Чертовщина

Следующий день Томас Когер тоже посвятил посещению местной достопримечательности, то бишь таверны, вместе со своими новыми друзьями. А таверна действительно была выдающаяся. Называлась она «У черта на рогах», хотя завсегдатаи чаще всего сокращали название, используя лишь первую или последнюю его половины, и находилась на самом краю поселка. Одну из границ деревни составляло небольшое болото, образовавшееся на месте давным-давно загороженной плотиной и обмелевшей речки. Болото было маленькое, но многообещающее – с каждым годом оно разрасталось, поглощая зеркальную гладь воды и превращая ее в зеленоватую, поросшую ряской илистую жижу. Это стало причиной того, что люди покидали дома на берегу, и сама деревня, казалось, медленно уползала в сторону от дурного влияния стоячей воды. На берегу осталось лишь это увеселительное заведение со своим неповторимым образом и колоритом, для любителей посидеть за стаканчиком выпивки и послушать или порассказать байки, в основном страшные – про духов, привидений и мертвецов, так как сама атмосфера к тому располагала. Про само болото тоже уже ходило немало легенд. Можно было спросить любого местного жителя от мала до велика, и каждый высказал бы свое мнение на тему того, что же все-таки за сущность обитает в этом месте. Одни божились, что видели там тридцатифутового заморского ящера, другие утверждали, и это были все как один мужчины, что в болоте плещутся русалки с не по-рыбьи аппетитными фигурами. Некоторые старушки распускали слухи, что блуждающие болотные огоньки – это на самом деле неупокоенные души утонувших сто лет назад на этом самом месте воинов. И они бессовестно врали. Так как, еще будучи девицами, им не раз доводилось проводить вечера со своими кавалерами под плакучей ивой или в зарослях камыша на берегу той речушки, которая сейчас превратилось в унылую топь, и было это все-таки меньше ста лет назад. Но большинство все-таки склонялось к мысли, что в болоте обитает водяной. Даже не злой, а по мнению многих – так совсем безобидный. Правда, все как один приписывали этому духу природы один порок – страсть к алкоголю… - Это все бред сивой кобылы в лунную ночь! – авторитетно заявил Абрахам, разливая по стаканам остатки дешевого вина из бутылки. - Мы-то знаем, кто может рассказать одну единственно верную историю происшедшего на этой речке… - Кто же? – учтиво поинтересовался Том, кончик длинного носа которого уже покраснел от выпитого спиртного. - Наш дедушка Манус! Он почти девяносто лет здесь живет, и почти сто – работает на водяной мельнице… А пойдемте к нему! Манус Харткоф был одним из старейших жителей деревни. Но при этом его персона не пользовалась таким уважением, как другие старожилы, способные указать пальцем на любого местного жителя и, умиленно покачав головой, припомнить, как тот «пешком под стол ходил». На удивление, он даже не мог дать точный ответ на вопрос о самой снежной зиме или последнем налете саранчи. Господин Харткоф был всегда мрачен, угрюм и крайне необщителен, но у нелюдимости этого странноватого человека было свое объяснение, еще не успевшее стать местной легендой, но уже переставшее походить на простую сплетню. Поговаривают, что пару десятков лет назад он видел самого дьявола. Правда, другие утверждают, что его ныне покойная жена была сущим дьяволом, поэтому это просто такое выражение образное. Что до старика Мануса, он по этому вопросу упорно молчал, но не отрицал ни первого факта, ни второго. Мельница его пришла в упадок, из-за обмеления и заболачивания речки, крутившей водяное колесо. А людям было проще возить зерно в соседнее село, на новую, большую ветряную мельницу, чем помочь старику в его работе. Внуки были единственной так называемой надеждой и опорой Мануса. При таком-то опекуне парням с младых лет приходилось самим обеспечивать и себя, и его. Они мечтали, что когда вырастут и окончательно встанут на ноги, то приведут в порядок мельницу, снова наладят работу и станут самыми зажиточными жителями деревни. Но спустя годы Эйб и Фил переросли эти амбиции, а все грандиозные планы на будущее заплесневели и поросли мхом, как знаменитое местное болото. Прыгать выше головы и напрягаться ради каких-то туманных перспектив им не очень хотелось, тем более, что жилось и так не слишком плохо. Так и остались близнецы без постоянной работы, только помогали односельчанам с их заботами за скромное вознаграждение… А иногда даже некоторые сердобольные тетушки из жалости угощали «бедных мальчиков» отличными обедами – чем же не жизнь? И пусть кто-нибудь попробует сказать, что это несолидно для великовозрастного парня… - Добрый день, дедушка! – в один голос поздоровались внуки, входя в обветшавшее деревянное здание. - Здравствуйте… - скрипучим голосом проговорил старик с темным и сморщенным, будто вырезанным из дерева лицом, и белоснежными пушистыми бакенбардами, торчащими из-под полей шляпы. - Знакомься, это наш новый приятель – Томас. Из города приехал… - рекомендовал Эйб, подводя Тома поближе, чтоб Манус мог хорошенько рассмотреть его, сидя в своем кресле. - Фома, значит… - Прошу вас…просто Томас. Я не любитель всех этих старообрядных имен. Даже наоборот. А то это звучит как-то по-простецки… Извините. - Дед, расскажи, пожалуйста, историю о привидении Марты. - Ох-ох-ох… - прокряхтел старик. - Ну, рассаживайтесь, мальчишки, расскажу… Мельник поудобнее