Ghost in the Machine

Дождь, что капал на заднем дворе, почти был не слышен за шумом телевизора. Позднее начало выбило Токи из привычного ритма жизни, он стал рабом рутины, подобно многим. Облокотившись на стойку и просматривая концерт на экране, Токи ждал, когда сварится кофе. Он запомнил каждую сцену, каждый эпизод данного концерта, ибо просматривал его бессчетное число раз. Нэйтан рычал на толпу, его волосы закрывали почти все лицо, оставляя лишь оскал на всеобщее обозрение. Ноги Пиклза почти не было видно из-за высокой скорости нажатия на педали своей барабанной установки. Мёрдерфейс тряс головой в такт музыке, Токи хедбэнил в стиле «Ветряной мельницы», а гитарный проигрыш означал соло Сквизгаара. Все камеры были наведены на него спереди. До сих пор, ежедневно просматривая концерты Детклок, Токи не мог не подивиться огромному таланту Сквизгаара в юности. А сейчас тот сидит в тишине подле окна в гостиной, смотря, как снег на газоне потихоньку тает под натиском весны. Высокий, статный и гордый, он держал весь этот мир за мошонку, а теперь он угас до тысячемильного взгляда и непроизвольной дрожи. Если бы Токи не жил с ним, не тусовался и не дурачился с ним все эти годы, он бы никогда не узнал в этом человеке того дикого блондина с экрана телевизора. С окончанием одного концерта следовал очередной. Если бы у Токи был выбор, он бы лучше провел время в убаюкивающей тишине, а не в воспоминаниях о былой славе. Ради Сквизгаара он терпел бесчисленные гитарные проигрыши-пулеметы, гортанный вокал и неумолимые ударные. Доктор сказал, что регрессия нормальна для пациентов со слабоумием. Он провел параллель между мировоззрением Сквизгаара и мечтаниями, что объясняло тот факт, когда ему исполнилось шестьдесят пять, бывший гитарист начал говорить о следующих концертах, о следующем альбоме или о следующем туре. К тому моменту, когда ему исполнилось семьдесят, Токи обустроил окружение так, чтобы самообман удовлетворил фантазию гитариста. И стало лучше. Сквизгаар воздерживался упоминать о суициде, не противился, когда его кормили, и даже позволял Токи поднимать его по утрам и сажать в коляску. Налив напиток, Токи присоединился к Сквизгаару в гостиной. Казалось, что мужчина не заметил его присутствия, но его ноздри дернулись от распространившегося запаха кофе. Несмотря на своё положение, гитарист сохранил молодость лица. Когда Токи смеялся или улыбался, у него морщинился лоб, а у Сквизгаара не было даже намёка на морщины. Вортуз шутил, мол морщины отсутствовали у друга из-за постоянно испытываемого счастья в прошлом. Но разумеется это лишь проявление ген, и седые волосы тому не помеха. Плохие и хорошие дни целиком и полностью зависели от функциональности и ответной отдачи Сквизгаара. Когда Токи наполовину выпил содержимое кружки, Сквигельф поёрзал на месте, и его пустой взгляд пересёкся со взглядом его друга. Спустя мгновение, в его глазах читалось узнавание, словно в них вдохнули жизнь, лицевые мышцы упорно работали над улыбкой. — Токи. — Привет, Сквиз. — Ты не видел сегодня Нэйта? — каждое слово давалось ему с трудом. — У меня появилась идея для песни. — Прошлой ночью он повел несколько моделей к себе в комнату. Думаю, он отсыпается. — О. Ясно. — Помнишь, — начал Токи, — как ты напивался в баре и приходил сюда с девчонками? А потом ты прекратил, и когда я тебя спросил об этом, ты ответил, мол у тебя больше не вставал без таблеток, и что объяснять это девкам слишком уныло. А потом ты засмеялся, когда я сказал, что у меня подобная проблема уже на протяжении нескольких лет. Глаза Сквизгаара будто подернулись дымкой; ответ — нет. Вот и пробуй тренировать его память. Когда подобные провалы только начались, Токи безустанно рассказывал ему различные истории. Бесполезно было напоминать о временах до Детклок, поэтому Токи с упованием рассказывал о последующих тридцати годах. Когда группа распалась, жизнь приобрела смазанные