Принцесса

- Пусто как-то, - он поворачивает голову в мою сторону, но смотрит сквозь меня. Пустой, отрешенный взгляд, где плещется безысходность. - Ни мамы, ни отца, - тяжелый вдох сотрясяет тишину, - никого не сохранил. Моё сердце сжимается, потому что я вижу его таким впервые. Мне страшно, но я даю ему возможность поделиться грузом переживаний со мной, потому что стараюсь стать для него близким человеком и не дать пропасть в тяжёлое время. С мраморного памятника на меня смотрят его невероятной красоты мама и полный уверенности папа. На кладбище тихо, наверное, как обычно, и ужасно неуютно, до холодеющего ужаса внутри. Но покинуть это место быстрее не могу, потому что чувствую, как ему важно побыть здесь. Я приподнимаюсь на носочках, цепляясь рукой за его шею, и резко тяну к себе. Осознание того, что из жизни, где у него было все на золотом блюде, он попал в мир, в котором в один момент лишился всего, бьет по голове. Мне откровенно стыдно за то, что так долго не могла быть рядом, именно тогда, когда была нужнее всего. Поэтому жмусь к нему сильнее, словно извиняясь, и пытаюсь унять душевную боль одновременно. Он отзывается прикосновением к шее и ладонью на моей талии. Игорь утыкается лбом в мои волосы, закрывая глаза. Я чувствую, как он устал, как ему тяжело. Ему негде искать свою защиту, в отличии от меня, и я пытаюсь спасти его душевно. Обнимая худощавыми запястьями, целуя сухими губами. Дать ему ощущение нужности. Стать невидимой опорой. - Хочу быстрее закончить с этим, - тихим голосом на весеннем ветру, - не могу больше, правда. Мне страшно за то, что спокойного завтра в его голове не существует, и что он живет исключительно этой местью. Страшно за то, что в его памяти за последнее время не существует нормальной жизни, хотя бы той, которой он жил до… отдела. Что в его жизни нет никакого намека на стабильность. Но заставить его остановиться и позволить нам всем жить дальше, не в моих силах. Всё, что остается мне это поддержать его и дать понять, что я никогда не оставлю и не предам. - Я буду рядом, - глажу его по шеке в надежде успокоить и вдруг широкая ладонь, ложащаяся на мой живот, дает понять, что он думает о чем-то большем. Я сглатываю. Он держится за меня и принцессу словно тонущий за соломинку, в надежде покончить с одиночеством. И я честно готова дать ему всё это, потому что в какой-то момент решила: что бы он не делал и что бы после этого не происходила в моей жизни, я буду с ним. На расстоянии, соблюдая дистанцию, или максимально близко, стирая все границы - не важно. Сделаю всё, чтобы он избавился от всех терзаний и начал жить впервые за этот год нормально. - Иди ко мне, - я чувствую, как сейчас он нуждается во мне и как сильно хочет принадлежать кому-то. Это довольно странно и абсолютно ему несвойственно, но я знаю, насколько тяжелой становится твоя жизнь, когда ты лишаешься почвы под ногами. Когда не знаешь, к кому пойти. Не знаешь, ради кого живешь. И я вкладываю в свои объятия весь океан своих чувств, что бьётся о корку льда моего сердца, сжимая его до хруста костей. - Я втянул тебя во всё это, - после минутной паузы и короткого успокоения начинает он, - прости. В голове неожиданно оседает мысль о том, что моя жизнь по эмоциональному уровню без него рано или поздно скатилась бы до той, что на этом кладбище. Несмотря на насыщенную риском и опасностями профессию, вечно попадающую в неприятности сестру, ничего не заставляло моё сердце метаться от ужасающей дрожи до волнительного трепета настолько, насколько делает это он. Одним присутствием, взглядом, коротким прикосновением. Во мне до сих пор живет намек на капитана Родионову, я пытаюсь держаться строже, но не могу делать это более лишь потому, что не вижу смысла. Больше нет необходимости строить кирпичные стены между нами и насильно отдаляться, боясь сблизиться хоть на миллиметр. В один момент он пришел и взял на себя ответственность за всё происходящее, а я доверила ему себя и свою жизнь. Скрипя зубами, ломая пальцы рук в неуверенности, но доверилась. - Я не хотел, - ему сложно говорить об этом, потому что он также как и я долгое время был одинок. Вероятно, он боялся потерять наше… общение, - хотел, чтобы кто-то был рядом. Несмело, тише обычного, словно боясь всё испортить. - Я всё понимаю, - почти беспомощно, пытаясь поддержать. Картинки из прошлого замелькали перед глазами. И у него тоже. Год назад, здесь. Так давно и такие чужие. - Обещай, что будешь регулярно ходить к доктору, - Соколовский не спрашивает, - и будешь говорить мне всё, что с тобой происходит, - я собираюсь что-то противопоставить, но неожиданно замолкаю, когда он продолжает, - мне это важно. И я замираю. Он смотрит на меня слишком тревожно, чтобы спорить, слишком доверчиво, чтобы ослушаться. Господи, да я всё сделаю, только не смотри больше так. Я неуверенно киваю в ответ и ловлю его одобрительный взгляд на себе. Мужские руки вновь смыкаются за моей спиной и я чувствую, как мой сердечный ритм вторит его.

