение, потому что кто-то взял его на слабо за… О, привет, Рей! — О чём это вы? — вливается она в беседу, вставая между Финном и Роуз. — Да мы про то, что чуть ли не каждый наш знакомый просто ходячий беспредел, каких нельзя на улицу выпускать одних и без присмотра, — говорит Джин. — Кстати о беспределе, — подхватывает Роуз, — а помните, как в том году на ГалаКоне Биггз и Снап поспорили, кто пройдёт с завязанными глазами весь зал феста? Рей позволяет себе втянуться в разговор. Она берёт второй коктейль и смеётся над каждой шуткой. Через какое-то время внутренне она почти приходит в норму. Разумеется, тогда-то и является Бен. Без всякого предупреждения он просто материализуется позади неё, возникает как тень. — Рей, — говорит он, пугая не только её одну, но и всех, кто рядом. — Есть разговор. Она резко оборачивается. Он одет не как для вечеринки — даже удивительно, как это охрана пропустила его в джинсах и футболке. — Рад тебя видеть, Бен, — произносит Кассиан, нахмурившись при виде столь внезапного вторжения. Бен одаривает его пристальным, тяжёлым взглядом, который Рей не знает, как интерпретировать. Затем его глаза опускаются, и он смотрит на неё. Губы сжаты в линию, на скуле чуть подрагивает жилка. Похоже, он… зол. — Э-э, ладно, — говорит она, тоже хмурясь, а сердце начинает биться как бешеное. Бен отворачивается и идёт к дальней стене. Она бросает взгляд на друзей, пялящихся на них с Беном, улыбается им, а потом уходит за ним следом. Все смотрят, Рей уверена, и хотелось бы ей поменьше об этом переживать, но… Наверное, стоило послушаться Бена и встретиться в более уединённом месте. Но что сделано, то сделано, теперь уж обратно не отмотаешь. Уйти вместе в поисках уединённости означало бы создать вокруг себя ещё больший ажиотаж. «Люстра» круглая, а значит, здесь нет тихих укромных уголков, в которых можно поговорить. За неимением лучшего Бен ведёт её просто под винтовую лестницу, где архитектура места обеспечивает хотя бы видимость приватности. Они стоят близко. Не настолько, чтобы это выглядело интимно, но слишком близко для двоих, между которыми не должно быть никаких отношений, кроме профессионального соперничества. Рей поднимает на него глаза. — Бен, — произносит она достаточно громко, чтобы за музыкой он расслышал её голос. — Как бы мне хотелось встретиться наверху, — говорит он напряжённо и довольно тихо — так, чтобы их не могли подслушать. «Да, и мне», — думает она, но вслух произносит: — В чём дело? Ты пугаешь меня. Он глубоко вздыхает. Она видит, как его широкая грудь под футболкой вздымается и опадает; Рей вспоминает, каково ощущать это телом, будучи в его объятиях. — Не получится, — говорит он наконец. — Что не получится? — недоумённо произносит она. — Это, — произносит и жестом указывает на неё и себя. — У нас. Осознание того, что он говорит, накрывает Рей не сразу, но уж когда случается, это как цунами. Под его тяжестью у неё едва колени не подгибаются. — Что это значит: «у нас не получится»? — спрашивает она, начиная чувствовать, как глаза покалывает из-за собирающейся в них влаги. Она подходит ближе и шепчет: — Это для команды? Они наблюдают? Ты всё ещё притворяешься? Его ноздри раздуваются — очевидно, от недовольства. Он глубоко дышит, наверное, стараясь подавить приступ гнева. — Я не притворяюсь, Рей! Всё серьёзно, — говорит он. — Прости, не хотелось это так делать. На его скулах ходят желваки, а нервное подёргивание под глазом, что Рей находила таким очаровательным и считала чуть ли не тайным словом на языке Бена, который, как ей не без гордости казалось, она способна расшифровать, — теперь при виде него её сердце пронзает ледяным жалом страха. — Позавчера ты сказала выбирать между тобой и карьерой, а когда я озвучил вариант — компромисс, который позволил бы нам быть вместе, — ты отмела его без раздумий. И я понял кое-что, что раньше игнорировал, потому что… потому что это была мечта, и я не хотел