Путь в Крысиную нору

— Ванечка!       Звонкий голос разрывает тишину в помещении, привлекая всё внимание к его обладательнице. Марина с удивлением смотрит, как степенно-спокойная раньше, пусть всё же показала некие детские черты, Агния бросается с объятиями к высокому... вот тут Марина замирает, но приходит к мнению, что всё-таки к мужчине. Он опускается перед девочкой на колено и обнимает её в ответ, давая ей добраться до своей шеи. На его губах нейтрально-умиротворённая улыбка, в карих глазах — спокойствие океана во время штиля. — Агния, будь добра, сперва разденься, твои перчатки мокрые из-за растаявшего снега, — голос «Ванечки» приятный и мелодичный. Почему-то Марине кажется, что из него и Пушкина выйдет довольно милый дуэт, если они оба запоют. — Да, хорошо, прости, Ванечка, — девочка кивает и стягивает с себя верхнюю одежду, оставаясь в светло-лиловом свитере и персиковой юбке-клёш выше колена. Однако Марина лишь зачарованно смотрит на густые, бледно-рыжие, немного растрепавшиеся косички. — Вот, я сделала. — А почему ни ты, ни Александр не соизволили представить незнакомку? Я обязан знать, кто желает вступить в дом нашего Господина, — он оглядывает Марину холодным взглядом, и вкупе с всё той же лёгкой улыбкой это вызывает у неё отчаянный диссонанс. Он способен не улыбаться? — Я... — начинает осторожно она, всё же решив из вежливости представиться, однако он обрывает её одним только холодным взглядом. — Я, кажется обращался не к вам, Марина, — отчеканивает он и переводит взгляд к Агнии. — Ну, милая моя? — Эм... Это та самая женщина, которую хотел видеть в наших рядах Фе... — заметив, что взгляд старшего стал жёстче, она резко исправилась, отведя взгляд. — То есть, Господин. Марина Ивановна Цветаева. — Иван, не будь к ней так строг.       Голос, прозвучавший из другого угла комнаты, кажется Марине неземным. Он нежен и мелодичен, но в то же время чуть хрипловат; он высок, но в то же время точно мужской. Есть в нём... Что-то потусторонне-нереальное, демоническое. И когда ей становится виден его обладатель, видимо поднявшийся с подземных этажей, Марина чувствует, что к горлу подкатывает ком. Она смотрит в сиреневые глаза, подернутые дымкой, понимая, что видела их. Видела в воспоминаниях Анны, видела ужас, что вызвали эти глаза. — ... В конце концов, она лишь ребёнок, не лишай её детства, — тем временем продолжает незнакомец, хотя... Марина понимает, кто это. Фёдор Достоевский. «Боженька». Вот только похож он лишь на Демона. Нет. Дьявола. Увидев Марину, он растягивает губы в мягкую, ничего не выражающую улыбку. Подойдя к ней, склоняет голову, берёт бледную, но более смуглую, чем его собственная, руку и мягко касается пальцев губами. Ком в горле даже не думает исчезать, ведь Марине кажется, что её целует сама смерть. — Приветствую вас, дорогая Марина. Думаю, мне не имеет смысла представляться, — улыбка с его губ так и не думает исчезать, но теперь он добавляет к ней что-то, похожее на живые эмоции. — Вы дома, так что теперь вам стоит расслабиться. Здесь никто не причинит вам вреда. Даже Иван. Он может показаться вам жестоким, но если у вас возникнут здесь трудности, вы можете смело обратиться к нему. Я ведь прав, Иван? — Совершенно правы, Господин, — Иван склоняет голову, и его светлые длинные волосы легко колышутся из-за этого движения. — Для меня честь исполнить это поручение, — повернувшись немного к Марине, он, продолжая легко улыбаться, произносит: — Я Иван Гончаров. Можете звать меня просто по имени, леди. — Я запомню, Иван. Тогда могу ли я узнать, где расположена моя комната? — Второй этаж, вторая дверь справа по коридору. По соседству с вами находится комната Агнии. Агния, ты же покажешь Марине комнату, раз живёшь рядом? Заодно расскажешь про оставшихся членов организации, хотя бы тех, что находятся тут.       