Искривления

      ...в этом мире что-то безумно, совершенно не так.       Они все говорят на одном языке. Крис понимает слова, знает значение каждого по отдельности, складывает их в грамматически правильные фразы легко и непринуждённо — но что это даёт, в конце концов, если из этих слов куда-то теряется суть?       Крис несётся вперёд.       Мысли несутся быстрее и дальше… Даже не несутся скорее — как пугливые птицы в рощице к югу от города начинают переполох, разлетаются от каждого неосторожного шороха во все стороны, во все, кажется, концы мира…       Насколько их мир конечен?       Крис не знает. Неоткуда знать. Крис просто вспоминает: вечность…       ...или не вечность назад весь мир принадлежал монстрам и людям…       ...а может быть, не сумевшим договориться из-за различий в природе Свету и Тьме…       Крис останавливается, будто в землю ногами врастает, и трясёт головой, просто потому что… нет, Крис не может увидеть вместе эти легенды. Вообще.       Но почему-то обеим находится место… Не в голове, нет — но где-то посередине между сознанием и не-сознанием; достаточно близко, чтобы понимать каким-то шестым, седьмым чувством, что эти легенды знакомы, были — но вдалеке достаточно, чтобы их полностью вспомнить катастрофически не удавалось.       Чтобы они, как всё остальное, улетали пугливыми птицами, дразнясь красотой оперения где-то на грани…       Точно! Крис вспоминает ещё одну строчку:       ...и потому был создан Барьер, чтобы сохранить…       ...равновесие должно быть незыблемо; потому мы будем должны уничтожить Фонтан…       Это не легенды, а форменное издевательство.       Крис чувствует себя так, будто их поймали в капкан… или обдурили. А может и то, и то. А может быть даже больше: едва поймали, но уже вовсю начинают дурить.       Спросить бы Сьюзи и Ралсея. Удостовериться сначала, что они не враги, чтобы доверие не проросло ядовитым цветком, чтобы никто не ел отравленных листьев и не умирал напрасно. Золотым таким. Как седьмой цветок в букете на свадебной фотографии папы и мамы.       ...а он точно был не красным? Потому что Крис точно помнит: красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, бирюзовый, синий, сиреневый…       Опять почему-то красный.       И душа, которая внутри, которую Крис всеми этими своими мыслями загоняет в пятки, которую Крис так отчётливо чувствует в минуты опасности — красная.       Снова.       Может быть, именно в этом — и смысл, и основа, и причина, по которой Крис прямо здесь и сейчас откровенно сходит с ума?       ...где-то, когда-то, был выбор: сохранить всё или сломать, но кто именно сделал его: Сьюзи — или кто-то другой, но немного похожий цветом?..       Крис — последний из всех жителей города, у которого чисто теоретически могут быть ответы, но не задавать же вопросы первому встречному, хоть и кажется, что он знает что-то гораздо большее; что вы виделись когда-то, где-то…       Пусть и кажется, что в его шутках отчего-то категорически не хватает каламбуров про кости и про скелетов…       Или это всё-таки просто слишком живучий стереотип о том, что монстры-скелеты о другом шутить неспособны?       Крис чувствует, будто кости, из которых его мир собран, на стыках не подходят друг другу так причудливо, что это почти смешно.       Близится ночь. Мама обычно безумно волнуется, стоит вовремя трубку не взять.       На экране мобильного телефона Крис видит двузначное число — а она дала ещё полчаса, пригрозила только: сегодня, Крис, ты ложишься пораньше спать…       ...а где-то когда-то кого-то давно почти что под страхом смерти пыталась не отпускать, доводила пирог с корицей у кого-то за пазухой волшебным огнём.       Крис знает, что ничего, ничего не хочет знать о ней — или о нём — но почему-то чувствует, что так, увы, не получится.       Почему-то Крис думает о том, как, наверное, мучается мисс Альфис, когда думает о папе… или об офицере Андайн, с которой они даже не знакомы.       Возможно, эта мысль вспыхивает молнией, потому что сейчас они очень похожи… Или, может, сейчас ему ближе милый робкий призрак из дома в центре их городка, который, наверное, пытался бы содрать с себя кожу, будь у него кожа — а, содрав, превратился бы в манерную телезвезду с замашками диктатора… нет, это-то в нём откуда? ***       Крис вздыхает, устраиваясь в кровати удобнее. К добру или к худу, пирог с корицей остынет немного позже, чем Крис заснёт: этот день был слишком нагруженным, чтобы давать ему ещё чуть больше шансов свести с ума.       На ковре в их с Азриэлем комнате сияет золотом Дельта Руна — возможно, единственное место, которое в обеих легендах общее.       В начале дня Крис верит зеркалу — оно говорит, что прятаться по ту сторону стекла решительно некому.       Сейчас же, проваливаясь в небытие, почти похожее на смерть, Крис до невозможного сомневается.       ...где-то когда-то Азриэль просыпается в холодном поту, потому что чувствует на языке привкус ядовитых цветов.