***
Это был погожий солнечный день. Помню, как яркие лучи припекали мне голову сквозь цветастую косынку, что дала мне бабушка, пока я тщательно пропалывала грядки с подрастающей картошкой. Участок у нас был довольно большой, и одной только картошки имелось тридцать длинных грядок. Где-то на середине одной из них я разогнула спину и предплечьем руки оттерла выступивший на лице пот, капли которого как нарочно скатывались мне на веки и щипали глаза. Пробежалась взглядом по стеблям картошки и с ужасом поняла, что нахожусь только на первом десятке грядок, хотя тружусь здесь с раннего утра. Повернулась в сторону: бабушка моя все еще сидела на невысоком пне в тени дома, уложив морщинистые руки на ручке своей устрашающей трости, и неотрывно наблюдала за мной. Выражение лица ее редко изображало удовольствие, и сейчас исключения не было. Редкие тонкие брови сдвинуты к переносице, уголки рта, как обычно, сильно опущены. Иногда она покидала свой тенек для того, чтобы вернуться в дом и заняться обедом или посмотреть свои любимые передачи по первому каналу. "Контрольная закупка", "Модный приговор", "Жить здорово" — ужасно скучные для меня на тот момент программы, взамен которым я бы больше предпочла делать домашние обязанности. — Ну чего стоишь смотришь?! Работай давай! — грозно прикрикнула бабушка, хотя голос у нее был достаточно приглушенный, слабый и обладал легкой старческой хриплостью. Я надула нижнюю губу и вновь склонилась над ненавистной мне картошкой. Сегодня мы с братом должны были вдвоем избавляться от сорняков, но Витя удачно наплел бабушке про сломанный мотоблок, с которым обещал старшим братьям разобраться и подкрутить какие-то детали. Хотя на самом деле он просто филонил и создавал впечатление работы, пачкая пальцы в мазуте и ковыряясь в гайках, в которых сам едва ли смыслит. А все потому что Витя был младше меня почти на два года и еще не соображал в хозяйстве, разве что только кур кормить умел. Что может быть проще? Конечно, это было совсем нечестно, но говорить об этом бабушке я не собиралась. Между нами с братом давно существовал негласный протокол: никто не ябедничает. Впрочем, в моменты слишком экспрессивных глупых ссор кто-то из нас все же мог его нарушить или хотя бы поугрожать, что, мол, вот сейчас пойду и расскажу все бабушке, если ты не прекратишь. С братом у нас имелось много всяких правил и прочих интересностей, выдуманных нами же. Например, поскольку строгая бабушка не отпускала нас дальше ограды (мы в прямом смысле должны были играться возле забора за участком), чтобы легко можно было нас позвать, мы придумали некую хитрость. Пока один оставался, где положено, второй спокойно мог удрать достаточно далеко. Только то или иное место обговаривалось заранее, чтобы когда бабушка все же звала нас, первый легко мог отыскать второго и привести. В противном случае, слишком сильно задерживаясь на ее оклики, мы отхватывали вдвоем. Отхватывали серьезно. Поэтому когда время едва перевалило за полдень, а бабушка немного сжалилась, наблюдая, как я усердно работаю в огороде в такую жару, и отпустила нас погулять, я сразу же побросала ведра с сорняками и помчалась скорее мыть руки, умываться. Переоделась в простенькую чистую футболку голубого цвета и джинсовые шорты. Мы пообедали домашними пельменями и отправились резвиться за калитку. Времени у нас было чуть больше часа — как раз на послеобеденный бабушкин сон. — Если что, я буду на Запрудней улице. — важно предупредила я, собирая резинкой темно-русые волосы в хост, мягко щекочущий мне лопатки. — Ва-а-ась, — жалобно протянул младший брат, и его еще пока писклявый голосок зародил во мне предвзятое недовольство. Ведь я заранее предчувствовала, что последует дальше. — Ну можно мне и в этот раз удрать? А я тебя потом два раза караулить буду. Обещаю. Хоть три! Я нахмурилась и резко отвернулась от него. Взгляд мой упал на высокие сосны, растущие прямо возле нашего дома. Их было не больше полдюжины. Пушистые колючие ветви медленно раскачивались на ветру. Верить-то я верила ему, но что-то во мне все равно воспротивилось. Какая-то детская жадность, опасающаяся, что потом уже не будет так солнечно, уже не будет такого легкого прохладного ветерка, спасающего от духоты, и