***
Благодаря химеризации Шестая напоминала птичку, хотя Двенадцатая скорей назвала бы ее котенком. Недавно родившимся, только-только начавшим познавать мир. Девочка так откровенно тянулась к теплу, к чужим объятиям, что оттолкнуть ее не поднималась рука даже у скорой на расправу Пятой, а Второй с Восьмой придерживали свои острые языки, когда дело касалось младшенькой. Та хвостиком ходила за ними, ластилась, как щенок, боялась темноты, одиночества. Как все они. На самом деле из-за Шестой Третья и Десятый стали папочкой и мамочкой на самом деле. До этого прозвища являлись чем-то вроде игры, но сейчас… Двенадцатая завидовала этой, пусть не кровной, но близости. Ей хотелось… Хотелось на миг, хотя бы на крохотную секундочку, занять место Шестой, чтобы ощутить ласку Третьей в полной мере. Потому что та чем-то напоминала маму. В результате Шестая, воспринимаемая, как младшенькая, на самом деле стала самой младшей. Двенадцатая истерически смеялась, когда оказалась в зоне ускоренного времени. Она становилась старше, и кровь в ее венах гуляла, обжигала огнем. Если бы ученые только знали… Но сила еще не восстановилась, как ни смешно, но она отдала долгие годы могущества Мэй-тян. Мэй… даже звука имени не срывалось с губ, Двенадцатая не думала о ней, заклиная себя, как умела, боясь, что мысли каким-то образом прочитают. Неизвестность того, что происходит с сестрой, терзали ее, она боялась за Мэй и одновременно отчаянно в нее верила. Надеялась. Ей пока недоступны сильные чары, как раньше, но она не забывала теорию, изворачивалась в том минимуме, что имела. Благодаря чему изучила возможности крови глубже, чем кто-либо из ведьм ее рода. Они даже не представляли, что кроется в их венах на самом деле. Неужели понадобилась лаборатория, чтобы научить Кровавую быть Кровавой на самом деле? Каждую пытку, называемую здесь опытом, она цеплялась за жизнь, за груз Титула, Прав и Обязанностей на плечах, за желание вернуться. И тварь, поселившаяся внутри, не станет для нее препятствием. Двенадцатая ласково посмотрела на заснувшую рядом Шестую. Младшенькая безмятежно сомкнула ресницы, положила коротко стриженную голову на плечо ведьмы, позволяя себя гладить, в чем Двенадцатая нуждалась до боли в ребрах. Интересно, какой выросла Мэй? Они одного роста с Шестой? Нет, определенно, нет. Шестая мелкая, недокормленная, хрупкая сама по себе, с птичьими косточками, до которых страшно дотронуться. Двенадцатая никогда не мечтала о мире за стеной, боясь сглазить, но желала однажды увидеть сестру без проклятого ошейника на теле. Такая маленькая, такая беззащитная. Ее нельзя отдавать кому попало, только самому сильному на свете существу, способному уберечь даже от атомного взрыва, которое будет любить их Шестую беззаветно, трепетно и нежно. На руках носить, если понадобится. О, Покровитель, о чем она только думает?! Двенадцатая перевернулась осторожно на спину, потерла свободной рукой лицо, тихо рассмеялась в темноте казармы, надеясь, что никого из родственников не разбудила. У них был тяжелый день, израненные ноги до сих пор горели огнем, раны толком не затягивались. — Ты наконец-то спятила? — поинтересовались с соседней койки. В темноте засияли слабо нефритовым оттенком трубки Чистой силы, протыкавшие кожу. Пятая прятала «уродство» от Шестой, которая не скрывала своей жалости, но остальных не жалела. Впрочем, их соколенок храбрый как-то умудрилась погладить Пятую по плечу, потереться о него щекой, после чего тут же удрала, пока не получила по голове. Но Пятая была слишком ошарашена, чтобы плеваться ядом. О, как смеялась в тот момент Двенадцатая! Какую неистовую нежность испытывала к Шестой, напомнившей ей о Мэй-тян. — Нет, просто подумала, каким человеком должен быть партнер нашей младшенькой. — Тебе сегодня вместо учебной программы загрузили в голову сказки? — немного помолчав, осторожно осведомилась Пятая. — Не-а, но я же из