Кивнув, девочка берёт за руку Марину и тянет за собой. От неожиданности та чуть не теряет равновесие, но, кое-как удержавшись, следует за своим личным Кроликом. В конце концов, иных выходов у неё пока особо не предвидится.       Комната, предоставленная ей Крысами, довольно просторна, отчего Марина даже сперва теряется, озираясь вокруг. Привыкшая к тесноте и голоду в последние годы, даром, что перед этим жила в богатом доме отца-профессора, сейчас она немного не в своей тарелке. Кровать большая, двуспальная — куда ей такая? Большой шкаф — у неё даже одежды-то толком нет!       Проследив за её взглядом, Агния лукаво улыбается, заставляя Марину недоумевать. — Мы с Миррой Александровной — она наш информатор, а ещё учит меня французскому языку и этикету — подобрали кое-что специально для тебя! Хотя у Мирры Александровны своеобразный вкус, конечно... — Своеобразный? — Марина хмурится, подходит к шкафу и в нерешительности замирает около него. — Мирра Александровна немножко... древняя, — Агния прыскает в кулачок и приоткрывает створки шкафа, показывая несколько явно повседневных платьев в пол, по внешнему виду пригодных скорее для леди из девятнадцатого века, но никак не двадцать первого. — А что-то менее древнее... есть? — Марина осторожно проводит по материалу, из которого сделано платье — тот явно недешёвый и натуральный. Желания носить это становится ещё меньше — она же себя с потрохами сожрёт, если не дай бог испачкает такую красоту! — Да, есть, — Агния кивает. — Несмотря на симпатии Федечки и Ванечки к таким древним штукам, я, Александр Сергеевич и Коля — хотя удивительно, что он вообще из своей берлоги вылез — настояли на том, что в наше время на женщину в таком наряде отреагируют неправильно. — Она показывает на несколько других вещей, уже гораздо более современных.       Марина осторожно проводит по ним пальцами и берёт в руки вязаное тёмно-зелёное платье с пояском бежевого цвета. Мягкое и тёплое — наверное, как свитер Агнии — оно сразу приковывает к себе её взгляд. — О, это Коля выбрал. Сказал, что похожее носила его мама. — А сколько ему? — зачем-то брякнула Марина и тут же прикусила язык. Какая разница?! Какая ей разница, сколько лет какому-то члену преступной организации? — Как и Корни, — пожимает плечами. — Я не знаю, как давно он тут. Я — уже три года, и когда меня Федечка только привёл, Коля уже был тут. Бесился с меня — жуть! А я даже ответить никак не могла! — Ну конечно, тебе же пять было? Где уж тут придумаешь остроумную отмазку, — Марина добро усмехнулась, потрепав девочку по волосам. — Я не умела почти говорить, — Агния тут же опровергает её слова, смотрит тоскливо, хотя на губах всё ещё лёгкая улыбка, и Марине хочется снова прикусить себе язык. — Я жила с теми, кому немая девочка была удобнее. — Прости. — Всё в порядке, — Агния идёт к выходу, но, стоя буквально на пороге, оборачивается. — Я буду у себя, если вам будет что-то нужно, Марина Ивановна. Комната Мирры Александровны чуть дальше по коридору, если вам захочется поговорить с женщиной, Колина комната... туда лучше не ходить.       Оставшись одна, Марина задумчиво оглядывается. На сердце лишь недоумение — она говорила только что с кончеными преступниками, чьи руки по локоть в крови. Так почему же всё так... нормально? Александр травил байки по пути сюда, Агния дрожащим голосочком то и дело пыталась подпевать ему в романсах, что выходило ужасно, но довольно мило, Иван отчитывал её, совсем как строгая матушка нерадивую дочурку, Фёдор, наоборот, выгородил... Она не знает двух оставшихся людей, но по общему быту совсем не скажешь, что это преступники. Своеобразная, со своими странными сдвигами, но семья, никак не преступники.       