Помоги мне

— И что дальше? — тихо спросила Флора, внутри искренне боясь услышать ответ. Она видела, как воспоминания одно за другим проносились у него перед глазами. Последние сорок минут они сидели на маленьком диванчике в его гостиной. Он не появлялся в этом доме почти год, и невозможно было не заметить, как сложно ему было там находиться. Флора несколько раз предлагала ему снова остаться у них с Текной, даже ссылалась на захламлённость и пыль, естественно появившиеся в доме, в котором не прибирались восемь месяцев, но Ривен был не приклонен, он хотел вернуться домой. Что забавно, всей этой пыли не было в прошлый раз, когда Фло пробралась сюда с Музой, – видно тогда она видела всё так, как того хотел призрак. Но теперь было видно отчётливо, это не «лёгкая заброшенность», как ей казалось раньше. Всё было куда серьёзней. Когда они пришли, Ривен сел на пыльный диван, абсолютно не замечая облака, поднявшегося с него, и молчал. Очень долго молчал, пока, наконец, слова не полились из него, и он не приоткрыл для неё завесу тайны, вокруг его прошлого. Он говорил быстро и отрешённо, безэмоционально, будто и не о себе вовсе. И Флоре это не нравилось – уж лучше бы он горевал или злился, чем не чувствовал ничего. — Дальше? — вздохнув, произнёс он. Вся его поза говорила о напряжении, тем не менее, голос был тихим, ровным, спокойным. — Тормоза оказались сломаны. Мы повернули на первом же повороте, вернулись в город. Последнее, что я помню, это плачущую Музу, без конца повторяющую, какую ошибку она совершила; свет фар, отражающийся в витрине какого-то магазина одежды, пронзительную боль в голове. А дальше темнота. Холод и темнота… Флора шмыгнула носом, стирая дорожки слёз со щёк, и придвинулась к нему ближе. Ласково положила руку ему на плечо, тихо шепча: «Мне так жаль, Ривен». Но он тут же вздрогнул от её прикосновения, помотал головой и отстранился. — Не надо, — произнёс он, даже не повернув к ней лица. И опять этот безразличный тон, слышать его было больнее всего. Она знала, что он делает это, чтобы побороть чувства внутри него, – значит, он не справлялся, ему было очень больно. — Не надо меня жалеть. Я не виню себя в аварии или в её смерти. Я знаю, что не виноват. Просто от этого не легче. Может и прошло восемь месяцев, но для меня всё произошло будто вчера… Он вздохнул, поворачиваясь к ней. Заглянул в наполненные слезами зелёные глаза. И пусть говорил он без эмоций, в глазах его было столько всяких разных чувств, буря эмоциональных оттенков: от горя и ярости за смерть любимой до облегчения от вернувшихся воспоминаний и благодарности, которую он испытывал к Эмерсон. — Но кое в чём я себя всё-таки виню, — сказал он, похоже, сам себе удивляясь, что сделал это. Фло неосознанно вновь придвинулась к нему, и на этот раз он не отстранился, но и никак не отреагировал на её приближение. — Виню, что был таким слепым идиотом. Что был так занят и безразличен, что не заметил изменений в ней. Виню, что был настолько эгоцентричным ублюдком, — Флора поморщилась от его грубости, — что за целых пять лет так и не смог убедить свою девушку в своих чувствах. Муза всегда была недоверчивой. Она была сломленной бесконечным пренебрежением со стороны отца, одиночеством из-за сложности заводить друзей и запретом на любимое занятие. Поэтому, если она что-то осмеливалась полюбить, это становилось всем её миром, вставало на первое место. И я злюсь, что не смог показать ей, что и для меня она была целым миром. Всё это время Флора смотрела в его глаза и знала, он был искренен. Он, правда, злился на себя за это, пусть и было очевидно, что в этом также не было его вины. Она читала дневник Музы, поэтому понимала, что бы он ни сделал, это вряд ли бы убедило девушку. Да и не нужно было её убеждать в его чувствах. Она прекрасно знала о них. Просто ей было сложно поверить, что кто-то способен любить её долго, что кто-то готов остаться с ней навсегда. Поэтому она всегда искала повод, чтобы убедиться, что и он изменит своё отношение и бросит её. Но Флора не хотела говорить этого Ривену. Ему сейчас вовсе не нужно было знать, что его возлюбленная буквально ждала от него, что он влюбится в другую. Нет, ему нужна была поддержка, ему нужен был друг, который скажет, что всё понимает, что всё наладится. И Фло хотела быть таким другом для него. Поэтому она снова коснулась его плеча, на этот раз не позволяя ему себя оттолкнуть. Крепче стиснула зубы, силясь не заплакать снова. Ему ещё только её слёз не хватало. — Всё будет хорошо. Обязательно, — прошептала она, искренне желая, чтобы всё так и было. Почему он должен был так страдать? Почему эта боль должна была достаться именно ему? Чем он это заслужил? — Мне больно, Флора, — сообщил