краски, особенно после смерти Нэйтана. Сам Токи почти не помнит, как вернулся в Норвегию, не помнит, как убил два года на перепланировку и ремонт старого семейного дома. Это время прошло в забвении и для бывших приятелей. Когда он с ними разговаривал, каждый старался чем-то себя занять или вовсе переехал. Да и для Токи не было стабильности. Отчуждая себя от социума и избавляя эти стены от налёта прошлого, казалось, что время, проведённое с группой, — мечта, что перешла все мыслимые границы. Неужели он ушёл? Ему мерещились телефонные звонки? Будут ли вообще упоминания о существовании Детклок в газетных статьях? Стук в дверь одним вечером подтвердил истину. Токи не слышал звука подъезжающей машины, да и ни одной не было возле его автомобиля. Заглянув в дверной глазок, желудок свело судорогой, а сердце бешено забарабанило о ребра. Сквизгаар стоял по ту сторону двери, одетый в парку, а к волосам прилипли снежинки. И каким-то немыслимым образом он выучил букмол. — Долго будешь пялится на меня? Или, может, я войду? Возвращаясь к действительности, Вортуз уже допивал кофе. — Дождь прекратится через пару часов. Тогда мы и прогуляемся. — Не хочу, — коротко ответил бывший гитарист. — У тебя нет выбора. — Хер моржовый. Токи не может сказать точно, когда Сквизгаар стал постояльцем, а не гостем. Поначалу его визиты были короткими, не больше пяти дней раз месяц. Но с каждой смертью его визиты становились все дольше. Пиклз задохнулся собственной рвотой в Тихуане, Мёрдерфейс выскочил на встречку на дороге, а Чарльз тихо умер одной ночью. Они ездили в США на каждые похороны, и после последних Токи вместе со Сквизгааром вернулись сюда, а не попрощались в Копенгагене и разъехались по своим странам. Тогда Сквигельф сел в кресло, на котором сейчас восседал Вортуз, подал корпус вперед, руки на коленях, плечи опущены, и тень почти полностью легла на его лицо. Он не поднял взгляда, когда Токи поставил на подоконник чашку кофе, что тот приготовил ему. Долгое время ни один из них не нарушал молчания. В итоге Сквизгар первым прорезал тишину своей речью. — Не верю, что мы остались одни. Покинув Нью-Йорк, эмоциональная опустошенность давала о себе знать, и в ответ Токи лишь кивнул. Было заметно, как с каждыми похоронами их и без того маленькая компания всё редела и редела. Им обоим, Мёрдерфейсу и Чарльзу было жаль, что не провели больше времени с Пиклзом до того, как он преставился, но к сожалению тот урок они так и не усвоили. Они видели Чарльза на похоронах Мёрдерфейса, а позже оставшиеся двое почтили память бывшего менеджера. Токи искренне считал, что проливать слёзы горя не порок, в отличие от стойкого Сквизгаара. Несмотря на то, что Сквигельф после пережитой смерти ударника относился к дому Токи почти как к собственному, после каждого трансатлантического перелёта ему ненадолго хотелось вернуться в Швецию. Вортуз полагал, что тот хотел посетить могилу матери, но после того, как их осталось двое, понял, что причина кроется в другом. Поначалу его жутко пугало подрагивание плечей гитариста. — Эй, всё в порядке. — Да ничего подобного! — рыкнул Сквигельф. Гнев перекосил его заплаканное лицо. — Они не должны были умереть. Ни один из них. Они должны были жить вечно. Я хочу вернуть своих друзей, мне не хватает Мордхауса, мне не хватает… Ради Сквизгаара Токи держал в узде бурлящие через край эмоции, его ладонь сжалась на чужом худом плече, когда он услышал самый отвратительный звук, за которым последовали маленькие капли на кофте. Сквизгаар не должен был быть способен на это. Ему не дозволялось. Зато сейчас, спустя двадцать лет агонии, бывший гитарист получил, что хотел. Разум регрессировал до тридцатипятилетнего возраста, их друзья были живы, только лишь были очень-очень далеко. Несмотря на малые размеры, их дом стал Мордхаусом в его глазах. Играющие на постоянном повторе концерты воскрешали Детклок из мёртвых. Токи отложил в сторону