***

Женская консультация встречает меня весьма нерадостно: доктора слишком недовольны моими редкими визитами, медсёстры - моими тонкими венами. Я бы уже давно выпустила из закромов капитана Родионову и дала понять, что подобный тон - не лучший способ вести со мной диалог, но в этот момент что-то ломается: я закрываюсь от постороннего хамства, пропускаю сквозь пальцы нелицеприятные выражения. Я здесь, чтобы выполнить своё обещание, данное Игорю и успокоиться самой: здоровье принцессы сейчас стоит на вершине значимых для меня вещей. Среди остальных беременных женщин я чувствую себя неполноценно, потому что за всю беременность не сделала ничего, что должна была сделать будущая мать: не придумала ей имени, не прошлась ни разу по детским магазинам и даже детская кроватка появилась в моей квартире благодаря Соколовскому. Я работала сутками, бегала с пистолетом, спасала Игоря с размахом всего человечества, и успела лишь полюбить её каждой клеточкой своей души, до состояния полной готовности отдать за неё жизнь, не раздумывая. Скорее всего я не усвоила уроки правильного материнства и буду неважной мамой, но, клянусь, никогда не оставлю и сделаю ради неё всё. Череда стандартных процедур и анализов, ёмкое, но успокаивающее заключение доктора о полном соответствии всех показателей, и спустя полтора часа меня отпускают. На улице по весеннему тепло, дует приятный ветерок, унося все мои печали куда-то далеко, я почти чувствую, как все мои посторонние страхи сгорают день за днем дотла, и как жизнь приобретает новые, более схожие с человеческими, очертания. Жду Соколовского на крыльце консультации, копошась в сумке, а когда утрамбовываю в ней вещи в строгом порядке, поднимаю глаза и натыкаюсь взглядом на девушку. Плачет навзрыд, утирая тыльной стороной ладони ручьи слёз, и крепко держится за округлый живот, будто боится потерять. У неё случилось что-то плохое, ибо на слёзы счастья её истерика вряд-ли похожа. Профессиональный опыт подстёгивает подойти и вмешаться, но внутренняя сдержанность настаивает на обратном: нельзя лезть в чужой монастырь со своими советами. Но когда она издаёт очередной судорожный всхлип, я не сдерживаюсь. - Девушка, вам плохо? - очень странный вопрос, видно же, что нет. Она поднимает на меня свой пустой, затравленный взгляд, на мгновение останавливая слёзы от испуга. Вероятно, не ждала реакции от людей и не думала, что кто-то заметит. . - Не-ет, - делает глубокий вдох, перебарывая дрожь в теле. - Я из полиции, могу помочь, - я не знаю, зачем говорю этот бред, но мне кажется, что именно этим могу получит её доверие, - вы говорите. Не бойтесь. И в этот момент мне кажется, что все женщины мира связаны единственной вещью - страхом. Не косметикой, не красотой, не сплетнями, а именно страхом. Когда ты боишься за семью, за детей, за стабильность. Этого никогда не было во мне, но я сейчас чётко ощущаю внутри себя эту боязнь за потерю всего, что имею, потому что не представляю себя без принцессы. И Игоря тоже. Я стараюсь держаться рядом с ней уверенно, потому что знаю, как ей сейчас необходимо чувствовать опору. - От меня муж ушёл, - неожиданно начинает она, заходясь очередным потоком слёз, - рожать через месяц. Работы нет, денег тоже. Куда я