трава под ногами уже не будет такой сочно-зеленой и мягкой. Словно все уже будет совсем не то. — Я пацанам обещал: мы будем катать на их мотоблоке по делам. — Это кому же? — обернувшись к брату я выжидающе уставилась на него. — Уж не Саньку с Никитосом? — Да-да, им! Из носа вырвался раздраженный вздох. Никита и Саша — наши двоюродные братья, старше нас на пять-шесть лет. Они часто катаются по местности на старом шумном мотоблоке со своим черным барбетом по кличке Жучок. С одной стороны мне было немного жалко лишать Витю веселья, я уже мысленно представляла, как потухнут его светло-зеленые глаза, если я откажусь. Ведь он так любит проводить с ними время. Но с другой стороны... — Тебе не следовало им обещать. Я, знаешь ли, Вике тоже обещала, — я демонстративно сложила руки на груди и с претензией взглянула на брата, который, к слову, был на полголовы ниже меня. Мы вообще сильно отличались во внешности. У Вити были светлые слегка вьющиеся волосы, а у меня темные. Ему достались мамины пухлые губы и светло-зеленые глаза, я же своими тонкими губами пошла в отца, и только ореховый цвет глаз никого не повторял. Все-таки у отца были голубые. Брат насупился и собрался снова заскулить, но я его опередила. — Ничего страшного, покатаетесь в другой раз. Никуда не денутся твои "пацаны", через два дома отсюда живут, а вот Вика скоро уезжает в лагерь почти на месяц. Он, как мне показалось, хотел что-то возразить, но в последний момент передумал, и в больших глазах его загорелся шаловливый огонек. — Тогда я на твоем велосипеде покатаюсь! — Катайся. Только если угробишься, не вздумай потом жаловаться бабуле и говорить, что это я разрешила. — Чой-то я угроблюсь, а? — он звонко шмыгнул носом. — А то, что без дополнительных двух колес ты еще кататься не умеешь. — я слегка издевательски усмехнулась, а Витя в ответ снова накуксился, зыркнул на меня из-под светлых бровей. Поскольку времени у меня было не так уж и много, я мчалась в припрыжку сначала по пыльной дороге, затем свернула и сбежала по крутой горке, пока передо мной не показался пруд. Точнее, заросшая кустами и рогозом его малая часть. Мне всегда нравилось бежать и слышать топот своих ног по широкому деревянному мосту, но только днем. Ибо днем, проскакивая сквозь длинный коридор спутанных над головой ветвей высоких кустарников, можно было легко представить, что ты совершаешь переход в какой-нибудь сказочный мир. Но ночью мост сильно менялся и становился по-настоящему пугающим. Ветви становились корявыми и жуткими. Казалось, что они вот-вот расцепятся и схватят тебя, впившись колючками в кожу. А еще я безумно боялась утопца, которым меня в детстве часто припугивали старшие двоюродные братья и сестры. Они рассказывали, что очень давно на Запрудней улице жил зловредный и сварливый старик, жадный донельзя. Он ни с кем не общался, но детей не любил особенно. При любом случае гнал их палкой от своего забора, так как боялся, что те пролезут к нему в огород и наворуют яблок. Иногда его можно было увидеть плывущим вдоль пруда на самодельном плоту из досок и бутылок. Однажды дети подкараулили его, задремавшим недалеко от кромки берега, и стащили палку-весло, а сам плот нарочно толкнули, чтобы тот отплыл к самое середке пруда, где поглубже. Старик сразу проснулся и долго бранился, требуя весло назад, но дети только смеялись над ним, а затем, выбросив палку-весло в овраг, так и оставили его в беде. После того дня никто больше не видел вредного старика, только самодельный плот бесхозно плавал туда-обратно. Поговаривали, что старик утонул, хотя тело его так и не было найдено. Старшие так же рассказали мне, что он выбирается по ночам из пруда и поджидает поздно гулявших детей, чтобы отомстить и утянуть за собой в мутные воды. Поэтому с наступлением сумерек я старалась в одиночку не проходить через этот мост. Я взбежала по взгорку, на котором располагался дом моей двоюродной сестры. Перескочила через сильно скосившуюся старую калитку и поднялась по обветшалому крыльцу. Но на входной двери меня ждал тяжелый заржавевший замок. Зачем-то я перегнулась через перила крыльца и заглянула в маленькое окно, занавешенное пожелтевшими кружевными шторками. Свет не горел. В доме никого. Тогда на ум мне