волшебного мира, мне можно. Ее поймали одной из последних, после чего запустили общий эксперимент. До этого, как в случае Шестой, ограничивались индивидуальными опытами. — Хм… — Пятая задумалась, потеребила одну трубку. — Он должен о ней заботиться, следить, чтобы она питалась вовремя, не жалела все, что движется… Этого Двенадцатая, если честно, не ожидала. Чтобы Пятая поддержала столь глупую тему? Но мрачная экзорцистка не шутила, а всерьез размышляла на заданную тему. — Это да, — согласились с другой стороны, — мамина принцесса у нас жалостливая. На узкой койке села, скрестив ноги, Восьмая, помахивающая черным хвостом — снова застряла на половине трансформы. Никто не знал, почему так происходит. Только с ней, единственной из всех. — Что там у вас происходит? Почему не спите? — Твоего детеныша пристраиваем, мамочка, — фыркнула кошка. — Какого зятя желаешь? — А, — Третья зевнула и улеглась обратно, подгребая под себя теплую тушку Десятого. После серьезных опытов тот категорически не мог спать в одиночестве. — Если он ее обидит, я ему голову сниму. — Не волнуйся, — клятвенно заверила кошка, даже руку к груди прижала. — Если он обидит нашу драгоценную принцессу, я разобью ему его не столь драгоценные яйца. — Только ребенка не разбудите! — напоследок буркнула Третья и отключилась. — Разбудишь ее, как же! — фыркнула из угла Восемнадцатая, завернутая до ушей в тощее одеяло. — У нее как раз над слухом сегодня измывались — пушкой не разбудишь. — О чем вы вообще говорите? — подскочила Седьмая. Двенадцатая переглянулась с остальными, и они вместе заржали, тихо, чтобы не разбудить остальных. От смеха затряслась кровать, Шестая заворочалась, завозилась, но не проснулась. Наслушался сказок, устал ребенок. О, Покровитель, ну и тема! Более глупой придумать нельзя. Но почему-то стало легче. Наверное, потому, что они вновь стали ближе друг другу.***
— Ты в самом деле уходишь? Двенадцатая бросила короткий нечитаемый взгляд на прислонившуюся плечом к дверному косяку мать. Третья немного хмурилась, отчего хотелось ее обнять и никуда не отпускать, но ведьма знала: причина не только в ней. Восемнадцатая недавно тоже отправилась в родной мир, и видения оттуда шли неутешительные. Однако особого выбора у ведьмы не было: после освобождения Титул, Права и Обязанности вгрызлись в нее со страшной силой, запустили клыки и когти в нежную плоть, заставляя истекать кровью. Сопротивляться им было нелегко, мир требовал присутствия своей Кровавой ведьмы. И Мэй-тян… Она так долго ждала возможности увидеть сестру, что сейчас испугалась. Мэй не помнит ее, не может помнить. Как она отнесется к повзрослевшей, не похожей на себя-прежнюю, изменившейся старшей сестре? — Да. — Будь осторожна, пожалуйста. — Конечно. Двенадцатая открыла портал по найденным в архивах Эстранео координатам. Она возвращалась в родной мир. Кровь в венах вспыхнула, что-то изменилось. Ведьма огляделась. Ее должно было выбросить в лесу возле бывшего дома, но вместо этого она оказалась посреди города. Странно. Неужели дар шалит? В принципе, техники предупреждали о сбое, ведь программа во многом зависит от биологических маркеров, а те у ведьмы весьма специфические. — Ведьма! Хватай ее! К ней с недружественными намерениями устремились три парня в форме Инквизиции. Двенадцатая щелкнула пальцами. Колдовство получилось рефлекторно, но его поддерживал весь мир. Наконец-то она может использовать свой дар целиком и открыто. Парни закричали, когда их пронзили тонкие иглы-нити, идущие из запястий Ведьмы, они в буквальном смысле потеряли голову. Горожане разбежались с криками о возвращении страшной легенды. Оказывается, это приятно — быть знаменитой. Двенадцатая щелкнула по невидимому носу Волка, чтобы не вылезал. Этой твари не место в мире. И повернулась вокруг своей оси. — Скажите, сколько стоит эта фляга? — вежливо спросила она у лавочника. Давно забытый язык приходил