Принцесса

Вся моя жизнь в последние пол года сужается исключительно до переживаний. Кажется, что в моём мире больше нет других эмоций, кроме как страха и волнения. Страха любых изменений, колыханий ветра в отношениях с кем-то из дорогих мне людей. Я пережила, по крайней мере стараюсь, огромные потери, вместе с которыми ушла часть моей души и та смелость, что жила со мной бок о бок долгие годы, подталкивая к очередному безрассудному риску. Мы были подругами, а потом разругались в пух и прах. Это странно, когда привычный за столько лет образ жизни в один момент оказывается абсолютно не подходящим для тебя. Когда у тебя есть уверенность только до завтрашнего дня, а что придет вслед за ним - неизвестно. Когда тебе не к кому обратиться за советом или рассказать, что ритм сердцебиения у плода не нарушен. Когда-то это было не свойственно капитану Родионовой - искать поддержки со стороны, но я отчаянно пытаюсь научиться быть мамой, а вместе с этим начать всё заново. Вокруг меня продолжается жизнь, но я упорно её игнорирую, хватаясь обеими руками за воспоминания из прошлого, будто это приносит мне облегчение и успокаивает израненное сердце. С каждым новым днём дышать становится труднее от безумной паники, что мой новый хрупкий мир вот-вот развалится от неожиданной беды и я потеряю самое дорогое и любимое в своей жизни - второе сердце внутри меня. Я хожу на работу, каждый день надевая костюм суровости и сдержанности лишь затем, чтобы удержаться на плаву и не сойти с ума, чтобы дать себе надежду на стабильность, которая существует только в отделе. Кроме… Соколовский. Он появляется также неожиданно и стремительно, как и исчез пять месяцев назад, оставив меня без пристани, где мне было бы хоть на сотую часть спокойно. Без поддержки и своей обыденной ухмылки, которая невольно убеждает в том, что всё рано или поздно образуется. Его появление сотрясает мой пронизанный страхами воздух, переворачивает всё верх дном, внося сплошной хаос и несуразицу, но когда его безудержная предприимчивость выливается из берегов и он начинает обставлять детскую, словно напоминая, что вскоре все изменится в лучшую сторону и мир вновь перевернется, я, кажется, начинаю глубже дышать отчего голова идёт кругом. Я не знаю, что делать с теми стенами, которые периодически вырастают между нами, как вести себя с ним, заранее зная, что я ничего не смогу дать ему в ответ на его бесконечную заботу и беспокойство обо мне. Мне страшно непривычно быть в роли жалкой жертвы, поэтому любой акцент на моё положение натыкается на холод и безразличие моего голоса. Это ранит людей, но ещё больше пугает меня, а как известно лучшая защита - это нападение. Но когда на моём рабочем столе появляется аквариум с рыбками, как очередная попытка укротить все мои страхи, я решаю просто пустить его в свою жизнь. Потому что он один из немногих, кто остался рядом из прошлой жизни. У него проблемы и я это знаю, как и то, что любое моё предложение помочь будет отвергнуто под угрозой декрета. Андрей Васильевич знает, что я не уйду до последнего, потому что всё что мне останется - это ходить кругами по тёмной квартире, поглаживая трясущимися руками живот, поэтому у меня есть время найти себе замену, которая, уверена, не задержится здесь надолго. Я не замечаю, в какой момент Игорь превращается в ответственного мужчину в десятой степени, лишь вижу, сколько он взваливает на свои плечи и пытается решить всё самостоятельно. Моё сердце сжимается, когда очередной поворот в деле смерти его родителей приводит нас к тупику, и я вижу, как в момент тухнут его глаза. Терять близких - страшнейшая и беспощаднейшая кара в жизни: убедилась на собственной шкуре. Одинокий. Брошенный. Преданный. Игорь лежит на почти развалившейся кровати в верхней одежде и обуви в каком-то гараже, уткнувшись пустым взглядом в потолок. Медленно дышит, не двигается. Кажется, даже не заметил, что я вошла. Сердце сжимается от неожиданно появившегося чувства жалости. Меньше чем за год его жизнь несколько раз перевернулась с ног на голову, миры поменялись и он остался на этом свете совершено