пришла только одна мысль — узнать у соседей. Шустро спустившись с крыльца, я выскочила обратно на пригорок и поднялась выше, пока передо мной не открылась пыльная, изъезженная колесами машин дорога. Называлась она "поляной" или же "полянкой" и представляла собой некую прямую линию дороги, вдоль которой идут участки и дома. Здесь нередко резвились дети, в том числе мы с братом. По этой самой дороге, побежала почти до самого конца улицы, где виднелся белый домишка с небольшим двором и красивой кружевной калиткой, выкрашенной черной краской. Дом делился на две квартиры, одна из которых принадлежала Сверчковым. Тихонько постучала в дверь, тут же мысленно об этом сожалея. Уж очень не любила я эту семью, за исключением... — Здравствуйте, теть Тань! — вдруг улыбнулась я. Передо мной в дверном проеме показалась крупная крепкая женщина с загорелым румяным лицом, красивыми голубыми глазами и жиденьким хвостиком светло-пшеничных вьющихся волос. Она была в домашних розовых тапочках и темном халате на молнии с пестрым неразборчивым узором. Сверчкову Татьяну я еще знала с раннего детства, потому что моя мама очень любила посидеть с ней вечерами за чашкой горячего чая или пива в том случае, если муж тети Тани привозил в ведрах наловленных раков. Мама брала меня собой на такие посиделки, и я их очень любила. Мне ужасно нравилось просто спокойно сидеть на лавочке рядом с ними, кушать шашлык или обсасывать вареных раков, слушая вполуха их тихие разговоры о скучных бытовых вещах и любуясь розовеющей полоской неба над скрывающимся за горизонтом солнцем. Особенно мне нравилось слушать трель сверчков, пробуждавшихся в траве с наступлением вечера. И откуда-то тянуло запахом костра. Я улыбнулась еще шире от нахлынувших приятных воспоминаний. — Ну привет, Васек, — улыбнулась она в ответ. — Давно приехала-то? — В начале июня, недели три назад, — я заозиралась по сторонам и попробовала заглянуть в дом, но за тетей Таней было трудно разглядеть что-то, кроме садовых инструментов. Она сразу же заметила мои попытки шпионажа и лукаво прищурила взгляд. — Вы случайно не знаете, где Вика? У них на двери замок почему-то висит. — Так уехали они, Алена говорила, что в Серпухов поехали вещами закупаться перед лагерем. Я едва не взвыла от досады. Такой замечательный день, и на тебе! Женщина слегка склонила голову, наблюдая за изменчивостью выражения моего лица и будто с сожалением предложила: — Там на поле Аленка моя играет. Хочешь, иди к ней. Где-то внутри меня сжался неприятный комок, и я еле удержалась, чтобы не поежиться при матери Алены. — Д-да, хорошо... ну побежала я тогда, — я вновь улыбнулась, на этот раз из вежливости, и сбежала по лестнице, махнув рукой. — До свидания! Выйдя за калитку, оглянулась на дом — на крыльце уже никого не было. Я немного отошла от ограды и встала, чтобы пораскинуть мозгами. Присоединяться к Алене мне не очень хотелось. А все потому, что с раннего детства между нами идет скрытая вражда. Причины ее возникновения я не знала (или не помнила). Она любила много хвастаться и перенимать на себя внимание, любила, когда мы втроем выбирали занятия, которые больше интересны ей, а не всем. Это мне не нравилось. А еще, иногда Алена могла сделать мне какую-нибудь пакость или сказать какую-нибудь такую гадость, на которую мне не хватало ума достойно ответить, и я лишь молча косила на нее недовольный взгляд. По своей натуре я была человеком с крепким темпераментом и всегда боролась за свое. Именно поэтому между нами часто возникали ссоры, когда наши мнения не совпадали, что происходило очень часто, и я ни в какую не желала мириться с ее хотелками, а она — с моими. Но между перепалками обеим все же приходилось натягивать маски дружелюбия, чтобы не разрывать Вику на две части. По крайней мере, я очень старалась сдерживаться, так как кроме сестры дружить мне было не с кем. И все же что-то, будь то прекрасная летняя погода или же нежелание возвращаться домой с упущением, сподвигло меня сойти на поворот дороги, ведущей на большое поле. Просторный, очень большой луг, расстилающийся перед хвойным лесом, линия которого виднелась издалека. Мягкий ветер колыхал высокую траву из пырья ползучего, гречихи, мятлика лугового и других диких