очки и газету. Дождь уступил место расстилающемуся туману. — Готов к прогулке? — Мне нужна куртка. — Куртка для слабаков. — Тогда я никуда не пойду. Сквизгаару нравилось спорить с Вортузом, особенно если он в итоге получал, что хотел. Сам Токи особо не сопротивлялся, ведь его самого забавляла их перепалка. Он боялся, что из-за слабоумия его друг, с которым он прожил бок о бок около полувека, угаснет полностью. Порой призрак его настоящего полностью терялся в механизме, а после бывший гитарист удивлял его, появляясь снова. Обычно это приводило к мелким размолвкам, практиковался ли Токи на гитаре или нет. В действительности никто из них не прикасался к гитарам. Артрит был тому причиной, и у Сквизгаара он появился первым. Токи ранее полагал, что это станет ударом его статусу самого лучшего гитариста на свете, но приём препаратов и меньше практики сделали своё дело. Настоящее испытание началось, когда левая рука шведа начала трястись. Он швырнул тогда гитару на пол. — Ебать! Я не могу играть в таком состоянии. Наверное, это побочный эффект тех чёртовых колёс. — Может, нам стоит изменить дозировку, или попробовать принимать другие препараты? Если запишешься к доктору, я подвезу тебя. Всё стихло, когда диагностировали болезнь Паркинсона. Разумеется, Токи не обманывал себя, видел, какие тесты и опросы проводили с его другом, дабы выявить проблему. Понимал ли Сквизгаар или просто отрицал, что это значило, но он ни слова не произнес во время процедур. Ему почти что предъявили смертный приговор, судя по тому, что блондин отключился от мира, а доктор объяснял всё Токи. Это было равносильно концу для всего, чем гордился Сквигельф. Эректильная дисфункция уже лишила его статуса ловеласа, а теперь неврологический недуг отнял у него и гитару. Возможно было глупо следить за малейшими проявлениями признаков суицида, но Вортуз не строил иллюзий по поводу того, что мир его друга в буквальном смысле перестал вращаться. Позже он давал Сквигельфу целый коктейль из антидепрессантов и успокаивающих. — Мне больше не нужно, — сказал он однажды Токи, когда тот сидел за кухонным столом со всеми рецептами на руках и раскладывал таблетки по ячейкам органайзера. — Больше ни одну пилюлю в рот не возьму. От них мне только хуже. — Хрен тебе. Будешь выполнять все предписания врача. — Нет уж. — Пока ты живешь со мной, ты будешь заботиться о себе. Если не хочешь, тогда возвращайся в Швецию, и тогда посмотрим, сколько ты продержишься. — Знаешь что? Пошёл ты. С каких пор ты решаешь за меня, что делать с моим здоровьем? Думаешь, что ты, блять, такой крутой, раз тебе не нужно терпеть всё это дерьмо? Токи никогда не говорил подобного, но ему стыдно, что с возрастом у него не было таких проблем. Его разум оставался крепким все эти годы, а постоянное движение держало его тело в тонусе. Он был зол на себя за это, в то время как Сквизгаару становилось только хуже, дрожь усиливалась, речь затруднялась, а кулаки не способны были разжаться. Гуляя по саду, Вортуз остановил кресло-каталку и вытер вновь появившуюся дорожку слюны с подбородка его друга. Сквигельф уставился куда-то в деревья, зрачки максимально сузились. — Эй. — Ja? — Кто отвечает за охранников? — А что? — Как этот человек прошел через них? Как и думал Токи, никого там не оказалось. Галлюцинации были не редкостью. Вортуз обычно подыгрывал, не желая спорить с бывшим гитаристом о его искаженном восприятии, особенно если мерещившееся ему было безвредным. Обычно Сквизгаар негодовал по поводу дезорганизации клокатиров. — Я не уверен. — Надо поговорить с Чарльзом. Неприемлемо, чтобы левые люди шастали тут. — Вероятно он занят сейчас, но мы можем поговорить с ним чуть позже. — Он постоянно занят. Тропа разделяла два озерца с мутноватой водой, подле которых однажды у Токи будут сады. Его тянуло погрузить руки в землю, превратить эту серость в благодать для тела и души. Хоть Сквизгаар и отрицал, но