теперь одна с ребёнком? - девушка выдает мне, абсолютно незнакомому человеку, всю правду и всю свою боль, не боясь столкнуться с очередным разочарованием. На минуту я замираю, чтобы переварить информацию. В моем недавно выстроенном заново мире не существовало таких предательств. Кажется, что подобные жестокие вещи остались в прошлом, но я сталкиваюсь с болью лицом к лицу вновь и чувствую нарастающую панику внутри. Мужчины не поступают так и не бросают женщин с детьми, особенно своими, на произвол судьбы, иначе какое отношение эти мрази имеют к настоящим мужчинам? Моё обостренное чувство справедливости рвётся наружу, я готова порвать всех, кто делает своим близким людям больно, хотя бы потому, что эта совсем юная девчушка скорее всего любит его и носит под сердцем его ребёнка. Она смотрит подавлено, будто только что потеряла почву под ногами. Дрожит, как осиновый лист на холодном ветру. И боится. За себя, за ребёнка, за завтра. Ей не к кому обратиться за помощью и прижаться, чтобы поплакать. И всё, что у неё есть - это попытки сдерживать слёзы на улице, сжимая в руке свежее узи. - Будет тяжело, но вы справитесь. - я вытаскиваю всё содержимое своего кошелька и отдаю ей. Ей как никому другому нужна помощь. А у меня уже есть защита. - Нет, что вы, я не возьму, - мой ход конём на секунду выводит её из состояния истерики, и она переключает своё внимание на меня, - вы ведь тоже… - и её глаза опускаются на мой живот. Я мягко улыбаюсь ей. За мою принцессу можно не волноваться, она в полной безопасности. Кладу руку на её плечо, слегка поглаживая и успокаивая. Её вид слишком разбитый и раздавленный, будто её пытали несколько суток. Она ещё не понимает, какое счастье растит внутри себя и как ей повезло, что её псевдо муж ушел от неё сам, без раздела имущества и прочих побочных эффектов развода. Жизнь зачастую преподносит нам уроки под видом наказаний, проверяя нас на прочность. Пытается сломать, разбить, уничтожить, но жизнь этим не заканчивается, а продолжает вить свои кружева из судьбоносных встреч и невосполнимых потерь. - Берите, - настаиваю, давлю, - подумайте о ребёнке. Её дрожащая рука медленно касается купюр, словно всё ещё в нерешительности, и я сама вкладываю их ей в ладонь. И она выдыхает. Возможно это облегчит ей жизнь всего лишь на ближайшие несколько месяцев, но по крайней мере у неё будет шанс начать всё заново, по-другому. - У вас всё ещё будет, - я хорошо запомнила эту фразу и точно знаю, что это правда, - продолжайте жить дальше. Вам есть ради кого. В голове звучит голос Соколовского и его слова об одиночестве. - Спасибо, - она вновь плачет, но уже более тише, и сжимает мою ладонь, будто договаривает ещё миллион таких спасибо тактильно. И я улыбаюсь ей в ответ. С беременностью жизнь, вместе с этой новой жизнью внутри, начинается заново. Зародившееся спокойствие у парадного входа нарушает сирена служебной машины, в которой приехал Игорь. Радует, что ограничился сиреной и гудком, а не приказным тоном по рации. Я прощаюсь с девушкой, так и не узнав о ней ничего больше, чем её проблема. Она лишь робко обнимает меня на прощание и я ухожу в пространство своей защиты, чтобы не сталкиваться с такой болью в чужих глаза больше никогда. В машине