видов, пригоняя сладкий медовый аромат. Взгляд мой сразу же упал на ржавый, давно брошенный прицеп от трактора, который Алена когда-то благополучно организовала как свою территорию для игр. Из-за борта можно было разглядеть то и дело мелькающую блондинистую макушку. Не долго думая, я полезла на прицеп и перемахнула через грязный борт. Алена сидела в противоположном угу в окружении своих кукол и что-то щебетала. Я поглядела сначала на ее длинные светло-пшеничные волосы, собранные в красивую густую косу, затем на то, как она двигает куклами барби и кена в своих руках, изображая какой-то диалог. — Ну вот, Кен, мы остались с тобой одни! Чем же нам теперь заниматься?! — А вот чем! Одна ее рука прижала Кена к Барби и слила их в каком-то остервенелом поцелуе. Комичности всему этому добавляло звонкое причмокивание. Мне захотелось высунуть язык и сплюнуть в сторону. В этом между нами тоже была разница. Пока Алена мечтательно отзывалась о мальчишках и делилась с нами вульгарностями, о которых вычитала в каком-то журнале, я же их терпеть не могла и старалась обходить стороной. За исключением братьев. Их я любила. В какой-то момент, наблюдая за разыгравшейся любовной сценой между куклами, расставшимися с одеждой на липучках, я все же не сдержалась и прыснула в сторонку. Алена, тут же обернулась с улыбкой, будто кого-то ожидала, но увидев меня, вдруг округлила глаза и подскочила на месте. Игрушки из ее рук выпали и глухо ударились о железный пол прицепа. — До сих в куколки играешь? — с вызовом поинтересовалась я, чувствуя, как во мне поднимается обида за предыдущую ее выходку. Она коварным образом подговорила Вику сказать мне, что все расходятся по домам, а сами девчонки после моего ухода пошли дальше играть уже к Алене домой. — Ну это явно лучше твоих червей и жуков, дикарка. — она гордо вскинула подбородок и сложила руки на груди. Лицо Алены начинало заметно алеть ни то от злости, ни то от смущения. — Зачем пришла сюда? Это мой прицеп! — Да? И где на нем написано, что он твой? — я вскинула брови и демонстративно стала окидывать взглядом все выступы прицепа, но ни одной надписи так и не нашла. Алена покраснела пущее прежнего, и теперь ее красивее голубые глаза, как у матери, смотрели на меня с открытой злостью. Она повторила свой вопрос. — Зачем ты сюда пришла? — Я хотела спросить: раз уж ты знаешь, куда уехала Вика, может ты в курсе, когда она вернется? Или хотя бы, во сколько уехала... — Даже если бы знала — не сказала бы. — прогнусавила она высоким голосом и задрала подбородок еще выше. Гнусавость и вечно задыхающийся нос — одна из фишек Сверчковой, которая почему-то раздражала меня. Иногда я чувствовала, как сама задыхаюсь, слушая ее сопение. В ответ на ее выпад я лишь равнодушно пожала плечами. Немножко поязвить с той, кого не перевариваешь, было несколько забавно, но задерживаться здесь и устраивать базарную ругань мне совсем не хотелось. Тем более, что времени у меня оставалось совсем немного. Обычно бабушке хватало часа на сон, но нередко она могла по пробуждению засесть перед телевизором и еще на какое-то время забыть о нас с братом. — Подожди! — внезапно вскрикнула Алена, когда я молча перемахнула одной ногой за борт и собралась аккуратненько спрыгнуть туда, где мягкой травы было побольше. Я с открытым удивлением уставилась на нее. Кажется, она и сама не ожидала от себя такого порыва, потому что щеки Алены запылали еще ярче, и она растерянно забегала своими маленькими красивыми глазками. А потом деликатно прочистила горло и уже в спокойном тоне заговорила: — Мне тоже без Вики скучно, а Руслан не хочет играть со мной в куклы. Отрывает им головы и называет их цанцами. — Алена разомкнула руки и стала перебирать пальцами свою длинную косу. — Может... поиграем вместе? Я не захотела уточнять, кто такой Руслан, однако подобное предложение из уст Алены меня несколько настораживало. Внимательно вглядываясь в ее лицо, я каким-то образом пыталась понять: не замышляет ли она очередную каверзу? — А ты не думаешь, что я тоже буду играться с кукольными головами и называть их цанцами? На мой вопрос Алена лишь по-птичьи склонила голову, чем очень походила на свою мать. С тяжелым вздохом мне пришлось принять тот факт, что даже с ней