легко, отряхивался от пыли. — Д-даром… берите даром! — Благодарю. Двенадцатая подхватила флягу. Еще предстоит выточить на ней нужные символы, вязь письмен, но пока и так сойдет. Кровь от тел поверженных противников поднялась в воздух, Двенадцатая пропускала ее между пальцев, как тонкие нити и ленты, зачаровывая, наговаривая подчинение, а затем опуская внутрь емкости, как искуснейшая ткачиха. Лавочник смотрел на происходящее с ужасом, но уйти не решался — вдруг госпоже Кровавой еще что-то понадобится. Это было приятно — вернуться домой. Мир приветствовал, ласкал, обрушивал одновременно всю тяжесть долгого отсутствия, во время которого, к счастью, не случилось никаких войн. Двенадцатая гордилась своим предназначением, но все же мечтала прожить подольше, чтобы не обременять Мэй Титулом, Правами и Обязанностями. Она вернулась, выдержала… Но примет ли ее сестра? Двенадцатая стиснула пальцы, невольно расплескивая остатки крови, и поспешила закончить работу. Теперь у нее есть материал для самозащиты, следует поторопиться. Их дом… Она даже не смогла похоронить маму, не видела, что стало с папой. Глаза защипало. Как давно она не плакала? Сколько лет не позволяла крикам слетать с губ, а вылетевший считала символом позора? Как же она… скучала! Безумно, трепетно, нежно. Она так хотела вернуться домой, найти Мэй-тян, показать ее Семье — те примут, ведьма не сомневалась. Как же она боялась сдохнуть в лаборатории Эстранео, не сдержать обещания, пусть даже свидетелем ему был только демон. Взяв на ближайшем постоялом дворе лошадь — хозяева не слишком сопротивлялись и даже отказались брать плату, так мило! — Двенадцатая отправилась домой. Она вспомнила этот город, хотя видела его пару раз давным-давно. Ее деревенька неподалеку, дорога знакома. В отличие от людей, животные никогда не шарахались от Кровавых. Лошадь шла неспешно, лениво пожевывая то травинку, то цветок клевера, а Двенадцатая отгоняла от себя мысль, что нарочно задерживается, так как боится реакции Мэй-тян. Боится вообще ее не найти. Двенадцатая спорила сама с собой, пыталась подобрать аргументацию, почему не следует гнать лошадь во весь опор. Но когда вдалеке показался знакомый домик, все мысли вылетели из головы. Двенадцатая совершенно точно помнила, как его подожгли, так почему же… Она расседлала лошадь, привязала ту к ветке дерева. Потом заберет, если понадобится. Если нет, отведет лошадь в деревню, там рабочим животным всегда рады. Дом был точь в точь такой, каким она помнила его с детства: деревянная серая крыша, широкое низкое крыльцо с расставленными на нем цветочными горшками. Мама очень любила растения, сама занималась огородом, пока папа подрабатывал в деревне или охотился в лесу. Дверь распахнулась, на пороге показалась маленькая девочка в красном платье. На поясе болталась тряпичная кукла с глазами-пуговицами. Гладкие черные волосы струились по спине в прическе… Совсем как у мамы. Но пошла она точно в папу, такая же невыразимая красавица. Двенадцатая почти перестала дышать, чтобы не спугнуть — как трепетное дикое животное. Мэй-тян, ее Мэй-тян… Значит, демон все-таки привел ее сюда и даже помог восстановить дом. С тревожной надеждой вглядывалась девочка в Двенадцатую, осторожно приближаясь. — Онее-сама? — девочка прикусила губу, а затем бросилась вперед, врезалась подобно снаряду, обхватила за талию. — Онее-сама! Радость, приветствие и долгое, долгое ожидание, наконец-то завершившееся. Девочка сияла, сверкала искренними чувствами, выплескивая их в воздух. Двенадцатая бессильно опустилась на землю, сжала гладкие черные пряди в ладони. Мэй-тян… самый непредсказуемый, самый удивительный, самый прекрасный ребенок на земле!***
