Усопшие мечты

      Утренняя прохлада остудила обиду Ханако. На рассвете, когда солнце еще не взошло над лазурными водами Осакской бухты, город ожил, заставляя девочку покинуть дом и отправиться на прогулку.       Фонарики около входа в здания дымили, окутывая едва заметной дымкой улицы города. С самого утра жизнь сосредоточилась на площадях, в центре которых специально к празднику возводили деревянные башни. Вокруг этих сооружений толпился народ, который сам не знал, чего ждет. Нет. Они знали, они чувствовали, что должно произойти. Это заложено уже на подсознательном уровне. Около деревянных постаментов подготавливали свои инструменты странствующие музыканты. Флейты, цитры, бубны и еще много чего готовилось исполнять известные фольклорные мелодии. Женщины и мужчины, дети и ребята постарше, одетые в лучшие юката, оживленно беседовали. В воздухе помимо запаха дыма витала непринужденная и легкая обстановка; ощущалось, что дух праздника проник в каждого из японцев.       На ближайшей к своему дому площади оказалась и Ханако. Она подошла ближе к башне, чтобы видеть музыкантов, которые как раз начали игру. Воцарилась тишина, нарушила которую спустя мгновение тихая музыка, все нарастающая и нарастающая, а затем послышались голоса нескольких певцов. Как только они запели, присутствующие на площади начали ходить вокруг башни. Они шли очень медленно, но в такт музыке. Вскоре женщины, придерживая одной рукой соломенные шляпы на своих головах, начали танцевать на ходу. Свободной рукой, в которой они держали веера, дамы начали плавно размахивать, периодически меняя направление взмахов — то от себя, то к себе. Мужчины же тоже приняли участие в танце, их движения были похожи на движения рыбаков, достающих из воды сети.       О-бон интересен тем, что в разных частях Японии танцы в этот праздник исполняют по-разному. Все зависит от того, какой промысел развит в том или ином княжестве.       К музыкантам примкнули барабанщики, теперь танец обрел еще больше символичности и ритуальности. Ханако наблюдала за происходящим с интересом, она хотела бы примкнуть к хороводу, но не знала движений, поэтому боялась, что у нее ничего не получится. Вдоволь понаблюдав за происходящим, девочка присоединилась к компании соседских ребятишек, которые восторженно рассказывали что-то друг другу, сидя у одного из магазинов. Ханако знала этих детей, ей часто приходилось видеться с ними, так как они жили рядом. Дети рассказывали друг другу о том, как они отмечают праздник, кто к ним приходил ночью. Один из самых старших мальчишек, горделиво восседавший на деревянном ящике, рассказывал, как ночью встретился со своим дедом, которого считали давным-давно утонувшим. Детвора по очереди рассказывала, кто кого увидел, пока не пришел черед Ханако.       — Я никого не увидела, — весьма раздосадовано заявила девочка.       — Если не увидела в первую ночь, то в следующие две тебя никто уже не посетит, — тоном большого знатока заявил глава компании.       — Правда? Ты глупости говоришь, Тамаки-кун! — отмахнулась маленькая японка. — Мне говорили совсем другое.       — Ничего подобного! Мне так священник в храме сказал. Он еще сказал, что только достойные могут увидеть родственников в эти дни.       — Ты заговоришь иначе, когда мой папа придет отрубить тебе голову, — Ханако говорила очень серьезно, но на это мальчишка лишь рассмеялся, а его хохот подхватили и остальные ребята.       — Он не сможет этого сделать хотя бы потому, что у него нет меча и права на то, чтобы отнять у меня жизнь.       — Он самурай, — возразила Хана-тян.       — Дурочка, у дочери ремесленницы не может быть отца-самурая, — сквозь смех сказал Тамаки.       Девочка замолчала, а в ее темных глазах, напоминающих переспелые вишни, заиграли слезы. Хохот эхом отдавался в голове вместе с последней фразой мальчика. Ханако закусила нижнюю губу, стараясь не заплакать при людях. Она продолжала стоять на месте, пытаясь осмыслить то, что услышала, голоса ребятни она уже не различала. Резко развернувшись, юная японка сорвалась с места и побежала прочь, не различая теперь ни музыки, которая продолжала играть, ни дороги, по которой она неслась. Ханако старалась убежать от голосов, которые ее преследовали, от мерзкого смеха, от правды, которую она пока не осознавала.       