ему нравилось, когда его возили меж распустившихся цветов в августе. Те дни, когда гитарист не разговаривал, а на лице застывало умиротворение, становились драгоценными для Вортуза. Сегодняшний день стал одним из лучших для его друга, а ведь ещё полдень не наступил. Он молчал всю оставшуюся прогулку, его взгляд засверкал вновь, когда Токи усадил его за стол. Он краем глаза следил за мужчиной, растирая лекарство в порошок, добавляя его потом в обед. — Пива хочешь? Ответа не последовало. Решив за него, он поставил банку рядом с тарелками с нарезанными фруктами, овощами и мясом. Жаль только, что его огонёк потух к обеду, он опять ушёл в себя. Каждая ложка давалась с трудом. — Жанна навестит тебя завтра. Надеюсь, вы оба хорошо будете себя вести, пока я отлучусь в город. Сквизгаар долго пытался ответить, но он всё же выдавил из себя слова, когда Токи мыл тарелки. — Она ханжа. — Ты опять за своё, да? — Ничего, скоро она окажется в моей постели. Вот увидишь. Токи засмеялся. Твою мать, проведя столько времени без женщин, Сквизгаар никак не опустит эту тему. Сиделка, что порой помогала Вортузу, относилась к этому по-доброму. Она была слишком молода, чтобы помнить Детклок, как людей, а не как легенду. Её сильная воля побуждала пациентов к борьбе над своими недугами. — Она не пожалеет. Сквизгаар Сквигельф никогда и ни с кем не притворяется, — он прикрыл глаза, когда влажная ткань коснулась его лица. — Возможно, я заставлю её полюбить меня. — Ты многих женщин влюбил в себя, Сквиз. — Ja. Голова Сквизгаара наклонилась вперед, и так он уснул. Убравшись на кухне, Токи отвёз его к окну. Почти ничто не было способно разбудить его, поэтому бывший ритм-гитарист переоделся в тренировочную одежду и встал на беговую дорожку. Он не делал перерывов, так он почти не чувствовал вины; всё ради его друга. Одна мысль о собственной смерти пугала больше, нежели о смерти друга. Если Токи умрёт, что станет со Сквигельфом? Сколько пройдет времени, прежде чем Жанна обнаружит его тело? Куда Сквизгаар пойдёт? Кто будет поддерживать привычный для него распорядок дня? Сможет ли Сквизгаар адаптироваться к чему-то другому? Он был слишком упрям, даже без своего недуга. На горы опустились облака, отчего солнце больше не пригревало Сквигельфа. Его голова дернулась наверх, когда Токи сменил кардио упражнения на приседания. Вытерев пот с лица, Вортуз проверил состояние друга. — От тебя воняет. — Собираюсь в душ. Тебе нужно что-нибудь? — Кто-то опять нассал на меня. Ты выяснил, какой козёл это делает? — Нет. — Мёрдерфейс, наверно. Мудак. Токи выдохнул, когда струя горячей воды ударила в спину. Разве у талантливых людей нет иммунитета к сумасшествию? После постоянных умственных упражнений Сквизгаар не должен был оказаться в таком положении. Но Вортуз рано осознал, что жизнь несправедлива. Им повезло заниматься любимым делом в самом расцвете сил, а с годами удача таяла на глазах. Как бы Токи не мечтал об альтернативном исходе, он принял действительность и делал все, чтобы другу было комфортно. Иногда он вместе со Сквигельфом смотрел старые записи, потягивая пиво. Он вспоминал все отрицательные моменты, но вслух говорил лишь о положительных, выставляя бывшую группу в наилучшем свете. Несмотря на всё то, что они сделали Токи, он давно простил их. Он прожил с ними около двадцати лет, ему не нужно вспоминать старые обиды ещё лет тридцать. Когда их товарищей больше не стало, мир продолжил своё существование, а они постепенно забывали английский. Он и Сквизгаар построили для себя нечто совершенно иное. Они были более чем финансово независимы, так что беспокоиться о деньгах не было нужды. Порой Токи задумывался, когда закончится их сосуществование. Может, Токи найдет себе женщину, обзаведётся детьми и семьей. Однако, молодость ушла. Нэйтан почил незадолго после тридцатишестилетия ритм-гитариста, а старение начало проявляться к пятидесяти. Куда ушло время? По