могло быть гораздо интереснее, чем куковать возле калитки собственного дома. Я перебросила ногу обратно и оторвалась от теплого бортика, на котором сидела, чтобы пройтись по всему прицепу и приблизиться к разбросанным куклам. Их у Алены было очень много, порядка двадцати штук, трое из которых — Кены. Все имели разной степени потрепанность, и только единицы — сразу видно, что новенькие. — Можешь выбрать себе любую, кроме Сабрины и Элиота, — с важностью предупредила она, усаживаясь перед кучей своих кукол, чтобы выхватить две самые свежие. На них даже одежда еще не потрепалась. — Ты же знаешь, что я не играю в куклы. Я оценивающе оглядела остальных: у кого-то спутались волосы и превратились в мочалку, у кого-то вместо одежды были повязаны какие-то лохмотья. На одной из кукол узнала юбку и топ, которые сшила сама. Вспомнила, что пока девочки из клочков ткани делали одежду, подвязывая ее ленточками и резинками, я с особой скрупулезностью сшивала кусочки ткани, пока не получится тот или иной элемент одежды. А когда заканчивала, отбрасывала куклу в сторону, и мы переходили к другой игре. Это был мой секретный способ скоротать время, пока они не наиграются. — Ну... Можем тогда поиграть во что-то другое. Дома у меня лежит детская косметика и накладные ногти. Можем поиграть в салон красоты. Мои глаза вдруг округлились. Я попробовала представить, что бабушка сделает со мной, если я приду домой разукрашенная или с накладными ногтями. Мне вдруг стало не по себе. — Да нет-нет, лучше в куклы, — промямлила я, наспех выбрав себе первую попавшуюся куклу. Волосы у нее были золотисто-рыжие, и котоко обрезанные. Напоминая собой мочалку, они торчали в разные стороны, но меня это не особо смущало. — Если можно, то принеси мне лучше попить, пожалуйста. Жарко. — Сейчас принесу, — вдруг оживилась она и, поднявшись с места, торопливо зашагала к краю прицепа, откуда обычно все спускались. Как вдруг замерла в полушаге от бортика и обернулась ко мне. — Если придет Руслан — гони его в зашей и скажи, что я ему самому голову оторву, если снова полезет к моим куклам. С этими словами она спустилась вниз, а я вдруг ненадолго пожалела, что так и не поинтересовалась у нее, кто такой этот Руслан, отрывающий куклам головы.***
Я сидела и тихо напевала под нос приевшийся мотивчик, который на днях услышала по телевизору. Солнце давно припекало мне голову и нагревало волосы, собранные в низкий хвостик. Как раз пыталась составить из кукол некое подобие шалашика, как вдруг позади раздался громкий топот по железу. Да такой, что я перепугалась. Резко обернувшись, я увидела, как какой-то худой паренек лихо перескакивает через борт прицепа. Что-то заставило меня побросать куклы и подскочить на ноги. Первое, на что я обратила внимание — длинная футболка ярко-оранжевого цвета. Затем только подметила, насколько у него загорелая, бронзовая кожа. Такая бывает у тех, кто только-только вернулся с моря. Мой взгляд застыл на его лице, когда незнакомец замер в нескольких метрах от меня и удивленно уставился в ответ. — Ты еще кто? Где Алена? Я быстро скользнула взором по острым чертам его треугольного лица, задержала внимание на поблескивающей в лучах солнца маленькой сережке в правом ухе с прозрачным кристалликом. Видимо, это и был тот самый Руслан, о котором говорила Алена. Вот только на вид ему было лет пятнадцать. А это на пять лет старше нас обеих. Мне стало не по себе находиться с ним вдвоем на прицепе из-за легкого испуга и из-за того, что о нем говорила Алена. Отрывает куклам головы. А если он хулиган и захочет мне тоже оторвать голову? — Она за водой пошла. Скоро придет, — я постаралась отвечать дружелюбно даже несмотря на то, что его темные глаза буравили мое лицо. Взгляд мой как-то сам скользнул по ближайшему ботику прицепа, за которым, как мне помнилось, рос высокий борщевик. — А я — ее по... — Я вдруг запнулась, с ужасом осознав, что чуть было не назвала себя ее подругой. — Я — сестра ее подруги. Вот. — Ну то есть еще одна подружка, я понял. — упростил парнишка и свободной походкой направился ко мне. — А зовут-то тебя как? Я бы непременно возмутилась тому, что он обозвал меня ее "подружкой", если бы меня в тот самый миг не насторожило то, что теперь между