А затем Марина вспоминает совсем другого Пушкина, выстрелившего в Анну, которая умоляла её не присоединяться к ним; вспоминает Агнию, зашивавшую своего Чарли в районе человеческого сердца; вспоминает вину Анны, в которой Фёдор довёл до самоубийства её наставника. И у остальных наверняка тоже есть такая сторона. Наверняка! — Боже, куда я попала?.. — обняв подушку, она совсем по-детски сворачивается в позу эмбриона. Из кармашка юбки выпадает коробочка с табаком. Открыв её, Марина начинает нервно его зажёвывать. — Может, стоило убежать?.. Или умереть сразу, не мучаясь?.. — Я полагаю, это не тот выход, к которому стоило бы стремиться такой женщине, как вы, сударыня, — голос на входе тихий, шелестящий, незнакомый. Марина вскакивает и смотрит испуганно. Нет, теперь её точно убьют, расценив слова как предательство.       Однако у входа стоит невысокая девушка, пускай и ненамного, но явно младше неё, с чёрными волосами, которые собранны в косу с вплетённой голубой лентой и перекинуты на плечо. На ней тёмно-синее пышное платье в пол, и по этому стилю Марина догадывается, что перед ней та самая «древняя» Мирра Александровна. — Прошу извинить меня за беспокойство и такую вопиющую бестактность, — она делает изящный книксен и изгибает уголки губ в почти незаметной улыбке, которая, впрочем, быстро исчезает, словно смытая волной надпись на пляжном песке. — Я Мирра Лохвицкая. Быть может, вы слышали обо мне как об информаторе господина Достоевского. Могу ли я пройти?       Не найдя слов, Марина кивает, принимает сидячее положение и сдвигается, чтобы освободить место для Мирры. Сказать, что она испытывает смущение, значит не сказать ничего. Столь изящная леди, похожая на какую-нибудь графиню из девятнадцатого века, застала её за жеванием табака. Та неловкость Марины игнорирует и лишь легко мотает головой. Подойдя к красивому изящному трюмо, она берёт расчёску и, подойдя к самой Марине, начинает предельно аккуратно расчёсывать взлохмаченные волосы. Вблизи становятся видны и тёмные синяки под усталыми, покрасневшими глазами, и только-только наметившиеся морщинки в уголках маленького рта. — Чем обязана вашим присутствием? — Марина сама не понимает, почему, но в присутствии столь вежливой женщины вести себя иначе совершенно не выходит.       Мирра в ответ молчит, продолжая расчёсывать короткие волосы. Подойдя к трюмо вновь, она достаёт ещё и ножницы. — Того, кто вас стриг, стоило бы выпороть, — она поджимает губы и теперь напоминает барыню сильнее прежнего. Щёки Марины вспыхивают смущением от осознания своего вида. — Ну... Это было в тюрьме... — она мямлит, опуская глаза к полу. Смотрит на свои нуждающиеся в стирке носки колгот и аккуратные коричневые ботиночки Мирры. — В любом случае этот человек явно ошибся, выбирая себе профессию, — Мирра фырчит и морщит носик, но, закончив работу, улыбается куда более удовлетворённо, не так вымученно, и подводит Марину к трюмо. Теперь её рыжие волосы приведены в однозначно божеский вид, а каре, кажется, даже неожиданно идёт.       Удовлетворённая собой, Мирра уходит, напоследок вновь сделав книксен и вежливо пожелав поскорее освоиться на новом месте. Среди своих волос на полу Марина замечает бумажку.       Зашифрованное послание с подробной инструкцией к расшифровке. Наверное, только благодаря инструкции у Марины уходит на это около получаса, а не весь оставшийся день.

«Сударыня, Прошу, прочтите моё послание со всей серьёзностью. Я предпочитаю считать, что мы обе понимаем, насколько Он опасен. И если остальные ещё не объяснили вам деталей Его устремлений, то я желаю, чтобы вы знали: если те будут исполнены, и меня, и вас, и других одарённых людей больше не будет существовать. Я состою в переписке с некоторыми людьми, что желают остановить Этого Человека, хотя я сомневаюсь, что Его можно так называть, и полагаю что вы согласитесь если и не быть нам союзником, то хотя бы не стоять на нашем пути. P.S. После прочтения настоятельно рекомендую вам сжечь и само послание, и его расшифровку, и мои рекомендации к расшифровке. Заранее испытываю к вам признательность, сударыня. С уважением и надеждами на благоприятное сотрудничество, Мирра Лохвицкая.»