— Но зачем, Мэй-тян? Не понимаю! — Двенадцатая всплеснула руками. Она в самом деле не понимала. Напротив за столом сидела прекраснейшая девушка: высокая, с фигурой древнегреческой богини и самым восхитительным, самым идеальным на свете лицом. Мужчины всего мира отдали бы что угодно, только бы красавица взглянула на них хоть раз, одарила ласковым словом. Черные волосы спускались шелковым ночным дождем, а мраморную кожу словно наполняло лунное сияние. Изысканно изогнутые губы в данный момент были плотно сжаты. Прекрасна, совершенна, любая мать гордилась бы такой дочерью. Проблема была в том, что еще вчера эта девушка являлась десятилетним ребенком. Двенадцатая ударила кулаком по столу, а затем поспешила в подвал. Она уже знала, кого могла попросить Мэй-тян об услуге, и намеревалась потребовать ответ. Имела на это право. В подвале вспыхнул, откликаясь на ярость старшей ведьмы, кровавый рунный круг, Двенадцатая зажгла огни, а затем щедро плеснула собственной крови на узор. В воздухе появился силуэт, который она не видела давным-давно. Хотелось бы, чтобы причина встречи была иной, однако… — Здравствуй, Тсунаеши, — Двенадцатая вздрогнула. Слишком много лет прошло с тех пор, как ее называли родным именем. А Старец Время совсем не изменился, но теперь он казался молодой женщине более близким. Или это она повзрослела? — Ты… — Двенадцатая зашипела змеей. — Это ты, Хронос, помог Мэй-тян состариться! — Не состариться, а повзрослеть. Твоя сестра — тоже Кровавая ведьма, она имеет право на обращение ко мне. Зона ускоренного времени помогла ей выучиться, стать сильнее. — Это было излишне! Мэй-тян заслуживает детства, которого у нее не было, заслуживает больше не волноваться ни о чем… Так не должно быть! — прокричала она с отчаянием. Ей была невыносима сама мысль, что сестра, ее дорогая, любимая младшая сестра пожертвовала годами жизни. И ради чего? Ради глупого желания оберегать ту, что этого не заслуживает! Сзади прижалось горячее тело, тонкие руки стальными тросами обвились вокруг груди. Двенадцатая ощутила сладкий аромат Мэй-тян. — Никогда, больше никогда-никогда онее-сама не пожертвует собой ради меня, — горячо зашептала Мэй-тян. — Демон с детства показывал мне, какая у меня онее-сама, я слышала рассказы про семью Кровавых ведьм. Он привел меня сюда, чтобы дождаться здесь твоего возвращения. Я знаю, что довелось тебе пережить. Из-за меня, из-за того, что выбрала не себя. Поэтому теперь я буду тебя защищать! Никто не обидит мою онее-сама! — Мэй-тян… — Двенадцатая стиснула сцепленные тонкие ладошки. Ее сестра в глубине души осталась таким ребенком. — Это старшие должны защищать младших, я никогда бы не выбрала иначе. — Знаю… — Прости, меня не было большую часть твоей жизни. Прости, я виновата, но… — Нет, ты не виновата! — дала яростный отпор младшая ведьма. — Ты выжила, ты вернулась ко мне — это самое главное. Я так ждала тебя, онее-сама. Только не уходи больше… — жалобно попросила девушка. — Не уйду, — Двенадцатая прикрыла глаза. — Больше никогда. За что ей все это? За что любовь, такая горячая, нечеловеческая преданность? Отринувшая свое имя ведьма чувствовала себя недостойной подобного, но отказаться было выше ее сил. В глазах Хроноса она видела отсвет знания, отсвет грядущего испытания, от которого вновь должна уберечь младшую сестру. Пока уткнувшаяся лбом в спину Мэй-тян не видела, Двенадцатая решительно кивнула Покровителю. Она справится.***
— Онее-сама, открой! Онее-сама, пусти меня! Онее-сама, убери барьер! Прошу! Онее-сама… Двенадцатая повернулась спиной к младшей сестре, разбивающей в кровь кулаки о полупрозрачный барьер, отгородивший поле битвы. Испачканное платье, заплаканное лицо… Как бы хотелось извиниться за нарушенное обещание — она не сумеет остаться. Напротив нее стоял сильнейший чародей мира, нанятый Инквизицией ради избавления от Кровавой ведьмы. Кривая усмешка на молодом лице Аполлона, золотые кудри, падающие на высокий лоб — он был красив и благороден, ее противник. И Двенадцатая отчасти гордилась тем, что именно их род поспособствовал развитию магии. Инквизиция, сравнивая всех с Кровавыми, не спешила