В боку резко кольнуло, поэтому девочка перестала бежать. Она пошла размеренным шагом к своему любимому месту, где могла находиться часами, не опасаясь того, что ее покой нарушат. Это был небольшой причал, который забросили несколько лет назад из-за рифов, окружающих этот кусок бухты. Здесь тихо играло море, вдалеке слышались звуки города, а солнце величественно освещало скалы, выступающие из воды. Хана-тян села около самой водной глади, вытирая остатки слез. Она не знала, сколько времени ей придется здесь провести. Наверное, до того момента, когда обида пройдет, пока не станет легче на сердце. Море умеет забирать боль и обиды, возможно, поэтому оно само так печально и сильно бьется о скалы, размывает берега.       Время тянулось слишком долго, но Ханако не собиралась уходить. Приближающиеся шаги отвлекли девчушку от дрёмы. «Тут разве кто-то бывает, не считая меня?» — она встала на ноги и отряхнула праздничное кимоно, которое от пыли и песка заметно утратило былую яркость. Легкая настороженность сменилась облегченным вздохом, когда Ханако узнала в идущем человеке своего брата.       — Так и думал, что ты тут, — сказал он, подойдя поближе. — Посмотри на себя! Испачкала лучшую одежду. Вот и наряжай тебя после такого.       — Как ты меня нашел? — спросила Ханако. Почему юката испачкана, девочка уточнять не хотела.       — Ты всегда ходишь сюда, когда хочешь побыть одна, особенно если обижена или расстроена, — Такуми присел на корточки перед сестрой. — Расскажи, что уже случилось.       Хана-тян помедлила, блуждая взглядом по крышам домов, которые виднелись неподалеку, но все же поведала о том, что случилось, не сдерживая опять подступивших слез. Всхлипывая, она говорила, что совсем не понимает, почему отец не приходит, почему мальчишки сказали ей, что он не может быть самураем. У взрослых вообще в мире все слишком сложно.       — Мать не хотела рассказывать тебе кое-что до того, как ты станешь старше, но я не вижу смысла больше тянуть. Ты смышленая девочка, все поймешь. Возможно, то, что я расскажу, покажется тебе ложью или просто попыткой тебя лишний раз обидеть, но нет. Это будет чистой правдой, которую очень сложно принять. Принимать вещи такими, какими они есть на самом деле, всегда непросто.       Личико девочки вмиг стало серьезным, она присела на песок, ее брат сел напротив нее.       — Наш отец совершенно не такой, каким ты его представляешь. Он никакой не самурай. Он просто сбившийся с пути мужчина, который работал то тут, то там. Я не знаю, что мать нашла в нем. Наверное, он не всегда был таким. От тяжелой жизни люди нередко меняются, пытаясь приспособиться. Помнится мне, он часто улыбался, когда я был совсем маленьким, дома всегда было тепло и весело, но к твоему рождению все изменилось. Жить мы стали скромнее, но это не самое главное. Важно то, что отец очень много денег задолжал. Из-за этого он стал больше пить, пропадал на несколько дней, возвращался избитый, мрачный, без денег. Это можно было терпеть, так как мать он не избивал, меня тоже не трогал. Но все можно выносить лишь до определенного момента, — Такуми замолчал, словно собираясь с силами, чтобы продолжить. Ханако не перебила его после первых же фраз. Она внимательно слушала брата, перебирая камушки, спрятанные под небольшим слоем песка.       — Дальше отец пал в моих глазах. Пусть я тогда многого не понимал, но я до сих пор уверен, что его поступок категорически неправильный. Я не знаю точных подробностей, но он, в очередной раз пропивая последние деньги, завел беседу с самураем. Тот не отличался, похоже, умом, раз вел себя так беспечно, а может на него просто повлиял алкоголь. Отец выкрал его катану. Самурай был пьян до безобразия, поэтому и не заметил, что его душу украли. Какой позор! И вот отец вернулся домой со своим трофеем. Знаешь, что он сказал? Он решил, что катану можно будет выгодно продать. Если это получится, то наша семья забудет обо всех долгах. Да, он хотел как лучше, но ради этого зашел слишком