устроился в своем кресле, положив ноги на маленькую резную скамеечку, достал кисет и стал неспешно набивать длинную трубку табаком. Когда Когеру уж было показалось, что рассказа не будет, по крайней мере, сегодня, повествование все-таки началось. Старик рассказывал в очень специфической манере – то очень громко, то почти шепотом, сбиваясь на истории из своей семейной жизни и периодически надолго замолкая, чтобы выпустить в воздух вереницу сизых колечек табачного дыма. Вкратце история заключалась в том, что почти тридцать лет назад неподалеку от его мельницы в реке утопилась молоденькая девочка. Кажется, сделала она это от несчастной любви… Обычная грустная история, странным в ней было только то, что бедные родственники так и не обнаружили в реке тела, чтобы предать его земле… Даже имя утопленницы забылось, но ее нарекли просто Мартой, потому как несчастье произошло именно в марте месяце. - И теперь ее душа бродит по окрестностям, пугая народ… А особенно она облюбовала мою мельницу. - Ты ее даже хлебом кормил… - перебил деда Филат. - Нет! Не будь дураком! Хлеб был для домового, а Марта – опасный и злой дух… Я сам часто слышу ее крики и стоны здесь, особенно в грозу. А в полнолуние, ее даже можно увидеть! Завтра как раз полнолуние… - Ну что вы, вы же взрослый, увенчанный сединами мужчина, а верите в такую чепуху, – вдруг вступил в разговор Томас, если бы он только знал, чего это ему будет стоить, то и рта бы не разевал, - такую суеверность еще можно понять у местных дам, но у вас… - Чепуху?.. – проскрипел Манус и активнее запыхтел трубкой. - Мальчишка! Ты бы не был так уверен в своих словах, если бы провел здесь ночь и слышал все собственными ушами! - Позвольте мне сделать чисто теоретические заключения – такие душераздирающие звуки вполне могут издавать старые шестерни, тем более в непогоду. Странно вообще ночевать на мельнице, тем более, на такой… И я больше чем уверен, что всем вашим так называемым «нечистым местам» в деревне можно найти подобное рациональное объяснение. Харткоф ничего не ответил. Старик лишь еще больше нахмурился и чаще запыхтел трубкой, из которой вырывались маленькие и сердитые колечки лохматого дыма. Это означало, что на сегодня беседа окончена, причем не самым лучшим образом. Молодые люди просидели в комнате мельника еще около пяти минут, сохраняя гробовое молчание. За это время Томас почти успел осознать нетактичность своего поведения и раскаяться. - Ой, нам ведь пора! - наиграно спохватился Эйб. - Дед, мы к тебе еще зайдем сегодня… Не расстраивайся только. - До свидания… - только и успел пролепетать Том перед тем, как братья под белы рученьки выволокли его на улицу. Как только за парнями захлопнулась дверь, Фил ткнул незадачливого гостя локтем в бок. - Ну что, доволен? - Я же извинился, ребята! Кто же мог знать, что Харткоф так близко к сердцу это воспримет… - Все. Здесь это и младенцы знают…да что там младенцы – каждая собака. А кто не знает – спрашивает, чтоб не возникало проблем. - Но я хотел, как лучше! Я думал, что если внятно растолковать вашему деду причины его страхов, ему станет поспокойней. У него же просто какой-то навязчивый невроз. - Он вообще-то уважаемый в деревне, - начал Эйб поучающим тоном, постепенно повышая интонацию для пущего эффекта, - пожилой человек. И мне совсем не кажется, что в его адрес можно позволить себе употреблять такие слова…ну, как ты выразился. Ты ж меня понимаешь, мой университетский друг? - Да, но я думал… - Индюк тоже думал, да в суп попал! Да что ты такое говоришь?! То-то уже тридцать лет как никто не мог никак подойти к Манусу. Будто никто даже и не пытался. Ни разу. Никогда. Но тут из города приехал господин Когер и всех спас! Без тебя бы не справились. На черта нам нужны такие миссионеры… - Тише, Фил… Разве так положено разговаривать с Высокоученым Доктором физических наук? Лично я просто хотел поинтересоваться, Томми, ты там, в городе с людьми общаешься? Потому как кажется, что ты этого делать вообще не умеешь. Или вы все цифрами на бумажках изъясняетесь… У тебя вот элементарно есть бабушки, дедушки, или другие родственники, которым вредно нервничать лишний раз? - Я…это… - Когер вконец обеспокоился своим будущим в ближайшие полчаса и от волнения начал заикаться. - Я не помню!.. Умерли у меня все…когда я был маленький совсем… Удивительно, но это неожиданное признание, кажется, тронуло рыжую парочку. Переглянувшись, братья отпустили локти Томаса, хотя не перестали шагать по обе стороны от него, как конвоиры. - Мы тоже не помним свою мать, – вздохнул Абрахам. - Росли с отцом, нормально… До тех пор, пока дед умом не тронулся. Тогда стало совсем тяжело. Ты пойми, мы все только и делали, что пытались его вернуть обратно в реальный мир. Пока не поняли, что это уже абсолютно бесполезно. Вот и папаша не выдержал – уехал в город на заработки, да так и не вернулся. Потом еще бабка померла… Манус – это единственный близкий, кто у нас остался. - Ага, и пусть он старый ворчун, помешанный на всякой чертовщине, мы его все-таки любим. И никому не позволим ему так нагло хамить, – закончил мысль брата Филат, приправив речь адресованным слушателю подзатыльником. В принципе, Томас легко отделался, как ему потом показалось. Он уж приготовился к тому, что ему хорошенько намнут бока. А так бы оно, наверное, и случилось, не сверни их беседа на такую душещипательную тему…