уничтожать остальных одаренных. Многочисленные академии и школы взращивали талантливых магов, могущественных, способных вести мир вперед и однажды, возможно, даже услышать его песни. Сегодня она умрет от руки одного из них. Кровавый волк рвал внутренности изнутри, но Двенадцатая сдерживала его. Даже если придется встать на колени, она не выпустит тварь, та не заслуживает свободы. Решимость, о которой так много говорила мама, обе ее мамы, пылала огнем, обжигала грудину, затапливала легкие. Титул, Права и Обязанности перейдут Мэй-тян, теперь сестра к ним готова — Кодекс выучен наизусть. Почему-то вдруг вспомнилось, как они с Пятой сидели в лаборатории Майтры, прогнав оттуда хозяина. — Жалуйся, — величественно разрешила экзорцистка. — Инквизиция вновь сожгла наш дом, хорошо до погребка не добралась. — Погребок, так понимаю, у вас самое защищенное место. Что там хоть храните? — Волшебные прибамбасы и запас самогона, доставшийся от прошлых поколений, — Двенадцатая раскинулась в кресле. — Ч-чего? — выпучила глаза сестра. — Все поколения Кровавых ведьм занимались… гнали, в общем. Крепость разная, восьмой стеллаж — самый убойный. Это ты еще наш Кодекс не видела! — вино развязывало язык. — А что в нем? — живо заинтересовалась экзорцистка. — Кодекс Кровавых ведьм включает в себя восемьсот страниц. Первые четыреста — ритуалы, заклятия и прочее, остальные триста девяноста девять — рецепты самогонки. И только на последней написано одно предложение, в котором суть нашей жизни. — И какое же? Двенадцатая хмыкнула. Мэй-тян идеально выполнила наставление, хотя не знала о нем. Страшно представить, что пришлось пережить маленькой девочке в мире магического Средневековья, когда у нее к тому же начал проявляться опасный дар. Кукла помогла, чутье крови помогло. Наверное, поэтому они обе сильны — выживали, учились на своих ошибках. Но все равно… За то, что не могла защитить, за все пережитое Мэй, Двенадцатая будет чувствовать свою вину вечность. Но хотя бы сейчас… она постарается спасти жизнь дорогой имото. Постарайся не сдохнуть. Так гласит единственное наставление их предка, оказавшегося тем еще шутником. Двенадцатая улыбнулась окровавленными губами, чувствуя, как внутренности раздираются острыми когтями, и пошла в атаку. Пока она жива, барьер будет стоять. Чародей напротив силен, но если запереть их обоих в Кровавом лесу, если принести себя в жертву, получится победить его. Остальную сотню, пришедшую с ним, она уже убила. Двенадцатая счастливо улыбалась, когда голые ветви собственного леса пронзали ее грудь, забирая жизни запертых внутри ловушки людей. К несчастью, закрыть такую ловушку можно лишь изнутри. Чародей упирался, пытался расплавить, испарить кровь, метался меж ветвей, которые радостно его убивали. — Онее-сама! Онее-сама! Онее-сама-а-а! Отчаянный крик сестры — последнее, что помнила Двенадцатая. В конце концов, произошло то, чего ведьма никак не ожидала — она очнулась. В собственной постели в домике, забинтованная с ног до головы. За столом, закинув ноги, прихлебывала из бутылки тот самый «убойный» самогон Пятая. Только нервно подрагивающие руки выдавали ее состояние. На плече прикорнула мамочка, устало смежила веки, из-под которых поблескивало золото дара. Пламя Шамана едва теплилось, спало устало, набираясь сил. А возле постели всхлипывала от радости Мэй-тян. Взъерошенная, в порванном местами, испачканном платье. Такая… красивая в своем счастье. Двенадцатая не чувствовала больше тяжести Титула, Прав и Обязанностей, помнила еще, как отдала их с последним ударом сердца, но почему-то над Мэй не висело ничего подобного. Сестра вовсе не ощущалась носительницей их тяжкого бремени. — Что… что произошло? — Ваше дурацкое пророчество исполнилось, — проворчала Пятая, — Инквизиция вновь пыталась сжечь ваш домик, теперь работает на огороде. Майтра хочет от тебя детей, потому что верит, что это единственный