нами расстояние сократилось вдое. Я проследила, как он по-турецки уселся возле кукол, совсем не переживая, что скопившаяся в прицепе пыль запачкает ему бежевые шорты до колена, и оценивающе оглядел мое творение. — Василиса. — медленно процедила я. — Василиса, — он слегка нахмурил брови и поднял на меня свои темно-карие глаза, тут же щурясь от солнца. Я все еще стояла, как вкопанная и с недоверием смотрела на него. Его русые, как будто бы слегка выгоревшие на солнце волосы показались как-то странно остриженными, ведь мне еще не было известно об очень модной тогда стрижке "маллет", как у Димы Билана. — Ты, что, пыталась соорудить из кукол костер? Я Руслан, кстати. Я присела обратно на корточки и задумчиво окинула взглядом шалаш из игрушек. Выглядит и впрямь, как будущий костер. От представившегося мне выражения лица Алены, вернись она и увидь расплавленный пластик, предательски захотелось улыбнуться, но я чудом удержалась и подняла глаза обратно на Руслана. — Алена запретила тебе трогать ее куклы. — Это еще почему? — вдруг усмехнулся он, и мне на секунду показалось, что на загорелой щеке проступила ямочка. Всего на секунду. Я поджала губы, но все же ответила: — Потому что ты отрываешь им головы. От чего-то вспомнилось, как в раннем детстве, еще в Москве, младший брат занимался подобными издевательствами над игрушками. Только над моими. Точнее, я не помню самой картинки, но кто-то из взрослых рассказывал, что кукол тогда у меня было очень много. Возможно, даже больше, чем у Алены. Но в один прекрасный день их всех нашли собранными в одну большую кучку. Без рук, без ног, с оторванными головами и изрезанными волосами. И хоть в памяти моей этого нет, я точно знала, что над куклами поработал именно Витя. Обвинили меня. Родители решили, что их дочь выросла из кукол и впредь покупали мне только книги или раскраски. С тех самых пор я больше не играла в куклы и придумывала себе другие игры, которые оказывались даже куда более интересными и увлекательными. Из размышлений меня вырвал тихий смех Руслана, и теперь я совершенно точно могла быть уверена — у него есть ямочки. — Значит она и тебе уже рассказала, — он опустил взгляд на игрушки и выцепил рукой одну из них, подкинул в воздухе и снова поймал. — В оправдание свое скажу: она заставила меня играть с ней в куклы. Так что жертва здесь я. Руслан произнес это таким тоном, будто его принудили перекопать землю на участке размером с наш. В какой-то степени я его даже понимала, но все равно не спешила переходить на сторону незнакомца. Мой взгляд внимательно следил за каждым малейшим движением его рук, и когда Руслан потянулся к голове куклы, что бы, как мне тогда показалось, оторвать ее, я вдруг сорвалась в его сторону. Он успел среагировать и отскочить, а вот я упала на коленки и испачкала ладони в пыли, когда уперлась ими в пол. Над головой раздался ребяческий гогот, и я подняла голову. Руслан поднялся на ноги и все еще держал в руке куклу, а второй потянулся ко мне. Наверное, хотел помочь встать, но какая-то необъяснимая обида и поднимающаяся изнутри злость заставили меня дернуться назад и сердито уставиться на него исподлобья. Так, словно он оскорбил меня до глубины души. — Отдай! — громко возмутилась я и в легком прыжке поднялась, наспех вытирая руки о джинсовые шорты. — Это не твое! Брови Руслана в удивлении поползли вверх, и лицо его приняло такое выражение, что мне было почудилось: сейчас он протянет руку и спокойно отдаст мне куклу или самостоятельно положит ее в общую кучку. Но вместо этого он вдруг вновь усмехнулся и в дразнящей манере затряс несчастной куклой перед моим носом. — Ха! А чье же? Твое? — смешинки в его прищуренных глазах меня порядком раздражали, и я прекрасно понимала суть забавы. Знала, что стоит мне выбросить руку вперед, он тут же отпрянет и не позволит схватить куклу. Но что-то все же побудило меня предпринять эту бесполезную попытку. — Она обещала оторвать тебе голову. — сделала шаг к нему. — Ой, боюсь-боюсь. — с широченной издевательской улыбкой ответил Руслан и сделал шаг назад. Хотел сделать еще, но его бедро уперлось в ржавый борт прицепа. Я почувствовала, как мои глаза вспыхнули от такой возможности и тут же бросилась к нему. Вот только я не