один. До боли знакомо, до щемящего сердца. Не изменился. Может только осунулся слегка, стал немного серьёзнее и решительнее. Борется с ошибками отца, ищет правду, теряет близких, и, вероятно, переживает где-то глубоко в себе, ни в коем случае не показывая, что его тревожит. Имитирует жизнь, продолжает двигаться дальше. Как и я. Возможно это все гормоны, но я будто чувствую все то же, что и он, потому что в какой-то момент осталась одна с огромным скопом проблем и полным отсутствием помощи. Конечно, и Жека с моей сестрой, и Пряник в любой момент сделают для меня все и немного больше, но разве кому-то под силу снять тяжелые камни душевных переживаний с плеч? Вряд-ли. Решиться прийти сюда было непросто: это покажет, что я думаю о нем и беспокоюсь не меньше, чем о себе, но разве я не имею на это права после всего, что было между нами? Я делаю что-то неправильное, когда подхожу к кровати, присаживаясь на край возле его ног, и начинаю развязывать шнурки на ботинках. Это полностью противоречит нашим отношениям и тем границам, что раз за разом выстраиваются между нами, и скорее всего это будет выглядеть унизительно, но я вижу, что ему нужна помощь, а сейчас я способна только на это. Почти. Он вздрагивает, очевидно не ожидав меня здесь увидеть, быстро переходит в сидячее положение и округляет глаза. - Вик, ты что здесь делаешь? - я замираю, переводя взгляд с его ног на лицо. Мы не виделись несколько месяцев с того нового года. Моя жизнь наполнилась новым смыслом, судьба сделала мне скидку и дала шанс начать все заново, но не было ни дня, чтобы утром на экране моего телефона не высветился номер Соколовского, чтобы он не ответил на мой звонок и не отчеканил о норме своего состояния. Мы свели до минимума любое общение, потому что он долгое время не принимал действительность и не мог свыкнуться с тем, что стал причиной бед нескольких судеб. И моей тоже. Я не могу это объяснить, но что бы не происходило, что бы он не делал, где-то внутри моей головы сидит уверенность, что я никогда не потеряю с ним связь. Мы почти родные люди. От его голоса перехватывает дыхание, потому что...я скучала по нему. И по возможности говорить с ним наедине, слышать глупые шуточки, которые я постоянно игнорирую, но раз за разом повторяю себе, когда тяжело становится настолько, что зубы сводит. - Хотела сказать, что мы его обязательно найдём, - мой голос напрягается, как и все внутри: он смотрит слишком прямо, будто пытается найти что-то новое, чего он ещё не успел заметить, но я практически та же: те же волосы, сосредоточенное лицо и только большой живот, где развивается новая жизнь, отличает меня от той Вики, которую он видел зимой. С новостью о беременности всё вокруг резко изменилось: прежде не важное стало первостепенным, а мнимое важное, наоборот, ушло на второй план. Жизнь вокруг стала казаться иной, глаза чаще стали замечать на улице детей, руки невольно то и дело опускаются на живот, будто так я могу его защитить. Осознание того, что на тебе лежит ответственность за беспомощное существо, которое девять месяцев живет исключительно тобой вводит в неописуемый страх. Я больше не могу рисковать собой. - Прошу тебя, не лезь во всё это, - сходу начинает он, будто заранее решил сказать мне об этом. Я уже почти начала забывать, как это, когда кто-то боится за тебя настолько, что готов напоминать о твоей безопасности ежесекундно. В груди что-то ноет, потому что во мне не хватает сил переступить порог из списка своих "нельзя, потому что" и покончить с этой неопределенностью. Я устала от того, что меня тянет к нему с такой же силой, с какой я отталкиваю его раз за разом, когда мой страх перемен по десятибалльной шкале переваливает за девятку. - Игорь, я знаю, что делаю, и… - я уже готова ему возразить, как делаю это всегда, он даже приготовился меня выслушать, как… Меня передёргивает. …что-то происходит. Я замираю в неуверенности. Может показалось. Глаза бешено мечутся из стороны в сторону, сердце заходится в ускоренном ритме. Игорь напротив напрягается, сосредотачиваясь на мне. - Вика? - его рука уверенно накрывает