с ней расставаться. — Бен, — шепчет она, — пожалуйста, не надо. Он качает головой. — Ты не будешь счастлива, пока я не уйду от Сноука, а чтобы это сделать, мне придётся загубить свою карьеру. А строил я её, Рей, без малого пятнадцать лет. Тебя же я знаю три месяца, — говорит он. — Неважно, насколько ты мне нравишься; это тупик. Его слова звенят у неё в ушах, а потом в них просто звенит. Звон, высокий и громкий, почти заглушает все мысли. — Ты и правда выбрал Сноука, — слышит она свой голос. И ведь она не совсем это имеет в виду, но сердце её слишком ломко, слишком хрупко, чтобы дать ей произнести то, что действительно вертится на языке: «Ты и правда меня бросаешь?» Его руки сжимаются, будто он хочет потянуться к ней, и она неосознанно отступает на шаг. Прежде Рей никогда его не боялась, но то было раньше, когда она думала, что знает его. Теперь же ей кажется, что она смотрит на незнакомца. — Да не выбирал я, нахуй, никакого Сноука, — выплёвывает он. — Я выбрал единственный вариант, который, блин, элементарно имеет смысл. Контракт никуда не денется, и я не готов просрать карьеру только потому, что ты этого хочешь. Рей, мы друг друга едва знаем! Подумай об этом! Подумай по-настоящему! Сколько времени мы вообще общались вживую? Ошеломлённая, Рей безмолвствует. Они не много времени провели вместе, это правда, но они друг для друга явно не посторонние, как Бен это сейчас пытается преподнести. Разумеется, многие часы, что они с ним проговорили, — это ведь не пустяк? Иначе как бы она могла любить его до такой степени, что от всего этого у неё сейчас того и гляди сердце разорвётся? — Всё наше время мы позаимствовали — нет, даже украли! — у нашей настоящей жизни, — говорит он, и, кажется, теперь в его голосе слышен намёк на слабую дрожь. — И это всё, что у нас будет, пока я не уйду. Представь только: если сейчас давление на наши отношения велико, насколько астрономически, ебанически невыносимым оно станет? Это будет катастрофа. Да я нам обоим услугу оказываю, прекращая всё это сейчас. — И ты ещё думаешь, что поступаешь правильно?? После всего, что между нами было? И, значит, всё, что было, для тебя ничего не значит? Она утирает слёзы тыльной стороной ладони, прекрасно понимая, что размазывает по лицу тушь. — Конечно же это не так! — говорит он, приглаживая волосы. В его тон просачивается раздражение. — И вот поэтому я и говорю, что это лучший вариант. Если мы такие всего спустя пару месяцев, представь, во что это превратится, к примеру, через год! Этот путь ведёт только к страданиям. — Необязательно! Мы всё преодолеем! — возражает она с тихим отчаянием, и слёзы наконец проливаются по щекам. — А что, если нет? — парирует Бен. — Извини, Рей, но, что бы ты ни говорила, у тебя есть всё: карьера, друзья, поддержка. А у меня что? — У тебя есть я! — настаивает она, пытаясь вложить в свой голос столько силы, сколько возможно, не переходя на крик. Толпа зевак растёт, она знает, и ей совсем не хочется давать этим любопытным стервятникам больше, чем необходимо. Ей хочется протянуть руку, схватить его за шиворот и трясти до тех пор, пока до него не дойдёт. — Я же говорила. Я тебе помогу! Бен смотрит на неё глазами полными такой муки, что у неё перехватывает дыхание. Но затем он испускает один-единственный презрительный смешок. — Это ты сейчас так говоришь. Но что будет, когда стресса от расстояния и скандалов станет слишком много? Что будет, когда появится кто-то другой, кто-то не такой сложный и более привлекательный? — Он качает головой, а губы кривит невесёлая усмешка. — Ты так молода! Твоя жизнь ещё даже толком не началась. Ты не то что не знаешь, как преодолевать такое, ты даже без понятия, чего вообще хочешь. Рей дёргается так, будто он её ударил. Лучше бы ударил, правда; физическую боль ей было бы легче принять, чем те слова, что он только что произнёс. Она знает о насилии не понаслышке — не раз сталкивалась с ним в приёмных