способ узнать, как же вы сохраняете свой дар. Выбирай какую хочешь новость. Ах, да! Я добралась до восьмого стеллажа твоего погребка. Поздравлять будешь? — Иди к черту! Пятая довольно оскалилась. — Уже была, у нашего, местного, мне даже понравилось. Двенадцатая обратила молящий взгляд на Мэй-тян, вот, кто не будет издеваться над сестрой и расскажет подробности. — Твое сердце остановилось на некоторое время, и я получила Титул, Права и Обязанности. Однако сумела остановить время для твоей крови, а после госпожа Пятая удерживала твою душу, пока госпожа Третья лечила тело. Ведьма расстается с Титулом только после смерти, но ты жива… В общем, получилось две ведьмы с Титулом. Как в том пророчестве. Мир не смог вынести подобного. Теперь… теперь мы свободны, онее-сама! Двенадцатая откинулась на подушку. Изнутри подтачивал радость от освобождения острыми когтями злющий Волк, ненавидящий тюремщицу отчаянно, неистово. Он терзал ослабленное тело, намереваясь его захватить. Однажды ему, возможно, это даже удастся. Но пока что это ничто по сравнению с искренним счастьем в глазах Мэй-тян.***
Если порталы выбрасывают вас где угодно, в «горячих» точках или эпицентре каких-либо событий, будьте готовы к неприятностям — те обязательно случатся. Порой Двенадцатая думала носить с собой рюкзак с предметами первой необходимости, потому что, к примеру, торчать в горах без куртки и возможности развести хотя бы малюсенький костерок совсем не весело, особенно, если альтернативой служат другие, более вооруженные, горы или подвалы ставшей родной Инквизиции. Поэтому Двенадцатая не особенно удивилась, очутившись по шею в холодной соленой воде. Ведьма умела плавать, но не любила, каждый раз возникало чувство, будто ее гладили против шерсти. Наверное, все дело в огромном количество водных процедур, проведенных с нею Эстранео. Те не очень заботились о температуре воды или удобстве подопытной. Однако стоило поднять глаза, как женщина немедленно забыла о промокшем платье и сгинувших где-то внизу туфлях. Разыгрывающееся над головой сражение захватывало, Двенадцатая ощутила, как пересыхает в горле. Блондин-Благородный сражался неистово, его душа рвалась вперед, пела, кричала, и этот крик почему-то отчетливо слышала ведьма. Ее одинокий, опустевший после потери Титула слух вдруг наполнился стуком чужого сердца, отчаянной решимостью неповторимой личности. В это мгновение Двенадцатая лучше понимала мать, которая однажды притащила домой израненного мечника, защитившего на дороге одинокую женщину. Его не волновало, что перед ним Кровавая ведьма, живое магическое оружие в человеческом обличье, он сражался, потому что так было правильно. Этот мужчина… его поведение… его красота, соответствующая красоте и благородству души — подобное редко встречалось во всех мирах. Двенадцатая ощутила, как нечто важное рождается в ее сердце, в ее сути, она перестает быть одинокой, опустевшей, что-то всеобъемлющее занимает место Титула, и, кажется, будто Хронос смеется где-то вдалеке. Поэтому она ни секунды не колебалась, подплывая ближе, обхватывая Раджека Кертье поперек груди и объединяя с ним сердца и тела. Если не повезет, смерть одного утянет за собой другого, но Двенадцатая привыкла рисковать, не могла оставить этого мужчину. Он не заслуживал смерти. Волк скребся и радостно выл в клетке из ребер, когда ведьма опустилась на плоскую скалу. Ее тело слишком измучено борьбой, слишком ослаблено внутренним противостоянием, она просто не справится, если придется отвлекаться. Пальцы сами по себе отвели запятнанный кровью золотистый локон со лба, коснулись подрагивающих ресниц. Почему Благородные все такие красивые? Интересно, соколенок с ее вечным стеснением и заниженной самооценкой сильно комплексует при общении с ними? Жаль, не удалось спросить. — Немного. Дай мне немного воли и сил, — прошептала Двенадцатая, упираясь лбом в сливочный лоб бессознательного Благородного, но обращалась не к нему. — И я отдам тебе тело безропотно, как только он откроет глаза. Тварь призадумалась, а затем тявкнула, улеглась, прикрыв глаза хвостом. Соглашаясь подождать. Двенадцатая, по-прежнему обнимания старшего Кертье, достала телефон и позвонила мамочке. Сейчас она не готова путешествовать по горам.***
