Катастрофа

      Если начало вечера было отвратительным, то стоило ожидать, что скверной будет вся ночь. Тхорнисх никогда не страдал верой в предрассудки овец, но признавал, что некоторые из них были далеко не так глупы и беспочвенны.       Отделаться от поездки на плановый Совет, который каждые 2,5 месяца проводился по инициативе Фелиции в этот раз не вышло. Трижды Миклош посылал вместо себя Йохана, но в этот раз Амир чисто по-дружески поинтересовался, появится ли Нахттотер лично. Понять Магистра было можно — не так много братьев придерживались с ним единого мнения по вопросам, которые поднимались на этой «планерке». По сути, в число таких входил только сам Бальза. Бросать ар Рахала в обществе человеколюбивых блаутзаугеров вот уже в 4 раз грозило вылиться скандалом.       Миклош слишком дорожил своим тонким абсолютным слухом. Недовольство Амира могло обернуться омерзительным ором, насилующим его уши, да еще и по телефону, что лишь усугубляло пытку. К тому же, иногда следует всё же появляться на представление в «цирк уродов», иначе Белов может подумать, что Бальза замыслил какую-то пакость и потому скрывается от всех.       Блистательная Фелиция Даханавар как и всегда величественно вещала о положительных изменениях, произошедших в мире за последние 10 лет, связанных с работой её клана по исполнению работ в рамках программы «Золотой миллиард». Рамон и Александр поддерживали идею гуманистического пути решения проблемы перенаселения. От подобострастных улыбочек этих придурков-подкаблучников у тхорнисха сводило зубы.       — Вижу, у господина Бальзы иное мнение по данному вопросу. Не хотите высказать его всем присутствующим? — взгляд мормоликаи был внимательным, холодным, а выражение вежливого робкого интереса никак не вязалось с тем, что думал и знал тхорнисх о гречанке. И все присутствующие знали, только ни у кого из этих прихлебателей не хватало духу оспорить хоть что-то из того, что говорила эта высокомерная стерва. Разве что у Амира, да и то подобные концерты были эпизодичны. Возможно отчасти потому, что сам Бальза довольно нечасто появлялся на этих сборищах.       — Вы, несомненно, правы и весьма наблюдательны, Леди, — елейная ухмылка на юношеских губах убедила бы в невинности помыслов любого, кто плохо знал тхорнисха. Лишь белесые глаза, прищурившиеся до узких щёлочек, выдавали его шальное настроение. Единственное, пожалуй, что заставляло нахтриттера иногда появляться на совете — особое удовольствие от споров с эллинкой.       — У меня в самом деле иное мнение и, что уж греха таить, всем присутствующим оно известно. Клан Нахтцеррет предпочитает иные, намного действенные методы, дающие куда более видимые результаты в значительно сжатые сроки. Предоставленные Вами данные за, — тхорнисх перевел ироничный взгляд на несколько листов бумаги, где приводились численные показатели так называемого «успеха», покачал головой, — 10 лет в разы уступают результатам, полученным Адольфом за два года. Десятилетний объем за 2 года — вот что я бы назвал настоящим успехом.       Цирк начался по старой, давно избитой и раздражающей своим постоянством схеме. Амир насмешливо и одобрительно захрюкал, Рамон сделал вид, что захвачен подсчетами, углубившись в бумаги, Маэстро выражал немое неодобрение, а Фелиция, видимо возомнившая себя Медузой Горгоной, пыталась обратить Миклоша в камень своим горящим негодованием взглядом. К несчастью для всех собравшихся — у мормоликаи не было подобной способности.       Однако манипулировать и заставлять мужиков целовать себе пятки эта двуличная сука умела хорошо. Вовремя «опомнившиеся» главы Вьесчи и Фэриартос стали активно ратовать о правах человека, как ужасно применять подобные силовые методы, сколько киндрэт и мирного населения пострадало во время Второй Мировой, какие были последствия для Германии и других стран и о прочей сентиментальной ерунде, которая, по их мнению, имела очень важный вес.       Еще минимум полчаса длилось кудахтанье о том, как плохо доводить до войн, какое это ужасное чудовище, уносящие множества жертв и нарушающее гармонию, убивающее красоту мира «в котором мы все живем». Миклош слушал через слово, временами кидая раздраженно-уставший взгляд на Амира и с облегчением выдохнул, когда Белов объявил Совет оконченным.       — Женщины, Йохан, ни черта не смыслят в управлении! Не зря природа определила им служить для зачатия и вынашивания детей, хранить домашний очаг и обустраивать домашний уют. Вот чем им пристало заниматься. Хитрые и корыстные, они никогда не останавливаются на достигнутом, не желают принимать то, что им даровано. Только подумать! Ева, эта, казалось бы, добродетельная и идеальная женщина, созданная из ребра Адама, совершившая первую роковую ошибку, которую за ней совершают они все. Просто однажды девице захотелось знаний, власти, в том числе над Адамом. Поняла, стерва, что можно сделать невинную мордашку и убедить мужа отведать запретного и всё! Катастрофа! Изгнание из рая! Давно пора понять, что женщины — служительницы дьявола. А женщины, которые дорвались до управления и смогли закрепиться в нём, подмять всех вокруг под себя и делать вид, что безобидны и ранимы — сам Сатана во плоти!       На негодование господина Йохан реагировал короткими кивками, выступая просто идеальным слушателем, который не спорил с Миклошем и полностью разделял его мнение. Хотя и не вдавался в детали о предмете разговора. Даже не зная всех тонкостей библейских писаний можно было понять, что словесный поток негодования был адресован на голову главы Даханавар. К счастью для всего ночного мира только в одном клане творился подобный беспредел, когда у руля стояла женщина.       Мысли в отношении представительниц слабого пола сводились маркоманом к двум направлениям — пища и развлечение. Отдельного внимания можно было удостоить тех, кто сумел заинтересовать Нахттотера, доказать свою ценность и заслужить куда более снисходительного отношения. Мало кто в принципе мог представлять для главы Золотых Ос интерес и ценность, но всё же подобные случаи были. Не зря даже среди тхорнисхов встречались представительницы слабого пола, про которых подобное никак нельзя было сказать. Норико и Рэйлен были тому отличным подтверждением.       С девушками киндрэт Миклош предпочитал практически не иметь дел. Предательство сестры в далёком прошлом отбило у Миклоша охоту слишком приближать к себе кого бы то ни было. Любовь и тому подобную чушь господин Бальза вовсе списывал на ненормальное желание делить постель всего с одной женщиной, в чем он сам лично не видел никакого смысла.        Зачем ограничивать себя в еде или удовольствиях, ведь жизнь и без того чертовски коротка и полна разочарований? Ну, тут он, конечно, совсем немного лукавил. Коротка она не у всех.       Раздражение всегда вызывало у Нахттотера голод, который тхорнисх предпочитал утолять живой и горячей кровью, желательно приправленной страхом.       — Позаботься об ужине. И побыстрее, — раздраженно поручил он ландскнехту, наблюдая за мелькающими за оконным стеклом домами и улицами. Ландскнехт прогудел традиционное «как скажете, Нахттотер» и сделал один телефонный звонок. Миклош хорошо воспитывал своих солдат — держал в крепкой руке на коротком поводке. Его приказы всегда исполнялись чётко и быстро. Все в клане хорошо знали одну простую неписаную истину — нельзя заставлять господина ждать. От этого он начинает нервничать. А когда нервничает Нахттотер — повод для волнения появляется у всех в радиусе километра.       Ближе к концу маршрута за окном начал срываться мелкий мерзкий холодный дождь, повышая уровень раздражение Нахттотера. Из-за нерасторопности дворецкого, не догадавшегося сначала открыть зонт, а потом дверь лимузина, за шиворот тхорнисху попали холодные капли.       — Раздолбай! Месяц будешь учиться открывать дверь правильно! — глухо зарычав от раздражения, тхорнисх поднял выше воротник пальто, отобрал у Романа зонт и широкими шагами, практически перепрыгивая образовавшиеся на дорожке лужи, прошел в резиденцию. Яростно свернул мокрый зонт и не глядя бросил через плечо. Суетливо семенящий за господином Роман едва не растянулся на полу, успевая поймать зонт прежде, чем тот упадет и повысит градус раздражения господина на еще одну отметку.       — Ужин?!       — В малой столовой, Нахттотер, уже ждет!       «Первая приятная новость за ночь!» — сердито подумал тхорнисх, голод которого разыгрывался все больше и становился опасным. Шагнув внутрь столовой, Миклош захлопнул за собой двери, испугав сидящую там овцу. Настроения быть с девушкой вежливым и галантным у него вовсе не было. Светловолосая девица заподозрила неладное, когда вошедший в помещение миловидный юноша твердой походкой направился к ней, сверкая голодным и жутким взглядом, под которым она почувствовала себя простым куском мяса. В общем-то так и оказалось.       — Нет! Не подходи! — смекнувшая, что вряд ли выйдет отсюда живой, девчонка схватила столовый нож и попробовала обороняться им, вызвав удивление и еще больший гнев тхорнисха. Бальза легко уклонился от колющего удара, схватил запястье и рванул жертву к себе. Отвернул голову и впился в шею клыками, делая крупным глоток. Резко застыл, распахнув шире глаза. Разжал челюсти, отмахнулся, швырнув через стол, и схватил салфетку со стола. Дрожа от омерзения и злости, вытер губы и втянул ноздрями воздух:       — РОМАН!!! ЙОХАН!!! — оба явились меньше, чем через минуту. Дворецкий вытянулся по стойке смирно и дрожал, как осиновый лист. Ландскнехт хмуро сводил густые брови и был железобетонно спокоен. Либо куда более мастерски владел собой, чтобы не дрожать в присутствии взбешенного главы клана.       — Что.это.такое??! — салфетку, впитавшую в себя кровь девушки, пока еще живой, но до смерти напуганной и старающейся зажать рану на шее, маркоман сунул в лицо обоим помощникам.       — Салфетка, Г-господин.       — Кровь, Нахттотер.       — Гениально! А теперь скажи мне, Йохан, что не так с этой кровью?!       Ландскнехт задумчиво нахмурился, видимо, глубоко задумавшись над вопросом. Наблюдающий за ним Роман мог лишь поражаться тому, с каким спокойствием ученик реагирует на практически ощущаемое в воздухе раздражение и ярость Нахттотера.       — Она испорчена.       — Сколько раз я должен повторять тебе, чтобы ты не поручал добычу еды солдатам?! А если поручаешь — проверяй! В жизни не поверю, что овцы не изобрели ничего, позволяющего провести анализ крови на лекарства, токсины и прочую дрянь! — разражаясь гневной тирадой, тхорнисх бросил на пол салфетку. Роман секундно дернулся, чтобы упасть и поднять, но не хотел привлекать к себе внимание главы клана. Бальза перевел взгляд с первого помощника на валяющуюся на полу белую ткань с кровавым пятном и поморщился, гортанно зарычав.       Ужин был испорчен! Девчонка на вкус оказалась омерзительна! Во рту создалось ощущение, будто он попробовал не блондинку, а лизнул выхлопную трубу камаза. Чувствительный слух искусного скрипача уловил скуление и всхлипывания девицы, которую нельзя было употреблять в пищу. По крайней мере, сам Бальза содрогался от одной только мысли попробовать этот коктейль Молотова, что носился по сосудам девчонки.       — Уберите здесь всё. И достань новый, нормальный, ужин. На всё даю час, — сердито выдал указания ученику и перевел взгляд на дворецкого, — найдешь меня в зале Хаоса.       — Что делать с девушкой? — решил уточнить Чумной, куда менее щепетильный в вопросах пищи. Разбрасываться кровью, пусть и не отвечающей высоким запросам главы клана было расточительно.       — Можешь подарить ей цветы и подвезти домой, — едко ответил глава клана, колюче прищурившись, через секунду снова взрываясь, — конечно избавься, что за идиотские вопросы!!!       От голода и злости у него началась мигрень. Миклош помассировал висок, кинул пылающий взгляд на собравшихся и поспешил покинуть столовую, оставляя подручных разгребать учиненный беспорядок.       Зал Хаоса находился этажом выше. Огромное помещение, отведенное под личную коллекцию военных снимков. Большинство фотоизображений были черно-белыми, довольно редкими и несли в себе очень сильный эмоциональный заряд. Катастрофы, на взгляд тхорнисха, были толчком, который возбуждал в людях творческую энергию. Обладающий тонким особым вкусом, господин Бальза был единственным на земле киндрэт, который понимал эстетику войны. И как любой уважающий себя кровный стремился завладеть теми вещественными атрибутами, которые отвечали его особому складу и стилю.       Прогулка по залу всегда помогала ему поднять настроение, поймать вдохновение и потом направить его в творчество. Каждое новое пополнение коллекции было маленьким праздником, каких на улице Нахттотера было не столь уж много. Миновав старые и уже не столь актуальные материалы с Нюрнбергского процесса, Миклош прошел к работам, что не так давно пополнили его коллекцию.       Остановившись перед любимой работой, названной им лично «Мадонной двадцать первого века», тхорнисх почувствовал, как стихает, исчезая, головная боль. Даже голод и раздражение как-то отступили, хотя где-то в желудке еще оставалось неприятное чувство пустоты, которая требовала насыщения. Но ничего, у него еще есть сорок минут, прежде чем Роман нарушит его уединение.       