семьях. Но его слова потрясают самое её существо. Печаль, потерянность и жестокое разочарование, что она чувствовала до этого, сменяются внезапным приступом ярости. Та поднимается внутри подобно волне, и Рей позволяет той её поглотить. Её утягивает всё ниже, ниже, ниже в тёмные, холодные глубины. Мир вокруг кажется приглушённым и тусклым, словно она смотрит на него сквозь мутное стекло. Такое ощущение, что даже Бен, стоящий прямо перед ней, говорит издали. Она отстранённо отмечает, что бокал выпал из её занемевших пальцев, разбился об пол и расплескал вокруг водянистые остатки «Вербены». Она отступает ещё на шаг. Чёрные каблуки крошат разбитое стекло. — Рей, — произносит Бен, — ты должна знать, я делаю это ради нас обоих… — Замолчи, — говорит она, и, вопреки слезам, что так и текут из глаз, голос её спокоен, как гладь безмятежной реки, что скрывает под собой смертельно опасное течение. — Я думала, это нечто особенное. Думала… думала, ты тоже это чувствуешь. Что за это стоит бороться. Видимо, я ошиблась. Ещё шаг назад. — Можешь врать себе сколько влезет. Но мы оба знаем правду: ты делаешь это исключительно ради себя. И делаешь ты это, потому что трус. Губы её кривятся, когда она кидает это оскорбление. У неё на глазах огромная фигура точно съёживается от каждого её слова, как если бы они вполне физически на него влияли. Ей хочется заорать на него, обматерить, ибо как смеет он рвать с ней и выглядеть при этом так, словно это она только что разбила ему сердце! — Знаешь, что? — говорит она. — Может, ты и прав. Может, это к лучшему. Я пыталась, много раз пыталась до тебя достучаться, пыталась донести, что есть и другие варианты, но если ты хочешь так, то ладно. Рей отворачивается, затем бросает ему через плечо: — Надеюсь только, что, когда ты наконец осознаешь, как пуста твоя жизнь, в ней останется хоть кто-то, кому будет до тебя дело. Бен открывает рот, очевидно, желая что-то ответить, но Рей отворачивается снова и бросается прочь, в собравшуюся толпу переговаривающихся наблюдателей. Она проталкивается, всё вперёд и вперёд, пока не понимает, что вышла из их поля зрения. Тогда Рей добирается до незанятого диванчика и рушится на него, закрыв лицо руками и рыдая так, будто у неё только что вырвали из груди сердце.***
Бен не очень отчётливо помнит, как это было. Ураган чувств бушевал у него внутри, когда он шёл в бар. Он миновал вышибалу, который был так занят толпой фанатов, пытавшихся проникнуть на тусовку, что даже не заметил его. Бен был просто в бешенстве от того, что она заставляет его делать это прилюдно, боялся, что возможная сцена всё равно разозлит Сноука, отчего Бен и Рей потеряет, и провалит план по её защите — всё одним махом. Его сердце, столь недавно переродившееся из комка льда и пепла, который представляло из себя долгие годы, разбилось вдребезги в ту секунду, как он увидел её. Тогда Бен ещё не совершил того, ради чего пришёл, но его душа уже болела за неё, словно Рей — его фантомная конечность. Забавно — спустя лишь каких-то несколько дней после того, как пообещал никогда не врать ей ради её блага, он именно это и сделал. Бен увёл её от друзей и нанёс сокрушительный удар, ломая, кроша, истирая их отношения чуть ли не в пыль. Он смотрел, как её милое личико искажается, а сердце в реальном времени разрывается на части, и на какую-то долю секунды засомневался в правильности принятого решения. Но, если подумать, каков был выбор? Это не буря, которую они могли бы переждать просто прижимаясь друг к другу покрепче. Если Сноук выложит в сеть её личную информацию и распространит свою грязную ложь, это обнажит все потаённые уголки её жизни, подставит под удар в реальной жизни — такое ломает даже самых стойких. Угрозы убийством и изнасилованием были бы цветочками. Она бы столкнулась со сталкингом, с личностями, которые заявлялись бы к ней домой и унижали её саму и её соседа по квартире. Или ещё что похуже. Через её