крайней мере, живя со Сквизгааром, у него была удовлетворена потребность в общении и дружбе. Но в последнее время Токи всё чаще задумывался о семье, о потребности жить и общаться с другими людьми. После насыщенного дня Сквигельф утомился. Пока он смотрел на вновь накрапывающий дождь, Вортуз предался своим увлечениям. Модель самолета, над которой он так тщательно работал, присоединилась к остальным на потолке в его спальне. Он дочитал, наконец, роман, а также провозился с новой музыкальной композицией. Слава, что сохранялась в большой тайне, вновь снизошла на него; он под псевдонимом сочинял новые композиции, которые его поклонники называют современной классикой. В мире, что держится сугубо на технологиях, настоящие музыкальные инструменты вновь становятся модными. Любой идиот может извлечь звук из чего угодно, но требовался талант, чтобы соединить все детали механизма в единое целое. Проект раньше принадлежал и Сквизгаару, но… — Вот так, — выдохнул Вортуз, водрузив тело друга на кровать в девять часов вечера. — Отдохни, и завтра утром мы повторим. — Но мы с Пиклзом собираемся потусить сегодня ночью. — И чем займётесь? — Обдолбаемся. Потрахаемся. Как обычно. — Придется подождать. Пиклз уже вдупель. — Как всегда. Позже Токи открыл глаза, словно всего навсего моргнул миллисекунду назад. Лишь взглянув на часы и увидев десять минут четвертого, он понял, что вырубился. Дождь барабанил по крыше, а на улице яростно свистел ветер. Но не это разбудило его, он проснулся из-за тихого хрипа в соседней комнате. Токи на автомате поднялся и направился к другу. С его хаотичным режимом сна Вортуз не удивился бы, что Сквизгаар проснулся. Хрип исходил из грудины бывшего гитариста. Может какой-нибудь кусочек еды попал не туда? Любые такие проявления настораживали Токи; обычно он ждал, когда спустя мгновения дыхание друга выравнивалось, и он со спокойной душой возвращался в свою комнату. Но когда ничего не изменилось, Вортуз, заметно нервничая, стянул со Сквизгаара одеяло. Он откинул непослушные пряди с лица его друга. Его диафрагма замерла, за чем последовало единичное вздрагивание. Вот, если сейчас всё придёт в норму, Токи успокоится. Он ждал. Он ждал слишком долго. Ухо у чужих губ и пальцы на сонной артерии подтвердили самое страшное. Это конец. Так всё и закончилось. Токи лежал в кромешной тьме, слушая барабанящий дождь и чувствуя, как остывает чужое тело. По крайней мере он умер не мучаясь. Он знал, что это произойдет рано или поздно. Но ничто не могло подготовить его к такому. В его груди будто образовалась ещё большая дыра. Его друг скончался, просто так ушёл. Он прижался лбом к стремительно леденеющему лбу его друга, выдавливая из себя слова. — Пошёл ты, сукин сын, чёртов ебучий швед. Пошёл ты. Если бы Токи знал, что это последний день Сквизгаара, он сделал бы его особенным. Не мог он потерпеть до той поры, пока в садах не вырастут цветы, пока птицы не прилетят с юга? Не мог подождать, чтобы вместе просмотреть их концерты, чтобы поддразнить Токи из-за хреновых навыках игры на гитаре? Ещё один день. Пожалуйста, только вдохни ещё раз и мы проведём последний день как следует. Ты не можешь бросить меня одного. Что я буду с собой делать? Всё, чем я жил столько лет, был лишь ты. Привычки взяли верх над горечью. Он привычно посадил тело Сквизгаара в кресло-каталку. Их ждет крематорий. Однако, с таким ливнем в каком состоянии дороги? Рискнёт ли он? Что если он застрянет или наедет на яму? Что хуже, хреновая дорога или сидеть сейчас с мёртвым телом его друга? Тишина давила на Вортуза. Он теперь точно не уснёт. Возможно, стоит подождать. Токи подвёз тело Сквизгаара к окну по привычке, а сам включил телевизор и удалился на кухню, чтобы заварить себе кофе. Перед тем, как раздумывать о жизни в качестве последнего живого представителя Детклок, или о том, как жить без единой души в своей жизни, он ударится в рутину в последний раз.