учла многих факторов, включая разницу в возрасте, росте и весовой категории. Даже не подумала о том, что в ту минуту Руслан с легкостью мог перекинуть меня за борт прямо в растущий внизу борщевик. Но он этого не сделал. Лишь снисходительно посмеивался, пока я прыгала на носочках и злобно кряхтела, пытаясь дотянуться до его вытянутой вверх руки, в которой была зажата кукла. Ужасно злил тот факт, что из меня сделали собачонку, отчаянно желавшую получить свой потасканный мячик (точнее, даже не свой), вот только иного выбора не было. Все-таки девочкой я была ответственной и не могла позволить ему что-то сделать с куклами, пока не придет Алена. — Да отдай же! — рявкнула я, подпрыгнув так высоко, как только смогла. А куклу так и не поймала. Руслан вдруг зашипел у меня над головой и выронил грязное ругательство. Я не успела осознать, как он легонько оттолкнул меня от себя, а затем немного согнулся в пояснице, как и не успела осознать, что всем весом навалилась ему прямо на ступню, обутую в обычный черный тапок, что и стало причиной его короткого сокрушения.. Но когда все же поняла, волна ликования прокатилась где-то внутри меня, а затем мне неожиданно стало страшно. Ведь так легко можно серьезно повредить ногу. За черной резиной тапочка сложно было что-либо разглядеть, пока он жмурился от боли, издавал сдавленные стоны и поднимал согнутую в колене ногу. К счастью, до извинений дело не дошло, потому что в скором времени стоны показались мне наигранными. А когда Руслан коварно открыл один глаз, чтобы неспроста взглянуть в сторону, где мы все взбирались и спускались, я вновь накинулась на него и в этот раз мне удалось хотя бы уцепиться за куклу, так и не дав возможности сбежать. — Ах ты..! — вскрикнул он, не успев даже разогнуться, и мягко приземлился задом на нагретый солнцем пол. Я упала перед ним, чувствуя, как царапаются колени о мелкие камешки. Парень попробовал сильно дернуть руками в сторону, но хватка моя была настолько цепкой, практически мертвой, что я едва не навалилась ему на жилистые ноги. Борьба была ожесточенной, каждый из нас пытался перетянуть бедную игрушку на свою сторону. Никто не хотел сдаваться. — Опусти! — сквозь стиснутые зубы вскрикнула я, от нарастающей злости готовая ему отдавить и вторую ногу. — Эх! — громко вздохнул Руслан и внезапно отпустил руки, а я из-за собственных усилий сделала кувырок по пыльному полу. Кое-как усидев на полу, подняла руку к виску в попытке унять легкое головокружение, после чего с неприязнью уставилась на Руслана, не замечая в выражении его лица легкий испуг. Теперь я была вся растрепанная из-за борьбы, грязная из-за пыли и красная из-за женского праведного гнева. Все мысли разом спутались, и сформулировать свою претензию стало практически невозможно, так что я быстро поднялась на ноги, впившись в него яростным взглядом. Мне оставалось только шумно дышать и сжимать руки в кулаки. — Какой же ты... пр-ротивный! — наконец вскипела я, громко топнув ногой. Руслан глухо гыкнул, а я старалась не думать о том, как больно саднят колени и, круто развернувшись, зашагала в противоположную сторону прицепа, где едва не столкнулась с Аленой. Ее румяное лицо вытянулось в изумлении от моего внешнего вида, и она крепко ухватилась за кружку, чтобы ненароком не разлить холодную воду. — Что случилось? — тихо поинтересовалась она, глядя на то, как я с поджатыми губами и сердитым выражением лица перелезаю через борт. Я зыркнула на нее, едва сдерживая гнев. Опустила взгляд на свои руки, в одной из которых была та самая кукла, за которую мы так яростно боролись, и с раздражением пихнула куклу ей. — Ничего. — Подожди! — раздался обеспокоенный голос Руслана, но я уже спрыгнула с прицепа и стремглав понеслась по траве, умоляя небеса, чтобы этот недотепа не бросился за мной следом. Потому что мне не хотелось, чтобы он видел меня такой: уязвленной, униженной и смущенной. Этот наглый, бессовестный, безобразный чужак. Возвращаться домой в таком настроении и виде мне не хотелось, поэтому как только я вышла к пруду, то обошла его по кромке и остановилась напротив старой калитки нашего участка. Еще какое-то время я сидела на краю заросшего травой берега под сенью гибких ветвей плакучей ивы и водой из