ma princesse

Белый свет. Яркий слишком, не знакомый вовсе глазам. Режет. У него дома теплее освещение. Это не дом, однозначно нет. Сфокусировать взгляд не удаётся. — Максим! *** — Максим! — она зовёт его громко, заливаясь смехом. Щекотно. Они снова на кровати валяются, позабыв про мир за пределами хрущевки тесной. Его нет для них. Всё вокруг лишь пустотой кажется. Выдумкой. Кошелева в волосы светлые зарывается, щекоча Максима затылок. А потом он в поцелуй её вовлекает, вдыхая роз аромат. Они теперь всегда в вазе стоят на тумбочке. *** — Всё нормально! Дышите только! *** Часы три часа ночи [или утра?] показывают, в окне — чайки, темнота и звезды. А они спать ложится не думали даже, и оливковость глаз её лишь усилилась, мешками под глазами [ничуть её не портившими] обрамленная. Свобода позволяет себе на дне океанов её стеклянных поселиться. Разговаривают всё, он слушает истории принцессы своей бесконечные. Парню про эпоху старинную слушать интересно, а когда рассказы из уст её, завораживающих на свете самых, льются, то вдвойне. Даже моргать боится. Не то, чтобы перебивать. Кошелева одними фраз обрывками берёт его в плен. Цепями сковывает. Она, переплетая пальцы, держит его руку. Сожми её крепче. *** — Максим! Максим Дмитриевич? *** Кристина губами пухлыми касается чужих, слегка проводя по запутавшимся волосам рукой. Слушает сердец стук. Максим, как кот чеширский, в улыбке расплывается, и лишь крепче девчонку прижимает к себе. Дыхание сбито напрочь. *** — Всё хорошо, вдох-выдох, — мягкий голос из вне Свободу в чувства приводит, ураганы внутри старается утихомирить. А они слушаться не хотят. Голова плывет, взрывается и адски болит. Тело и вовсе онемело, а тошнота в данный момент, кажется, его единственная спутница. — Что произошло?! — фраза на истошный крик похожа. Он дрыгается на кровати, полностью в себя прийти не может. Руки тёплые держат тело. — Нам нужно многое Вам рассказать, но информация довольно неутешительная. Ау. Кажется, ему что-то вкололи. Становится спокойнее. — Да, я... всё хорошо, можете рассказывать, — в реальность возвратиться задачей невыполнимой кажется. Но он уже почти тут. Моргает. Медсестра молоденькая над ним нависает, улыбкой неубедительной прикрываясь. «Всё хорошо» фальшивое в ней прячет. — На почве сильных переживаний и тяжелого периода в жизни, ваша депрессия переросла в нечто большее, и Вас стали посещать галлюцинации. Вы постоянно звали какую-то девушку, и это продолжалось довольно долго. Мы были вынуждены Вас лечить. Сейчас Вы наконец-то очнулись, и находитесь в том состоянии, когда мы можем поделиться с Вами этой информацией, — слова звучат так тихо, что оглушают. Так резко, что он будто бы знал давно. Как пощечина — с размаху, и так отрезвляюще, что в ушах звон. Парализуют. Анисимов обрывками события последние из жизни вспоминает — измена половинки родной, предательство лучшего друга, распад группы его. Комом снежным. И среди разрушивших его вселенную событий вдруг Кошелева — вспышка яркая, слепит глаза, из реальности утягивая в мир другой. И что же это получается? Его смысл существования галлюцинацией простой оказался? Нет. Нетнетнетнетнетнетнет. Любой исход примет — не этот. Слеза одинокая из глаза потускневшего стремится вниз, на рубашку упасть. Обжигает. Он всё еще будет ждать её здесь. В обрывках снов своих. Чтоб вновь услышать голос нежный, как лепестки тех белых роз, как кофе с молоком, как греющее весеннее солнце. Как причина, что сердце биться заставляет упорно. Не разрешает останавливаться. Где ты сейчас? Где ты и с кем? Внутри голос её эхом пронзает каждую клеточку, отмирающую постепенно. Голос, что больше Максиму звучать никогда не будет. Да и не звучал даже никогда — он в ы д у м а л. Связь разорвана. Навсегда, как и связки его надрывающиеся разорвутся сейчас. От крика захлестывающего, поглощающего, настоящего. Он никогда не кричал так. Огонь мой погас. Погас насовсем. Я перегорел — ты тому вина. Тошнота подкатывает к горлу, смешивается с ненавистью к самому себе. Отказаться от реальности этой, ставшей чуждой вмиг, кажется Максиму не такой уж и плохой идеей. Какой же ты жалкий. Слабак. Принцесса в нём столько чувств пробуждала, что в итоге Свобода в палитре эмоций захлебнулся. Анисимов её смех забудет непременно, уже забывать начал. Он лишь эхом будет в голове затуманенной вспыхивать пламенем ярким изредка. Свою картинку идеальную с памяти сотрёт. Свою галлюцинацию лучшую. Но перед этим в прохожем каждом искать будет, среди тысяч и сотен людей. У потерянных кораблей искать будет, в витринах магазинов заброшенных, между зрачков и радужек глаз бесконечных. В ветер, с ног сдувающий, искать будет. В мороз. В метель — когда не увидит ничего, он знает, что не сможет иначе. Но в поисках торопливых, долгих невероятно, уже силуэт женский позабудется, не найти принцессу будет — осознание придет обязательно. Отчается, знать не будет, где искать и куда идти. Она останется лишь фразами так никогда и не произносимыми, и улыбками, не существовавшими. Не для него. Максим себе обещает, что не забудет, что девочку свою в памяти сохранит навсегда, шепчет безустанно под нос фразу эту. Девочку, что в смысле буквальном рассудка его лишила. А сможет ли он вообще? Руки дрожат, дышит Свобода через раз. Осколки внутри всё исцарапали, да так, что кровотечение не остановить. Слишком глубоки раны. Можно всё делать, что душе угодно: плакать, об стенку биться, осознанием горьким давясь, смеяться так звонко над тем, что остался один совсем. Так надоело в один миг, в секунду считанную, всё, что окружает Анисимова. Ненависть его оковами сцепила. Он и правда сошел с ума. Всё вокруг как-то мельком. Кристина из мыслей не выходит, вцепилась ногтями ломкими, к ребрам поближе место выбила. Личико кукольное из головы не стирается, улыбаясь ему так мило — сотни ножей в спину вонзающихся. Насквозь. Пожалуйста, хватит. Хватит душу терзать, в клочья, безжалостно и больно. Прочь из моей головы. Тебя не нужно мне.