тепло и приятно пахнет. Он улыбается, шутит, о чем-то расспрашивает, вроде о нашем здоровье, я односложно отвечаю, погружаясь в свои мысли. - Я тут подумал, может рожать в частной клинике будешь? - он замолкает, когда останавливает взгляд на моём напуганном лице, - что такое? Вик? - Если ты когда-нибудь уйдёшь, - его лицо становится серьёзным, словно я нарушила его радужные планы своим угрюмым видом. Он собирается перебить, но я оказываюсь быстрее, - не перебивай. Выслушай. Если ты захочешь уйти, ты, пожалуйста, скажи мне заранее, - я не смотрю ему в глаза, внутренне сжимаюсь, потому что прежде даже не допускала эту мысль к себе в голову, - чтобы я была готова, - и в этот момент наши глаза встречаются. Я сейчас ясно дала понять, что боюсь его потерять, боюсь остаться одна и боюсь этого гребанного одиночества. Я имею право чувствовать то же, что и остальные женщины, потому что последние восемь месяцев схожа со всеми ими, как никогда. В этот момент я вдруг решаю перестать бояться проявлять какие-либо чувства, потому что только там смогу показать людям, как они дороги мне. Я слишком долго держала всё в себе, всеми силами стараясь избавиться от слабости. Уйти, значит, сдаться. - Послушай, - он поворачивается в мою сторону всем корпусом, - ты никогда не будешь одна, - кидает короткий взгляд на мой живот, напоминая, что одиночество мне больше не грозит, - а если тебе понадобится помощь, я буду рядом. - А если не понадобится? - я делаю это осознанно: прямо спрашиваю о нашем будущем. В лоб. С ходу. Резко поворачиваю на него голову, встречаясь глазами. Он спокоен, наверное, как никогда раньше, будто уже всё давно решил, придумал ответы на мои вопросы. Словно просчитал меня на пять ходов вперёд. Игорь тепло смотрит на меня, как на маленькую, напуганную девочку, а потом снисходительно улыбается, беря мою ладонь в свою. Его руки горячие, обжигают мою слегка трясущуюся ладонь своими прикосновениями. И я судорожно переплетаю наши пальцы, будто это наши последние секунды вместе. - Даже тогда, - он чуть наклоняется, приводя моё грохочущее сердце в норму. Мы молчим и смотрим друг на друга, запоминая каждый миллиметр лиц друг друга. Кажется, что за этот год он стал вдвое старше меня и взял меня под свою опеку. Это пугает, выводит меня из равновесия, но в последнее время всё же даёт мне внутреннюю силу и лишает ощущения неустойчивой земли под ногами. - Всегда, понимаешь? - его голос становится чуть тише, слегка хрипя в привычной ему манере. Я задерживаю дыхание. Замираю. Потому что не верю своим ушам. У меня внутри всё трясется, потому что это не возможно. Не возможно то, что среди всех его бывших эффектных знакомых, ярких и эмоциональных, он выбирает меня. Меня и чужого для него ребёнка. Не возможно то, что он собирается быть со мной, мирясь с моим характером и привычкой решать всё самостоятельно. И то, что он хочет стать для принцессы кем-то родным, находится за гранью реальности и доводит меня до края: Соколовский обещает мне заменить всех близких людей на этом свете и сделать мою жизнь лучше. Просто так. Без причины. Его губы касаются моей ладони, оставляя горячий след. Я выдыхаю. - Так что насчет клиники? - задорно улыбается, смеясь. И я улыбаюсь ему в ответ.