пруда пыталась смыть с кожи грязь, смешанную с кровью. Иногда мне попадались частички ряски, ошметки веток и даже кусочки водорослей, которые я с брезгливостью отшвыривала и набирала новую горсть прохладной воды, чтобы омыть ей саднящие коленки. О возможном заражении я тогда и не думала, слишком маленькой была. Меня куда больше заботила не унимающаяся злость. Я глядела в сторону Запрудней улицы и раз за разом прокручивала в голове недавнюю сцену, поджимая губы от обиды. Хотелось вернуться туда и хорошенько треснуть ему по голове каким-нибудь камнем или крепкой палкой. Бабушкина трость прекрасно бы подошла — уж я-то знала, как больно отхватывать ей по загривку. Но вместо этого я поудобнее села, уложив руки и подбородок на согнутые колени, вслушиваясь в едва уловимое бульканье воды, издаваемое всплывающей на поверхность рыбой. Иногда дерево поскрипывало, раскачиваясь под слабыми порывами летнего ветра. Запах зелени, сырой земли и немного затхлой воды чудодейственным образом успокаивал меня. Как под пленом колыбели, сознание просветлялось и полностью отдавалось этим звукам. Взгляд мой упал на дома на противоположной улице, и я вдруг серьезно задумалась: почему именно та улица считается Запрудней, а не наша? И почему тогда наша зовется не Предпрудней, а Зеленой? Затем мое внимание переманила болотного цвета вода, игриво отражавшая отблески солнечного света. Я долго вглядывалась в встревоженную ветрами водную гладь, и сознание уплывало куда-то в глубь пруда. Мне вспоминалось, как после вечерних поливов огорода я любила часами просиживать здесь под ивой, раздумывая о чем-то своем. Иногда придумывала какие-то сюжеты, как те, что доводилось видеть в фильмах по телевизору, но по большей части мне просто нравилось вслушиваться в звуки природы. В то, как ветер тревожит листву на деревьях, как хлюпает вода под рыбьими хвостами, как хрипло крякают проплывающие мимо утки. Было в этом что-то особенное, умиротворяющее. И для бабули имелась своя выгода. Поливая огород прямо из пруда мы значительно экономили на счетах за воду. Вдруг перед глазами у меня всплыла дурацкая ухмылка Руслана, и я вздрогнула на месте от неожиданности, а затем завертела головой, прогоняя этот образ прочь. В голове все никак не укладывалось: почему нельзя было просто отдать куклу? Зачем нужно было издеваться? Как следует обмозговать этот момент мне не удалось, потому что через несколько минут по округе разнесся голос бабушки, зовущий нас с братом. Опомнившись, что обещала брату быть на Запрудней улице, я тут же выскочила в огород и резво помчалась к главной калитке, перемахивая через грядки с картошкой. К счастью, Витя еще не успел отправиться на поиски меня, так как парковал велосипед возле халабудки. — Ты где-то здесь что ли была? — с улыбкой поинтересовался он, когда заметил меня неподалеку, запыхавшуюся от прыжков. Я согнулась в пояснице и попыталась отдышаться, не рискуя касаться руками расцарапанных коленей. — Нет. Вике нужно было уезжать, и я прибежала обратно. Витя еще какое-то время с недоверием смотрел на меня, явно подмечая мой внешний вид слишком странным для тоо, чтобы просто сбегать туда и обратно, но озвучивать вслух возможные подозрения не решился. Ему не выгодно было лишний раз со мной ссориться, потому что тогда я бы точно высказалась на его счет бабушке, и ему пришлось бы работать вместе со мной, а не слоняться по территории, создавая видимость занятости. Да и к тому же, брат тоже выглядел не лучшим образом. Ободранные локти, взъерошенные волосы и грязный нос — все это ясно давало мне понять, что катание на двухколесном велосипеде прошло не менее неудачно, чем моя вылазка. Бабушка вновь позвала нас, и на этот раз мы вдвоем побежали к дому, где на нас немного побранились за то, что не примчались еще с первым зовом и что явились в таком безобразном виде, а затем усадили за стол заниматься. Я читала рассказ по списку заданной на лето литературы, а брат учил таблицу умножения. Ни про Алену, ни тем более про Руслана я Вите так и не рассказала. Не рассказала и двоюродной сестре, понадеявшись, что то была наша первая и последняя встреча, и что больше мне никогда не придется столкнуться с его противным характером. Как же я тогда ошибалась...