мою, привлекая к себе внимание, - Вик, что? Внутри меня происходит какое-то чудо. Оно шевелится. Я впервые чувствую, точнее ощущаю, другую жизнь во мне. Эти слабые, едва ощутимые толчки, заставляющие руки трястись, а губы дрожать, вырывают меня из вихря проблем и переживаний. Дыхание перехватывает, а в груди всё сжимается, потому что я только что её почувствовала. Впервые. Мою дочь. - Что-то с ребёнком? - Соколовский чуть придвигается ко мне, пытаясь прочитать хоть что-то на моём лице. - Шевелится, - на выдохе совсем тихо. Наши глаза встречаются и я вижу, как его взгляд теплеет. Мы сейчас близки как никогда, кажется, даже ближе, чем в ту ночь. Я разделяю самый счастливый - как и все остальные - момент в своей жизни с этим человеком и никем больше, наверное, потому, что больше не могу никому доверять. Он единственный, кто остался рядом со мной из той, прошлой жизни, и не дал усомниться в своей надёжности ни на секунду. Я знаю, и всегда знала, что он окажется рядом самым первым, если я вновь попаду в откровенное дерьмо, даже если он пропадёт из моей жизни в очередной раз на пол года. Просто возьмет и появится вновь, разбив едва установившийся покой в моей жизни. Он выдыхает, заметно расслабляясь, а потом улыбается, стараясь скрыть свои эмоции от меня. Боится вывести из колеи, рассердить, расстроить? Что? Чувство ужасного стыда за своё поведение где-то на заднем плане подсознания колет сердце. Моя напускная суровость излишне портит мою жизнь, но и жить по другому я не умею, иначе как спрятать и чем закрыть на засов стаю страхов в душе? Я плавно перевожу взгляд на наши переплетённые руки и мне кажется это таким… дорогим на всём белом свете, потому что его горячая ладонь согревает мою вместе с моим сердцем. Медленно, будто боясь всё разрушить резкими движениями, одним пальцем обхватываю его, а потом замираю в ожидании реакции, которой я опасаюсь: что будет дальше, если он не ответит на мою робкую, совершенно не присущую нашим отношениям, решительность. Судорожный выдох вырывается из груди, когда он резко переплетает все наши пальцы и я чувствую, как всё мое тело расслабляется: в мою жизнь вместе с Игорем Соколовским вернулась защита. Смотрю на него, пытаюсь вспомнить, в какой момент начала жить мыслью о его возвращении, когда потеряла эту хрупкую нить связывающую меня и стоп-кран в голове. Возможно, сейчас самое время перестать контролировать всё вокруг и просто плыть по течению чувств, но мои переживания и прежняя неуверенность в возможности нашего завтра звенят в голове, на секунду затмевая собой ощущение абсолютного счастья. В моей груди сейчас разорвется больное сердце, которому самому требуется помощь, но чувств в какой-то момент становится чрезмерно много, отчего неуверенная глупая улыбка появляется на моих губах, что привлекает его внимание сразу же. Я ведь ещё могу это делать. Он смотрит с горечью во взгляде, будто сейчас произойдет что-то опасное для нас всех, и я честно пытаюсь разгадать ребус в зелёных глазах, но единственное, что я чувствую - это то, с какой силой он сжимает мою ладонь. Приятно до боли. Наверное, в его голове творится тоже самое, что и в моей, поэтому я открываю рот, чтобы хоть на мгновение избавить его от этих терзаний, но он действует намного быстрее меня: разжимая наши руки и придвигаясь почти вплотную ко мне, одним движением он обнимает меня, закрывая своим телом от внешнего мира. В голове взрываются фейерверки, я не ощущаю ничего, кроме облегчения, кажется, впервые за эти долгие тяжёлые месяцы. С моих плеч будто падают камни, один за другим, с каждым его аккуратным поглаживанием по моей спине. Я чувствую его дыхание над ухом, как бьётся его сердце и все, что делаю в ответ - утыкаюсь носом в его шею, вдыхая до боли родной запах. Так пахнет только он и спокойствие. - Я не могу вас потерять, - спустя некоторое время говорит он охрипшим голосом, что вводит меня в ступор. Он что… Вас. Он впервые упоминает о моей беременности именно так, выделяя, что нас уже двое. Слегка поднимаю голову, проводя носом дорожку к его подбородку, словно показывая, что хочу