далеко. Мать кричала и умоляла вернуть меч, потому что такое точно не осталось бы безнаказанным. В лучшем случае казнили бы всю нашу семью. Отец лишь отмахнулся, сказав, что женщина не должна лезть в такие дела, что ее мнения никто не спрашивал. Оставалось лишь ждать печальных последствий. И они не заставили себя долго ждать. На следующий же день отец отправился пытать счастье и добывать второй меч, так как пара клинков стоила бы в разы дороже. И у того чайного домика он встретил свою погибель, — Такуми выдохнул. — Самурай потребовал, чтобы отец сопроводил его к своему дому, но тот наотрез отказался, а обвинения в краже он отрицал. Затем самурай схватил меч одного из своих слуг, он одним точным движением снес голову с плеч вора. История эта быстро разнеслась по всей Осаке, она обросла слухами, домыслами, но самурая никто не осуждал. Это нормально, что они убивают простых людей.       — Он не предал нас, — облегченно выдохнула девочка.       — Хана-тян, мы с матерью решили, что ты не должна знать о том, каким был твой отец, поэтому оставили меч и решили создать миф о том, что он — самурай. Не лучшая это была идея, да и ты все равно узнала бы правду. Просто ты бы выросла совсем другой, если бы знала о том, какой твой отец на самом деле. На твоей жизни не должны отражаться его проступки. И запомни, что ты не в ответе за его грехи, они не повлияют на твою жизнь, которой руководишь ты сама.       Девочка кивнула, а затем поднялась с земли. Вечерело, а у нее было еще одно дело, которое нужно выполнить до поздней ночи. Ничего не говоря брату, Ханако быстрым шагом пошла к дому. Такуми решил, что ей нужно побыть одной и все обдумать, поэтому останавливать ее не стал. Он лишь улыбнулся, так как знал, что теперь у него нет никаких секретов, а это заставляло почувствовать облегчение.       Ханако добралась до дома, где мать как раз заканчивала возиться с домашней работой. Она приветливо улыбнулась дочери, спросила, как прошел день, но Хана-тян промолчала. Девочка поднялась на второй этаж, где в своей комнате взяла меч, а также прихватила небольшой фонарик, приятно светившийся красноватым цветом. Взяв все необходимое, Ханако отправилась обратно к причалу. В ее голове было много мыслей, сердце словно разрывалось от разнообразных эмоций, но юная японка переменилась после рассказа брата. В ней словно что-то переломилось. Добравшись до своего излюбленного места, Ханако прошлась по деревянному причалу аж до самого его края. Поставив фонарик, она огляделась. Солнце садилось за горизонт, море было спокойным, ветер слабо колыхал гладь воды.       «Я любила своего отца. Я правда верила в то, что увижу самурая, настоящее воплощение человеческой добродетели, воинского духа. Но разве дочка ремесленницы может быть дочерью воина? Нет. Я только сейчас поняла, почему мама и брат говорили, что в О-бон я могу его увидеть. В этот праздник усопшие возвращаются в мир живых. Отец как будто вернулся в этот мир, когда Такуми мне рассказывал о нем. Но отныне я больше всего хочу, чтобы он никогда нас не посещал, даже в О-бон», — думала девочка, рассматривая великолепные ножны, в которых был спрятан меч. Она сжала катану крепче, а затем, размахнувшись, бросила ее в воды Осакской бухты. «Пусть здесь покоится последняя память о том, кем был мой отец, пусть о нем напоминает лишь его печальная история жизни, пусть она служит напоминанием о том, как может вести себя человек, сбившись с пути, но отчаянно желая сохранить то, что дорого его сердцу, — Ханако присела на корточки и спустила с причала фонарик. – Отец, пожалуйста, найди дорогу в мир духов, обрети покой хотя бы там».       Девочка вытерла слезы рукавом кимоно, а после этого поднялась на ноги. Она больше не была той Ханако, которая верила в идеального отца, в то, что он придет к ней, и вся семья заживет вместе счастливо. Нет, этого никогда не будет, но она была твердо уверена в том, что никогда не повторит ошибки своего родителя. «Неужели добродетель достигается лишь через грех?» — спросила девочка себя, покидая причал. А торо нагаси уплывал все дальше и дальше от берега, унося свой свет и наивные, хрупкие детские мечты.