***

Ваня едет слишком быстро, меня бы давно стошнило, если бы всю нижнюю часть тела не сводило острой болью. Я не успеваю думать ни о чем, кроме этой боли и предстоящей встречи с принцессой. Мне до безумия страшно, сердце колотится с невероятной скоростью. Я не могу контролировать ничего, только свое дыхание: остальное идет по независящим от меня планам. Стремительно отошедшие воды, Анины крики в трубку, Ваня на непонятно откуда взявшейся машине. И молчание телефона Игоря. Всё происходит словно в тумане, картинки сменяются перед глазами одна за одной, меня тошнит от боли. Моя маленькая, вечно чем-то напуганная сестра в миг становится такой взрослой и ответственной, готовой быть рядом со мной каждую секунду, что мне хочется крепко-крепко обнять её и говорить спасибо за то, что она просто у меня есть. Я игнорирую тот факт, что после Соколовского она звонит именно Ване, но про себя отмечаю, что он оказывается рядом с нами молниеносно, поддерживая меня за руки, усаживает в машину. Возможно, она всё же поступила верно, когда перестала меня слушать. Родильный зал быстро наполняется докторами, акушерами. Они заняты подготовкой самих себя и я понимаю их: они пришли на работу и это великое событие для меня, для них - всего лишь работа. Ваня и Аня остаются в коридоре, оставив меня здесь одну наедине с врачами и страхом за принцессу: мне очень страшно быть одной, впервые, меня не спасет огнестрельное или навыки самообороны. То, что столько лет служило для меня самозащитой, сегодня не способно унять эту дрожь в руках. Меня трясет, кажется, что это грохочущее сердце может выскочить изо рта, вокруг ходят люди, мою левую руку подключают к капельнице - спросить, что это, сил не хватает. Мне больно как никогда, но я не могу позволить себе быть слабой, потому что сейчас совершенно одна. Глаза судорожно обводят помещение в поиске поддержки. В какой-то момент я теряю сознание, проваливаясь в глубокий и липкий сон, но врач быстро возвращает меня в реальность. Дышать нечем, тело будто разрывает на части, но я упорно сдерживаю крики, лишь мыча в сомкнутые губы. Капитан Родионова априори не может быть слабой. Неожиданно дверь в родблок открывается и я облегченной выдыхаю. Игорь идет прямо ко мне, не сводя сосредоточенного взгляда с моего лица. Уверенный, серьезный, и... спокойный. Я нахожу его глаза и не прерываю зрительного контакта ни на секунду. - Вик, - он наклоняется надо мной, оставляя горячий поцелуй на моем лбу. И в этот момент меня отпускает. Где же ты был? Моя рука находит его и крепко сжимает, до побелевших костяшек. Свободной ладонью он гладит меня по голове и именно этим жестом он словно дает мне возможность быть слабой, забирая на себя все посторонние проблемы. - Если надо кричать, то кричи, - губы вновь целуют меня в макушку, а широкая ладонь гладит по волосам, - хорошо? Меня хватает только на мычание в знак согласия. Игорь смотрит прямо мне в глаза, будто пытаясь успокоить. Мне все еще немного страшно, но и это постепенно проходит под его теплым, слегка встревоженным взглядом. Врачи просят тужиться, мне больно и ничего не слышно, внутри всё сводит, я шумно глотаю ртом воздух и лишь его крепкая рука, сжимающая мою, держит меня на плаву сознания, успокаивая и даря ощущение поддержки. - Только не уходи никуда, - сухими губами, между схватками, борясь с желанием упасть в бездну. Он переплетает наши пальцы, и я захожусь истошным криком. Кровь шумит в ушах, затмевая все посторонние звуки. Я слышу биение своего сердца. Всё происходит в каком-то тумане, но я чувствую его поддержку, поэтому не сдаюсь. Пытаюсь терпеть, делать всё, что говорит доктор, Игорь что-то шепчет мне на ухо, но сейчас есть только я и моя принцесса. Ей тоже больно, также как и мне, и я хочу, чтобы она как можно скорее перестала это чувствовать. Горячие губы вновь касаются моего лба, по которому стекают капельки пота. И в один момент меня отпускает. вокруг всё замирает, потому что… Сердце пропускает удар. … на весь родзал раздаётся звонкий крик. Слёзы неприятно пощипывают глаза, но я улыбаюсь и выдыхаю. Моя дочь. Розовое, маленькое тельце, сморщенное лицо и часть моего сердца внутри. Чувствую, как Игорь улыбается, продолжая держать меня за руку. Врачи что-то говорят про её красоту и немного про мой боевой настрой, но я не вижу и не слышу ничего, кроме её громкого плача. - Поздравляю, у вас девочка, - и вся моя прошлая жизнь кажется ничтожной в сравнении с этими заветными словами, - ну что, держите, папаша, - доктор обращается к Игорю. Я поворачиваю на него голову и наши глаза встречаются. Он смотрит на меня с гордостью и заботой, будто никогда не сомневался во мне. Моё "спасибо" шёпотом тонет в этом шуме, но он улыбается мне в ответ, и я одобрительно киваю. Я вижу, как он мешкается, оглядываясь на меня, и просто расслабляюсь, позволяя ему… стать для неё папой. Игорь волнуется, и я впервые вижу это так очевидно, но когда берёт маленький сверток в руки, широко улыбается. - Ну, привет, принцесса, - аккуратно поглаживает её по головке, начиная покачивать. Кажется, что ощущение того, что я отдам за неё всё, было во мне всегда.