телефон любой тролль, любой хейтер мог бы вторгнуться в её мир и 24 часа в сутки изливать яд ненависти и презрения. Да Бен в жизни не согласится подвергнуть её такому. Рей, может, и было грустно теперь, и какое-то время ей будет больно, но, по крайней мере, она будет в безопасности. Его легенда отлично сбалансирована; правды как раз хватает, чтобы впарить ложь. О, несомненно, это сработало. Он уже готов ретироваться, убежать, как жалкий подонок, коим и является, как вдруг что-то в Рей меняется, и тогда трепетная печаль перерождается в ледяную ярость. Она даёт сдачи, и Бен чувствует себя так, словно эта девушка лишь при помощи слов вскрыла его грудную клетку. А затем она уходит, оставляя его наедине со зрителями. Бен, не говоря ни слова, покидает сцену. Он идёт сквозь толпу, спускается по лестнице и выходит из бара. Люди позади кричат, зовут его. Бен не обращает на это внимания, предпочитая убраться прочь из «Космополитана». Он проходит казино, распахивает перед собой первые стеклянные двери, вторые, и вот он наконец на улице. Он останавливается, сгибается пополам и кладёт руки на колени, жадно глотая прохладный ночной воздух. Пахнет выхлопными газами, дымом сигарет и уличной едой, но это помогает немного прийти в себя. В итоге он выпрямляется и озирается по сторонам. Тогда-то он и замечает Хакса с Эйей, которые за перекуром болтают на подъездной дороге у казино, похоже, не замечая его в упор. Гнев так велик, что сдавливает горло и темнеет в глазах. И вновь тело приходит в движение даже прежде, чем успевает отметить разум. Парочка так увлечена разговором, что Хакс замечает его приближение лишь за секунду до того, как ему в лицо прилетает кулак. Костяшки пальцев соприкасаются с Хаксовым ухмыляющимся ртом, кожа трескается, наскакивая на острые зубы. От удара губа Хакса лопается, как спелая виноградина. Он задыхается от боли, сигарета выпадает из руки. — Какого хуя ты творишь? — взвывает он, широко открыв глаза и хватаясь за рот. По подбородку течёт кровь. Бен хватает его за лацканы шикарного пиджака, приподнимает и впечатывает в стену. Снова люди вокруг смотрят, но на этот раз слышны встревоженные возгласы прохожих и Эйи, которая бросается к ним и изо всех сил пытается оттащить одного от другого. — Хватит! — вопит она. — Отпусти его! Оставляя её крики без внимания, Бен подаётся вперёд — так, чтобы можно было проговорить Хаксу прямо в его перепуганную рожу: — Надеюсь, однажды кто-нибудь поимеет тебя так же, как ты поимел меня. Надеюсь, этот кто-то возьмёт то единственное хорошее, что у тебя будет, и заставит тебя уничтожить это собственными руками. Ты ещё не мёртв сейчас только потому, что я хочу, чтобы ты почувствовал, каково это. — Бен, хватит, долбаный ты псих! — орёт Эйя, продолжая бесплодные попытки разнять их. Хакс смотрит на Бена, потеряв дар речи от страха. Он только рефлекторно сглатывает и пытается вырваться из захвата. Бен ещё раз вжимает Хакса в здание, после чего отпускает его и оборачивается к Эйе. — А ты — твоё счастье, что я не бью женщин, — говорит Бен. Он трясёт рукой и бросает взгляд на ободранные костяшки. Затем опять смотрит на Эйю. Она убирает от него руки и инстинктивно отшатывается. — Я бы и тебе пожелал того же, хотя не думаю, что ты способна на чувства. Но не забывай вот о чём: когда-нибудь внешность померкнет, и каждый поймёт, какая же ты на самом деле гадина. Ты останешься ни с чем. И я надеюсь, что эта пустота сожрёт тебя живьём. Есть некая сакральная ирония в том, что слова, сказанные Эйе, чем-то схожи с теми, что несколько мгновений назад бросила ему Рей. Он оглядывает своих сокомандников; Хакса, что напоминает оленя, готового броситься наутёк; Эйю, которая подскочила к своему приятелю, схватила его за руку и пытается успокоить. — Увидимся, блять, на долбаном полуфинале, — бросает Бен с усмешкой. А потом он уходит, чтобы в дрова нажраться где угодно, лишь бы не в проклятом «Космополитане».