      Заканчивая читать, Марина чувствует, как у неё трясутся руки. Она перечитывает послание раз за разом, пока не выучивает и его, и шифровку, наизусть. Значит, здесь можно хоть кому-то доверять! Хоть кому-то высказать свои страхи!       Достав старую зажигалку из кармана, Марина заходит в туалет, где без сожалений исполняет просьбу своей новой подруги.       В трюмо она находит свежие, никем не тронутые листы бумаги и несколько перьевых ручек. Непривычно, конечно, писать такими, но сейчас это не имеет значения. Она не одна! Она не одна здесь!

«Дорогая Мирра, Благодарю вас за последнее послание, оно вселило в меня надежду на счастливое будущее. Я готова благодарить вас за это до конца своих дней. Я знаю, что этот человек не Господь, но Демон, хотя и не могу объять его мотивов. Вы можете в полной мере рассчитывать на меня при создании любых планов по нарушению этого безумного спектакля. Если от меня что-то потребуется, немедля сообщите мне. P.S. Я сделала, как вы мне и сказали, дорогая Мирра. Ещё раз благодарю вас и также рассчитываю на плодотворное сотрудничество. Ваша Марина»

      Выйдя из комнаты, она сжимает в руках письмо и, кажется, чуть ли не подпрыгивает при ходьбе, из-за чего в кого-то врезается.       Стальные глаза последнего незнакомого ей пока человека (Николай, вспоминает Марина) смотрят на неё хмуро, а между русыми бровями появляется неприятная складка. Сам юноша, крайне милый, сейчас явно недоволен.       Он пялится на Марину буквально пару минут, после чего его лицо искажается истинной злобой, и он подходит к ней вплотную. Марина запоздало осознаёт, что в её грудь упирается что-то холодное и твёрдое. Скосив взгляд вниз, она в ужасе сглатывает. Пистолет. — Если ты думаешь, что Господину спутают планы ваши типа хитро сплетённые интрижки, то глубоко заблуждаешься. Если я узнаю, что ты что-то ему сделала, без промедлений убью тебя. — Что?.. — «Кому на Руси жить хорошо», — выплёвывает паренёк, убирая пистолет в кобуру. — Ты ничего от меня не скроешь. Я вижу всё, о чём ты сейчас думаешь. Вижу причины твоей глупой бессмысленной радости. — Коля, я полагаю? — тихо шепчет Марина, смотрит на отчаяние, плещущееся в глазах паренька, на ненависть, с которой он смотрит на неё. Что ему сказать?.. Марина в панике и в ужасе, она не знает, что ей сделать. Как разубедить его?.. Смотреть на это отчаяние — невыносимо больно, отвратительно. Не хочется. Не хочется. Этот ребёнок кажется ей особенным, не таким как Корни, не таким как Агния. Другим. Осторожно касаясь его руки, Марина практически впервые понимает, что активирует свою способность случайно. И, даже не зажмуриваясь, смотрит.       У него и в самом деле красивая мама, она даже чем-то похожа на Марину. Жаль, что несчастная. Она обнимает ребёнка, корчащегося от головной боли, и буквально пронизана волнением за него. Марина слышит, как плачет Коля, умоляя маму не страдать из-за него, из-за отца. Не страдать. Всё, что угодно. Только не страдать. А головные боли, это так, издержки того, что он особенный.       Когда она видит эту прекрасную, стройную женщину в петле, то хочет зарыдать вместе с Колей, хочет обнять его, погладить по волосам и шептать как можно больше успокаивающих слов. Не плачь, мой маленький, ты наверняка не виноват. Это взрослые игры, в которых ты не повинен. Не повинен. Не повинен.       Коля — огромный круговорот вины и отчаяния, из-за чего Марине хочется сделать всё, чтобы утешить его. Он не такой, как другие. Он живой. Он живой. Он чувствует вину за каждый поступок, даже во имя своего Господа. Даже за застреленного им отца, который изменял матери. Бедный ребёнок. Бедный ребёнок.       Он смотрит на Марину со слезами, резко ударяет звонкой пощёчиной и убегает неизвестно куда. Марина остаётся стоять в коридоре, даже не чувствуя горящую огнём щёку, и заливается беззвучными слезами. — Простите, Мирра, — шепчет она. Скомкав письмо, уходит в свою комнату, где сжигает его.       У неё в организации есть свои дела. — Добро пожаловать домой, Марина, — шепчет она, касаясь покрасневшей щеки. Она дома.       Родной дом порой ведь тоже ненавидят.