***

За что жизнь подарила мне второй шанс я до сих пор не поняла. Знаю лишь только то, что в этот раз отдам всю себя жизни, и много меньше половины работе. Чувство абсолютного, не поддающегося никакому описанию, счастья и умиротворения разливается по телу, когда ко мне в палату привозят дочь и разрешают зайти Игорю. Мы выглядим почти как семья. У меня никогда не было этого ранее, поэтому за каких-то несколько часов я проникаюсь тотальной любовью к этому состоянию и готова бросить всё ради всего, что получила за несколько последних дней. - Капитан Родионова, вы были на высоте, - я измученно улыбаюсь и перевожу взгляд на детскую кроватку. - Спасибо тебе, - мой голос слегка охрипший, но это последнее, что меня волнует. Игорь поворачивается в мою сторону, отрываясь от люльки. С трудом верится, сколько между нами произошло за какой-то год, и насколько близкими друг для друга стали. Я смотрю на него в упор, а перед глазами проносится его первые месяцы в отделе, робкие попытки помощи, перелом в мировосприятии. Мы бы наверное были хорошими друзьями и коллегами, если бы в какой-то момент, около одиннадцати месяцев назад, я не решила не пропускать ни одного свидания в СИЗО. Если бы сердце не болело при виде его, осунувшегося и худого, в наручниках и пустотой в глазах. Если бы кожа не горела, случайно соприкоснувшись с его. Если бы не было всего этого сумасшествие, которое своим вихрем перенесло нас в сегодня. Я бы жила слишком спокойно, почти однообразно, если бы он не пришёл в мою старую квартиру с пёстрым букетом и не развалил всю мою прежнюю жизнь в хлам. В моей голове сейчас слишком много "если бы", которые не имеют ровно никакого значения, потому что он одним прямым взглядом даёт понять, что всё самое важное в этой жизни находится здесь и сейчас, а не в прошлом моей памяти. В груди плещется прежде незнакомое ощущение умиротворения, разливающееся по всему телу тёплой волной. Весь паззл, который за много лет неопределённости и череды бед рушился у меня на глазах, собирается воедино, прокладывая мой путь дальше. Кажется, что в один момент всё наладилось, отрезав всё самое плохое и разделив жизнь на до и после. Он опускается на рядом стоящий стул и берет меня за руку. Пальцы всё ещё слегка подрагивают, но он лишь сильнее сжимает мою ладонь. Миллион спасибо плещутся в моих глазах и получают в ответ одним лишь взглядом его недавнее "всегда, понимаешь". Видимо, сдерживать обещания стало его привычкой, от этого больше ни капли не боюсь довериться ему полностью. Себя и принцессу. Дверь палаты с шумом распахивается и на пороге появляется мужчина средних лет. Он обводит глазами палату, а когда натыкается на вдруг ставшего хмурым Соколовского, одним кивком головы приглашает его выйти в коридор. Холодок пробегает по конечностям, я с силой вцепляюсь в его ладонь, привлекая к себе внимание. Что происходит? - Игорь, стой, - я резко сажусь, дёргая его на себя, когда он уже встаёт со стула, намереваясь выйти, - ты же сказал, что… Он смотрит на меня, будто извиняясь. Мои глаза расширяются в ужасе, я вдруг понимаю, насколько обманутой была последние дни и какого масштаба проблема осталась вне моего поля зрения. Я поднимаюсь с кровати, игнорируя вылетевшую из вены капельницу, и пытаюсь найти объяснения. Он просто оставил меня не у дел, скрывал всё, к чему так долго шёл. Не делился ничем в тот момент, когда он стал для меня всем, вёл вторую жизнь, пока я пыталась выстроить что-то общее. Меня словно бьют прямо в солнечное сплетение, я начинаю задыхаться, панически