слушать дальше. Я не верю, точнее, не могу поверить в то, что он уже беспокоится о ребенке с такой же силой, с какой старался оберегать меня. Меня бросает в дрожь от того, что почва уходит из под ног вместе с его словами. - Вы единственное, что у меня осталось, пожалуйста, остановись… - моё сердце сжимается, потому что я впервые чувствую настолько огромную ответственность за него. В груди что-то колет, дыхание учащается, и мне вновь становится страшно за происходящее, что любым моим неосторожным движением или словом я могу сделать ему больно. Я беру его за руку, за чем он внимательно наблюдает, и кладу её на живот, ровно в то место, куда маленькая пяточка отбивает удары. Его ладонь в какой-то момент напрягается, словно боится нарушить негласное правило на неприкосновенность, но я лишь обхватываю его руку сильнее, накрывая своей. Он смотрит на живот, а я на него и его реакцию, и, кажется, что вовсе не дышу, ожидая очередной толчок. Его рука слишком тёплая, отчего моё грохочущее сердце утихомиривается, а когда я чувствую под нашими руками шевеления и вижу, как он сдавленно выдыхает, а потом улыбается, расслабляюсь. Я не позволяла никому ранее этого делать, но сейчас мне кажется, что именно он должен почувствовать эту новую жизнь. - Силач растет, - Игорь улыбается, слегка смеясь, и большим пальцем руки гладит мой живот. - Силачка, - осипшим голосом поправляю его. Решение ему первому рассказать пол ребенка приходит неожиданно легко, будто так и должно быть. Он резко переводит на меня свой взгляд и смотрит так жалостливо, что мне самой впору плакать. Я не знаю от чего, может потому, что мы находимся в полном дерьме, или потому, что эта счастливая новость приходится на время, когда кроме опасности в наших жизнях больше ничего нет. Может из-за того, что кого-то из нас в любой момент могут убить и мы оба знаем об этом, поэтому несколько секунд назад он и просил меня не вмешиваться. Но я не смогу оставить его по той же причине: если я осталась у него одна, то не оставлю его один на один с проблемами. Не знаю, что с нами будет, но, кажется, я уже давно решила защищать его в пределах своих возможностей. А может и больше. - Принцесса, значит, - меня передёргивает от его слов: на секунду мне кажется, что он уже любит и её тоже. Это сплошное сумасшествие: и мой приход сюда, и его поведение, но я не могу сейчас оборвать всё, что он делает, потому что напуганное сердце требует успокоения и он - единственный, кто может мне его дать. Где бы мы не были и что бы с нами не происходило, я знаю, что если он рядом, я буду спокойна. Наверное, он даже сам не подозревает, насколько значим для меня, и как я дорожу всем, что с ним связанно. - Я найду деньги, - неожиданно начинает он, в секунду разрушая атмосферу уединения, возвращая меня обратно к проблемам. Его взгляд уверенный, решительный, я знаю, что он означает. Меня выворачивает наизнанку, потому что это в корне противоречит всем устоям, по которым я жила прежде: взять у него деньги и принять помощь мне будет физически больно. Я понимаю, что это глупо, почти ненормально, но я не смогу позволить ему рисковать вновь, даже ради меня и… принцессы. - Игорь, не… - Это не обсуждается. Вы должны жить, - он старается говорить твёрдо, словно знает, что только так может повлиять на меня. Но мне дико страшно за него, и за неё, поэтому я просто закрываю глаза и выдыхаю, - я всё сделаю. И в этот момент всё вокруг разбивается на тысячи осколков, потому что я чувствую его дыхание на своём лице. Он приближается ко мне, пока я завороженно смотрю на его лицо и ловлю каждый взгляд. В груди разливается тепло, потому что сейчас у меня есть возможность касаться человека, о котором всё это время переживало моё сердце. Его губы находят мои и я замираю. Его прикосновение отдаёт чем-то забытым, но таким знакомым, что мои пальцы в его ладони сводит. Ситуация выходит из под контроля тогда, когда я неожиданно для самой себя отвечаю ему. Мир вокруг вдруг кажется слишком беззаботным, а моя жизнь не такой трагичной. Я отпускаю все переживания, принимая взамен умиротворение и покой.