Двенадцатая открыла глаза, когда солнечный луч проник через кружевную лиственную завесу. От длительного сиденья мышцы затекли, но ведьма не шевелилась — не хватало еще свалиться с ветки. Почему она вспомнила это именно сейчас? Вся ее жизнь — череда попыток пожертвовать собой, которым отчаянно мешали ее драгоценные родственники. Просто потому, что так правильно. Но это же хорошо — когда тебя так любят? Двенадцатая потянулась, расправила плечи. Свобода… Сладкое слово. Когда некуда торопиться, не надо спешить и бежать, можно лениться в теплый солнечный день, зная, что в роскошном поместье тебя ждет сытный, вкусный ужин и хорошая компания. Раджек старался не оставлять ее в одиночестве, хотя, по возвращении в Лукидонию, вынужден был вернуться к делам клана. Как ни странно, она не скучала. На дальнем фоне, там, где раньше звучал мир, пело что-то пронзительное, сладко-нежное, незнакомое, но манящее. И тогда, когда пение становилось особенно пронзительным, она сбегала в наиболее неухоженную часть сада, где залезала на дерево, прячась от посторонних и мыслей в густой листве. — Мне сказали, что ты здесь. Двенадцатая чуть с писком не свалилась прямо на стоящего под деревом Раджека. Задумалась, не услышала, как подошел этот прародитель асассинов! Нашлась наемная убийца! Ее саму такими темпами прихлопнут очень быстро. Двенадцатая испытала досаду на свою расслабленность. Никогда себе подобного не позволяла. Неужели так ощущала себя Шестая, попав в этот дивный мир? — Я думала, ты занят делами клана. — Мне удалось освободиться раньше, — красивые музыкальные пальцы изящным жестом стянули маску вниз. Двенадцатая ценила открытость, которую демонстрировал Кертье с ней наедине, не прячась за бесконечными воротниками. — Не хочешь прогуляться со мной? — Неужели мы чего-то еще не видели в твоих землях? — ведьма соскользнула с ветки, но Раджек не позволил ей приземлиться самостоятельно, поймал, поставил аккуратно, не отпуская. Лоб прорезала тонкая вертикальная морщинка. — Тебе скучно здесь? Желаешь покинуть поместье? Теперь нахмурилась Двенадцатая, посмотрела в сторону, раздумывая над вопросом. Хочет ли она уехать? В принципе, ей нравилось проводить здесь время, а семейные проблемы, то и дело подкидываемые драгоценными любимыми родственничками, не давали заскучать, но… — Наверное, я просто не привыкла к спокойствию. Это так странно — не надо спасаться, воевать… В своем мире мне приходилось постоянно быть начеку, отстаивать свою свободу или жизнь, а здесь… Я тебе еще не надоела? Несмотря на все старания Мэй-тян, отстроенный заново домик так и не смог стать ведьмам домом в полном смысле слова. Их дом был рядом с людьми, дорогими их сердцу. — Ты можешь оставаться здесь сколько хочешь. Твоя компания весьма ценна для меня. Кертье все-таки разжал руки, но тут же подхватил под локоть, ведя по неприметной дорожке. — Это теперь и твой дом тоже. Двенадцатая резко остановилась, замерла, отдернув руку, пораженная словами, как ударом. Раджек прошел еще несколько шагов, прежде чем остановиться и обернуться. В серьезном лице не было ни капли лукавства, намека на шутку, какой-то дурацкий розыгрыш. Может, позвонить Шестой, проконсультироваться, так сказать, со специалистом по этой расе? — Ч-что? — Благородные не имеют привычки лгать. И разделить судьбу предлагают только в одном случае. Оставшаяся в одиночестве Двенадцатая какое-то время судорожно стискивала платье на груди, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце, а затем… затем улыбнулась и бросилась догонять ушедшего далеко вперед Раджека.