бегая глазами по его лицу. - Это было опасно, - говорит тихо, кажется, даже робко, - хотя бы для неё, - кивает головой в сторону кроватки. Внутренности скручивает от безысходности, всё рушится в одну секунду, мне снова страшно до безумия, и я не знаю, могу ли доверить ему это. Игорь делает шаг навстречу ко мне, пытаясь взять меня за руку, но я отступаю, не зная, что делать дальше. - Вик, - он устало выдыхает, - я делал это для тебя. Ты бы не стала себя беречь, - я смотрю настороженно, боясь вновь оступиться, - и это сделал я. Мои глаза вот-вот наполнятся слезами, но я стараюсь держать себя в норме, поэтому лишь шумно выдыхаю и разрешаю ему подойти ближе. Он знал, что это выбьет меня из колеи, сделает больно, но всё равно поступил именно так. Спасал, когда никто об этом не просил. Его холодная рука ложится на мою шею, поглаживая большим пальцем щёку. Слегка напряжённая. Я закрываю глаза. Пытаюсь перестать так трястись и вернуть всё на свои места. - Я с тобой, - во всех смыслах, как всегда было, - пойду с тобой. Он качает головой, показывая, что против, я уже готова возразить, как негромкий, детский плач приковывает наше внимание к принцессе. Внутри меня что-то быстро взлетает и резко падает. Я понимаю, что теперь всегда буду делить себя на куски, отдавая каждому из них часть своей заботы и переживаний. Тонкие, словно хрустальные, ручки дёргаются во сне, а плач сменяется мирным посапыванием и моё сердце воет от бессилия: уйти с Игорем, значит, оставить её одну и его без поддержки. - Ты ей нужнее. - Береги себя, - я жмурюсь, сдерживая непрошеные слёзы отчаяния, отпуская его с невероятным скрипом в душе, - пожалуйста, - он оставляет долгий поцелуй на моём лбу и уходит. А когда дверь за ним тихо закрывается, моё тело пробивает крупная дрожь. Неописуемого размера паника сдавливает лёгкие, дышать становится труднее. Стены будто сокращают пространство комнаты, сдавливая меня со всех сторон. Я будто лишилась важной артерии, соединяющей сердце и мозг, отчего тело медленно теряет связь с жизнью. Где-то на задворках сознания маячит прозаичное "всё будет хорошо", сглаживая границы приступов страха. Моя жизнь без него уже не представляется возможной. Я поняла это еще тогда, когда служебная машина, неаккуратно расталкивающая толпу журналистов, увозила его в сизо и окончательно убедилась, не пропустив ни одного свидания там же. Когда дала негласное обещание быть рядом. Руки сами тянутся к дочери, прижимая её к сердцу, которое теперь навечно принадлежит ей. Мне хочется просить у неё прощение за то, что ей в матери досталась именно я, и что я не смогу стать идеальной в тот момент, когда мне кажется, что она заслуживает большего. Миниатюрные губы неожиданно дёргаются и моя одинокая слеза падает на её розовую щёчку. - Я люблю тебя, - едва касаясь губами маленькой ладошки. Аня, тихо вошедшая в палату, нежно улыбается, наблюдая за нами. Неожиданно в голову приходит мысль о том, что я никогда не дорожила всеми, кто был мне дорог, настолько, насколько они этого заслуживают, и что сама доставляла куда больше переживаний и забот, чем они. И почему-то решение всё исправить и начать заново приходит слишком поздно, когда, кажется, всё невольно рушится. Она подходит ко мне, кладя изящную ладонь на мою щёку и тянет на себя. Упираюсь головой в её ключицу и впервые за долгое время чувствую в ней свою опору, которую прежде всегда игнорировала. Я много раз поступала слишком неправильно, о чем не вовремя начинаю жалеть. - Иди к нему, - после долгого молчания