ma princesse

Они времени счёт давно уже потеряли. Телефон с часами назойливыми с сторону кинут давно. Будто бы не существует для них больше секунд, вечно вперед спешащих, не останавливающихся ни на миг кратчайший, не дающих моментом поистине насладиться. Они будто бы весь мир за пределами пляжа безлюдного на паузу поставили. Не слышат совершенно машин шума противного, ветра завывающего и людей отголосков, что мимо изредка проходят. Только Луна, дорожку на воде чёрной контрастную рисующая, только звуки гитары, смешивающиеся с шумом прибоя. И силуэт ч е л о в е к а такого нужного. Им сейчас только огоньки в глазах напротив важны. Живые огоньки. Такие, что лишь у людей бывают, которые поистине счастливыми стали. Проснулись после спячки зимней, долгой, из заточения выбрались, оковы сняли тяжёлые, полной грудью вдохнули воздух желанный наконец — как угодно называйте. Кристина голову ему на плечо кладет аккуратно, будто бы от действия её единого момент раствориться может. А ей не хочется жутко, чтобы э т о заканчивалась. Не сейчас. Ничего не происходит. Она все еще тут. Он все еще тут. Кошелева выдыхает рвано. Голос Максима сипловатый вздрагивает от головы прикосновения неожиданного. Он улыбается — пускай, как дурак, со стороны. Пускай, слишком широко и на миг прерывая мелодии звучания. Так неважно. Никогда он себя таким не чувствовал, не хотел так сильно ж и т ь. Она лежит на его плече, слова в припеве повторяя за Анисимовым. В унисон. «Рассвет И мы рождены в его лучах И проживем еще пару лет так...» *** Возвращаются домой поздней ночью или, скорее, ранним утром — солнце уже тускло и лениво улицы освещает. Холодно на улице до жути. А им тепло так — даже с пальцами ледяными, носами замерзшими и вот-вот хлюпать готовыми, тепло. И это чувство окрыляет, согревает изнутри — никаких какао горячих не нужно. Только лишь жар от близости чужой и смех уютный. *** — Ты — моя принцесса, — вот так вот просто роняет Максим за очередными посиделками на кухне. Кошелева к месту этому уже душой всей прикипела, хоть и времени здесь мало неприлично провела. К стулу барному, высокому такому, не похожему ни капли на те, что дома стоят, к кухонному инвентарю, что никогда не додумалась бы в воображении представить. К кружке старенькой, надколотой слегка. Говорят, надколотые чашки к несчастью. Забавно, но у них наоборот всё выходит. — Да... Я согласна ей быть, — хихикает «его принцесса», продолжая улыбаться и заплетать волосы светлые его в косы многочисленные. — Расскажи ещё что-нибудь о себе, — он терпит то, как волосы больно натягиваются от плетения. Это все сейчас так вторично. Он все равно как кот Чеширский улыбается от касаний её трепетных. — Хорошо! — с энтузиазмом начинает Кристина, — Например, в моём веке принято зачастую устраивать балы. Это является признаком достатка и необходимой частью жизни всех людей из светского общества. Но, клянусь, я ненавижу это всё! Поддельные улыбки и неискренние комплименты в течение всего вечера — самая отталкивающая, пожалуй, часть. — И что, прям все на самом деле ходят в пышных платьях, танцуют мазурку и вызывают друг друга на дуэли? — Свобода хмурится в шутку, сотни картин из фильмов старых в голове проносятся сразу же. Он Кристину в кадрах этих представить пытается. В его голове сцены все эти выглядят красиво до невозможности. — Почти что так, — она улыбается грустно, добавить спешит, — Но знаешь, я осознаю, что эта эпоха мне за срок такой короткий полюбилась сильнее намного. Сильнее той, в которой я жизнь всю живу. Это ведь не есть хорошо? — Нет. Значит, это — судьба, — он говорит это с серьезностью такой, что у Кристины сомнений не остаётся. С у д ь б а. Это их Вселенная свела. У неё свои правила, свои прогнозы, что предугадать никому не в силах. Она судьбы переплетает как хочет, играется с ними изо дня в день. И мы над этим бессильны. Контроля никакого нет. Остаётся лишь падать в пропасть, доверяясь ей. А Вселенная уже решит. Сама. Он успокаивает её еще долго, а она все так же косички ему плетёт и не перестает удивляться тому, насколько Свобода прекрасен. Насколько он её сердце биться чаще заставляет. И светит так ярко. Ярче всех людей в её жизни. И ближе всех абсолютно стал за срок такой короткий. Совсем на реальность жестокую не похоже, но, кажется, все по-настоящему. Свобода сам это, как «родство душ» объясняет, а Кошелева лишь думает, как же красиво это звучит. *** — Ну вот, теперь ты не только моя принцесса, но ещё и моя девочка с каре! — гордо произносит Максим с ножницами в руках. Они решились на это спонтанно — в голове Кристины вдруг желание родилось неугасимое. Она проронила одно лишь: «Максим, я бы хотела невероятно стать ближе к этому веку. Мы можем изменить мою причёску на такую, какие сейчас в моде?» А он уже через минуту в комнату прибежал с ножницами в руках. Им вместе весело ерундой заниматься, творить поступки не обдуманные, по зову сердца лишь одному. Они когда вместе, то голову выключают напрочь. Тут единственным двигателем сердце становится. Оно у руля. И, кажется, корабль от потопления спасен наконец. В эту же ночь они пишут «Девочку с каре», до утра с гитарой сидят. Им просто хорошо вместе, хорошохорошохорошохорошо настолько, что ноги подгибаются от одной только мысли, что человек рядом существует на самом деле. Он вот, на расстоянии руки вытянутой, сидит перед тобой и думает над строчкой подходящей к окончанию припева. Это их личная идиллия — и ничего не нужно больше. Только бы миг не растаял.