***

Предстоящая операция не сулит мне ничего хорошего, я не знаю, чего ждать, поэтому все мои прежние страхи возвращаются ко мне в тройном размере. От меня не зависит исход, а на кону стоит жизнь моя и её, поэтому мои руки трясутся сами собой. Игорь ведёт себя сдержанно, но я улавливаю судорожный вздох, когда речь заходит об опасности для нас всех, и понимаю, что ему не легче. Дорога до клиники Фишера занимает около часа, половину которого я пыталась привести в норму дыхание и перестать паниковать, но вместо этого лишь ещё больше раздражалась. Игорь периодически бросает на меня многозначительные взгляды, словно проверяя, жива ли я ещё. Я обещала держать его в курсе, часто звонить и просить о помощи. Да, не бояться, не быть гордой, а дать ему возможность быть сильнее и взять всё на себя. Это даётся мне не легко, но я прекрасно понимаю, что он может сделать для меня многое и лишать себя его заботы я больше не собираюсь. Полгода в полном одиночестве дали мне понять, что без близкого человека рядом моя жизь перестаёт казаться нормальной. Я доверяю ему, а потому хочу помочь. Именно поэтому выбор клиники пал на эту, что ближе к злейшему врагу. Мне страшно за него ровно столько же, сколько и за себя, поэтому я вновь рискую всем, что у меня есть и делаю это ради него. Мне отчего-то не стыдно в этом признаться, но все, что я делаю и делала раньше, было для него. Лишь бы быстрее покончить с этим и просто жить дальше. - Только не волнуйся, ладно? - его тёплая рука ложится на мою щёку, слегка поглаживая большим пальцем контур скулы. Мой тяжёлый вздох, кажется, слышит вся улица. Мы стоим около главного входа в клинику и смотрим друг на друга. Я позволяю ему быть максимально ближе ко мне, чтобы унять дрожь в коленях, чтобы не думать о том, что будет, когда он отпустит меня и мне придётся зайти внутрь здания и окунуться в бездну своих страхов в одиночку. В моей голове появляется мысль остаться навечно в его руках, лишь бы не чувствовать внешнего мира больше никогда, и когда его крепкие руки сжимаются за моей спиной, я почти готова это сделать, но слабые шевеления напоминают о том, что я должна… Я никогда не признаюсь ему насколько я боюсь, и что единственным вариантом, где мне будет спокойно, окажется моё нахождение рядом с ним. Я не могу заставлять его быть рядом, давя на жалость. Это чувство выводит меня из себя с невероятной силой, поэтому я всеми способами избегаю его и не позволяю окружающим смотреть на меня и думать обо мне, как о жертве, которую нужно жалеть. Кого и нужно жалеть, так это принцессу за её, так и не научившейся быть мамой, мать. - Поезжай, - да, я прогоняю его, хочу, чтобы он быстрее уехал и дал мне возможность не скрывать своего волнения. - Вик, - Соколовский начинает наступать. - Всё будет в порядке, - я скорее спрашиваю, чем утверждаю. Моя рука цепляется за его ладонь, сжимая её до побелевших костяшек. Мои мысли сейчас сводятся исключительно к его рукам, которые держат меня на плаву сознания, иначе страх застелил мои глаза окончательно. - Я тебе обещаю, - вдруг говорит он, будто знает, о чем я думаю. И в этот момент всё вокруг замирает: он сделает так, чтобы больше ничего не смогло пошатнуть мой мир вновь. И я ему верю. Тёплые губы на моём виске и улыбка с горечью на прощание - последнее, что связывает меня с внешним миром, потому что… …. потому что как только я оказываюсь в палате, что-то идёт не так. Запрет на телефонные разговоры кажется странным, но допустимым, поэтому я не придаю этому какого-то особенного значения. У меня есть цель - вылечиться, чтобы жить, но сил остаётся все меньше. У меня нет возможности позвонить Игорю, чтобы услышать его голос и успокоиться, поэтому с каждым следующим днём напряжение вокруг меня нарастает. Все превращается в череду из переживаний и опасений, капитана Родионову словно выключили, а вместо неё оставили загнанную в угол напуганную мышку. Она одна, ей страшно и некуда бежать. В какой-то момент появляется мысль писать письма, но с недавних пор у Соколовского нет постоянного адреса, а у меня выхода для связи. Какие-то капельницы, лекарства, подозрительные люди. Моя интуиция буквально орёт, но я не могу пошевелиться. Картинка перед глазами то и дело плывет, руки не слушаются. В голове пульсирующей болью бьётся мысль о принцессе, сердце колотится со страшной силой, мне правда страшно, так сильно впервые, но мне некуда бежать. Кажется, сердце увеличивается в несколько раз, потому его стук отдаёт набатом внутри меня, ударяясь о рёбра. Сейчас есть только я и мой дикий, почти животный страх за них двоих. Принцесса и Игорь. Вокруг творится что-то странное, один и тот же день повторяется в моей голове несколько раз. Я схожу с ума, теряюсь в пространстве и днях недели, не чувствую своего тела и самое страшное… её тоже. Не знаю, сколько проходит времени, мне кажется, что это длится целую вечность, и выхода из замкнутого круга уже не существует. Возможно я просчиталась и допустила ошибку, но я проигрываю эту войну и падаю в бездну. В какой-то момент я сдаюсь окончательно: сознание возвращается ко мне короткими промежутками, но окружающий меня мир то и дело плывет перед глазами. Я пыталась спасти её, но в итоге погубила обоих.