С тех пор, как Миклош приобрел фотографии, он так ни разу и не смотрел на неё, когда она заняла свое место в зале. Странное чувство, возникшее сейчас, было иным. Чего-то не хватало. Чего-то, что было при первом знакомстве с данной работой, а сейчас отсутствовало.       Господин Бальза отличался отличной памятью, но не сразу сообразил, чего именно не хватало. Догадка оказалась настолько смешной и нелепой, что маркоман фыркнул, когда мысль только мелькнула в его голове.       «Девица Фэриартос. Паула» — в прошлый раз она показывала ему зал военных снимков. Улыбающаяся темноглазая фэри, затянутая в облегающий шёлк. С ней было интересно поговорить. Что было достаточно нечастым качеством, которое, пожалуй, можно было рассматривать как огромное достоинство. Редко Миклош хотел разговаривать с женщинами. И еще реже мнение собеседницы его по-настоящему интересовало. Единично кому-то удавалось вызвать в нем столько разных чувств, быстро сменяющих друг друга.       Воспоминания о довольно занятной беседе с ученицей Мело вызвали у маркомана удовлетворенную ухмылку. Бальза вспоминал, как распахнулись глаза Паулы, когда он посоветовал ей поторопиться с обращением фотографа, достаточно серьезно предупредив, что может их обойти. Как забавно было видеть её смятение, когда она завела разговор о красной глине и фарфоре, о том, что фотограф «не его типаж».       Давно никто его так не забавлял, Миклош тогда посмеялся от души, что, однако, ничуть не смягчило остроты его иронии, когда он поинтересовался, стоит ли ему взять её экспертом по подбору людей в его клан.       Ощущения были такими живыми, свежими, четкими. Он буквально слышал её голос, когда она почти подписывала себе смертный приговор своим упрямством, отстаивая интересы клана. Чувствовал, как глубоко зашевелилось раздражение от её наглости. Дальнейшие воспоминания были не менее живыми, пусть и несли за собой совсем иной эффект. Его музыка в её голове. Симфония его сочинения, которую никто, кроме Нахттотера, никогда не слышал и не услышит. Руки зачесались подхватить и поддержать за талию, но ловить было некого. Миклош недовольно нахмурился, помотал головой, сгоняя какое-то наваждение.       «…ни с кем из фэри у меня никогда не было ничего подобного».       Господин Бальза никогда не был склонен к самоанализу и считал это вопиюще бесполезным занятием. Копошение в мозгах было грязным делом даханавар. В правильности собственных решений он не сомневался никогда и всё, что он делал, было истинно правильным.       Чем-то она зацепила его. Эта девушка. Паула. Это было странно и так непривычно. Она ведь совершенно не соответствовала его вкусам. Ни капли. Ни по одному параметру. Возможно, в этом и было дело. Проживший достаточно длинную, даже по меркам киндрэт, жизнь Миклош как и все «динозавры» (как называл молодняк долгожителей) придерживался определенных традиций долгие годы. В еде, в окружении, в одежде и быту. Хотя сам был, по сути, новатором, уничтожившим тех «динозавров» что управляли кланом до него, вытянув Нахтцеррет из ямы. В отличие от всех остальных, Миклош не тяготился прожитыми годами, как те же кадаверциан, считающиеся живыми трупами. Ему никогда не надоедало жить. Его всегда тянуло познать новое, попробовать, разбавить рацион. Это было полезно. Как катастрофа, что перетряхивала душу сидящего внутри него творца.       Каждое отхождение от привычного уклада можно было подвести под разряд мелкой катастрофы, которая позволяла ему обновить, освежить, расшевелить себя. И, похоже, темноволосая фэри просто стала тем самым разнообразием, которое требовалось. Не зря ведь Миклош сам всегда говорил, что случайности не случайны. Когда подошло нужное время и место, судьба подкинула ему эту девушку, просто чтобы встряхнуться.       Блондин прищурился, усмехнувшись. Когда любишь кровь третьей группы, это не значит, что рано или поздно не захочется попробовать вторую.       «Интересно, а какова её кровь на вкус?»       — Нахттотер, прошу прощения, ужин подан, — погрузившийся в свои рассуждения, Миклош даже не заметил, как появился дворецкий. Отвлекся от созерцания фото, кивнул и направился в столовую.       — Скажи Йохану, чтобы нашел контакты фотографа с выставки, у которого покупали снимки репортажа с Балкан и договорился о встрече. Завтра вечером.