начинает она, - я побуду с ней. Я резко поднимаю на неё глаза и молча говорю спасибо. Это странно, вдруг в один день узнать о своей сестре столько схожих с собой вещей, сколько за всю нашу жизнь мне не было известно. Она, оказывается, чувствует меня сильнее, чем я предполагала, и, вероятно, переживала за мою вечно нескладную жизнь с такой же силой, как и я за неё. И осознание того, что она - самый ранний подарок судьбы, небрежно режет по сердцу. - Спасибо. Крики дежурной медсестры волной проходят мимо меня, оставаясь за закрывающимися дверьми клиники. Такси едет слишком медленно, чтобы перестать волноваться. Возле этого чёртового банка скопилось слишком много спецмашин, вход перекрыт красной лентой. Замечаю, как скорая увозит Андрея Васильевича с огромной дырой в грудине, как Жека обсуждает что-то со спецслужбами, и как Ваня латает рассеченную бровь. Огонёк страха на автомате зажигается в голове, и я выскакиваю из машины раньше, чем она успевает остановиться. Я бегу вперёд, несмотря на боль и негнущиеся ноги. С расстегнутой курткой, ботинками на голые ноги, запёкшейся кровью на руке от выдернутой иглы. В голове пульсирующей болью бьётся мысль о том, что я не успела. Внутри всё холодеет, когда воображение рисует перед глазами окровавленного Игоря. Дыхание перехватывает от панического ужаса в груди. Меня трясёт, потому что до парадного входа остаётся чертовых десять метров, которые я преодолеваю кажется за целую вечность. Игорь. Живой. Господи. Я шумно выдыхаю. Стоит ко мне спиной, один среди кучи трупов. Сокращаю дистанцию между нами ровно в тринадцать шагов. Руки дрожат, в голове всё гудит, но когда моя рука касается его плеча, разворачивая ко мне лицом, всё уходит на второй план. Он сжимает меня в своих руках так сильно, что мне нечем дышать. Не спрашивает, почему я здесь, как нашла его. Просто утыкается своим лбом в мой висок и тяжело дышит. Его трясет, он устал. Мои губы проходятся по шее, руки поглаживающими движениями пытаются привести его в норму. Я стараюсь укрыть его в своих объятиях от этого напряжения, что витает в воздухе, потому что знаю, как он нуждается в этом. Цепляюсь мертвой хваткой за его шею, будто если отпущу, то потеряю эту связь навечно. Хочется забыть про все правила и принципы, запереть все страхи на засов навечно, и раствориться в нём. У меня за плечами остались гордость и все убеждения насчет невозможности нашего с ним будущего. Плевать. Пять минут назад я думала, что больше никогда его не увижу, не смогу прикоснуться к смуглой, местами грубой, коже. Не испытаю ощущения тотальной защиты и просто не смогу быть рядом. Моё тело буквально расслабляется после всех панических атак, плетью повисая на нём. - Пойдём, - я беру его за руку и увожу отсюда, забираю с собой в другую жизнь, которую обязательно выстрою заново. С ним. Когда его машина трогается с места, мы продолжаем сидеть в тишине, потому что что-то внутри ломается, словно огромный период, прежде приносивший одни тяготы, неожиданно закончился и оставил вместо себя пустоту и непонимание. Игорь едет небыстро, сосредоточившись на дороге и своих мыслях. Я держу его за руку, обещая всему миру никогда не отпускать. - Я думала, ты… - дальше язык останавливается на полуфразе, не в силах произнести это вслух. Он крепко сжимает мою ладонь. - Я ведь пообещал тебе, - и в голове неосознанно пролетает его "всегда, понимаешь". Дорога, ведущая в роддом, кажется, навсегда останется в моей памяти ассоциацией с новой жизнью. А день рождения принцессы - точкой её отсчета.