***

Вокруг меня что-то происходит, но я не могу открыть глаза и посмотреть, что именно. Какие-то громкие звуки и грохот, вероятно, там люди. Тягучий сон своей поволокой затягивает в очередной раз в свои сети, свинцовое тело неподвижно, и лишь родной запах, проникающий в мои лёгкие, временно успокаивает. Откуда он? Я не знаю, что это, но мне становится легче. А когда чьи-то руки касаются моего тела, волос, тряся меня, звуки становятся понятнее и разборчивее, глаза начинают видеть, собирая пазл картинки воедино. - Привет, - тёплый шёпот, что вытащит меня с того света. Соколовский. Я облегченно выдыхаю, потому что рядом с ним можно разрешить всё что угодно и перестать бояться. Потому что на него можно положиться и довериться. Я не знаю и плохо понимаю, как он здесь оказался, но за последнее время лучше, чем его руки на моём теле, не было. Что происходит дальше, смешивается с моим полубредовым состоянием, я лишь помню его сбивчивое дыхание на своей макушке и бешено скачущее сердце у себя под ухом. Он несет меня на руках, я чувствую это точно, потому что крепко держусь за его шею, боясь даже на секунду разжать руки: кажется, что если отпущу, то умру. Мы едем в машине, рядом с нами есть ещё люди, но это теряет всякий смысл, когда его губы оставляют теплый след на моём лбу и весь мой мир, прежде держащий в себе так много, неожиданно сокращается до этого пространства в несколько сантиметров, что есть между нами. И другого смысла, кроме того, как его ладонь лежит на моём животе, в жизни нет. Длинные коридоры, комнаты, вода. Моё сознание и тело отчаянно пытаются соединить воедино, оно сопротивляется какое-то время, но всё же сдаёт позиции: я фиксирую вокруг себя незнакомое помещение, кровать, на которой я лежу, и…. Игоря, сидящего в полудрёме на полу рядом. Его рука крепко сжимает мою, веки беспокойно подрагивают во сне. Моя ладонь инстинктивно опускается на живот, а когда я чувствую внутри жизнь, судорожно выдыхаю. Жива. - Вик? - он резко распахивает глаза, когда я начинаю шевелить давно забытыми руками, - как ты? - Где мы? - голоса нет, как и сил. Перед глазами все ещё плывет. - У Жеки, - он присаживается рядом, наклоняясь, и гладит по голове. В этом жесте сейчас просто всё: его и мои страхи, волнения и такое желанное успокоение, что я жмурюсь, чтобы чувствовать его полностью, - прости. За всё. Ты не должна… - Игорь, - я рушу стены между нами, убиваю предрассудки и свою осторожность, ломаю всё, что мешало мне всё это время жить, и зову его. Он ложиться рядом, чуть выше меня и укладывает мою слегка подкруживающуюся голову себе на плечо. Выдыхает мне в волосы, водя носом по макушке, рукой сжимает мою ладонь. - Ты здорова, - говорит тихо, словно извиняется. - А Фишер? - это последнее, что тревожит меня, но одно из главных для Игоря, поэтому хочу знать и это. - А Фишера теперь нет. В один момент я обретаю так много счастья и теряю так много страхов. Насильно прогоняю их из своего сердца, потому что знаю, что моя защита придёт ко мне в любой момент и спасет меня, где бы я не была. Это странно, но это есть во мне: ощущение того, что лучше для меня может сделать только Соколовский. Своей манерой, с лёгкостью и уверенностью. Моя новая жизнь дарит мне смысл и любовь в сердце, которой я могу осчастливить свою… семью, которую обретаю в тот момент, когда оставляю короткий поцелуй на его сбитых костяшках, а в ответ получаю его губы на своих. Сердечный ритм приходит в норму, головокружение сходит на нет, тело вновь чувствует, как по венам течёт жизнь. - Не оставляй меня больше, - куда-то ему в грудь, - пожалуйста. - Никогда в жизни. И его руки крепкой хваткой укрывают меня от всего самого злого на этом свете.