он, словно читая её мысли. Медленно втянул в себя воздух, продолжая смотреть ей в глаза. — Сердце будто на части разрывается, оно не выдерживает. Боли слишком много. Почему её так много? Я не хочу этого чувствовать. — Шшш, — успокаивающе протянула она, всё-таки снова начиная плакать. Она переместила руку на его спину, разорвав зрительный контакт и поставив на её место подбородок. Шмыгнула носом. — Помнишь, что я сегодня говорила? Чувствовать – это нормально, Ривен. Чувствуй. Прочувствуй всё. И возможно тогда ты сможешь отпустить её. — А если я не хочу? — хриплым, тяжёлым голосом спросил он, облизывая пересохшие губы. Его вопрос застал Флору врасплох. Рука, гладящая спину парня, остановилась. — Я не хочу, Флора. Не хочу этого испытывать. Не хочу её отпускать. Чувства – это такая хрень. Он развернулся к ней всем телом, возвращая контакт взглядов. В его тёмных глазах стояли слёзы – Эмерсон впервые видела его в таком состоянии, и от этого её сердце сжималось, словно в тисках. Он был таким беззащитным, уязвимым. Он был сломлен, и она не знала, как собрать его заново. Из её собственных глаз слёзы бежали уже ручьём. Она снова шмыгнула. — Она нужна мне, Флора… Не в силах больше выносить всю эту боль: и его, и свою за него, Флора потянулась к нему и обняла, по-дружески, поддерживающее; так, как обнимал её он той тёмной ночью. Обняла, чтобы вытеснить боль, чтобы собрать его воедино. Обняла, желая показать, что всё наладится, что мир не рухнул, пусть его сердце и разбито. Обняла, чтобы успокоить, и чтобы успокоиться самой. — Всё в порядке, — прошептала, крепче стискивая руками его шею. Горячее дыхание парня коснулось её шеи, когда он, наконец, расслабился и позволил ей себя обнимать. — Ривен. Пусть сейчас ты этого и не хочешь, но захочешь потом. Ты сможешь отпустить её. Не сейчас, со временем, но сможешь. Все это делают. А я помогу тебе… — Отстраняясь, она уже по инерции посмотрела прямо ему в глаза, не смущаясь и не наклоняя головы. Его глаза уже были абсолютно сухими, будто и не было той влажности в них. — Если ты захочешь, конечно. Ривен молчал почти с минуту, не двигаясь, но и не убирая её рук со своей шеи. Он вглядывался в её лицо, будто оно могло помочь ему ответить на интересующие вопросы. Перебегал с глаз на нос, с носа на губы, с губ обратно к глазам. И так по кругу. Но вот минута иссякла, и он резко подскочил на ноги, заставляя её снять руки с него. Широко распахнутые глаза продолжали смотреть на неё, пока он, сам того не осознавая, пятился назад. И так пока он не упёрся спиной в стену рядом с аркой, ведущей в коридор. На его лице отчётливо читались неловкость и… злость. Почему он злился? И на кого: на неё или на себя? — Я думаю, тебе стоит уйти, — тихо произнёс он, сильно нахмурившись. Ривен наклонил голову с абсолютно несвойственной ему неловкостью. Что с ним происходило? — Мне нужно остаться одному. На меня навалилось слишком много, я не могу сейчас терпеть ещё и тебя. — Флора открыла рот, чтобы сказать, что сидеть в одиночестве – это сейчас последнее, что ему нужно, но он даже слово вставить ей не дал. — Пожалуйста, Флора. Оставь меня. Всего один вечер. А завтра я зайду к тебе, и мы съездим к криминалисту. Он убрал руки в карманы джинсов и поднял на неё глаза. Глубоко вздохнул, стараясь успокоиться, но злость в движениях ещё чувствовалась. Что же такое она сделала, чтобы рассердить его? — Криминалисту? Лейла же ещё не договорилась с ним. Она сказала, что позвонит, когда сделает это. — Это не обязательно. В этом городе всего один криминалист, и мы с ним учились вместе. А теперь, прошу тебя, Флора, убирайся. Она не стала задавать вопросов, возмущаться или обижаться за его грубость – знала ведь, так ему легче, так он защищается. Потому она просто поднялась на ноги и, молча, вышла за дверь, оставляя его одного в тёмном пустом пыльном доме, как он того и хотел. Уже сидя в машине, Флора поняла, что плакала. Она не знала, почему, да и не хотела лить слёзы. У неё для этого не было причины. И, тем не менее, стоило ей только подумать о Ривене, одном в этом пустом доме, о пережитой им боли и о том, сколько ему ещё предстоит её пережить, как глаза снова начинало жечь, и через секунду новые дорожки уже бежали по её щекам. Она не могла взять это под контроль. Пока не могла. На глаза попался приклеенный к бардачку стикер, на котором Лейла написала имя того криминалиста. «Тимоти Коннорс» – значилось на бумажке крупным размашистым почерком. Стирая тыльной стороной ладони слёзы, Флора потянулась за листком. Поднесла его к лицу, рассматривая широкие неровные буквы, написанные зелёной ручкой, и попыталась вспомнить, встречались ли они с ним когда-либо в колледже. Как ни крути, она не помнила парня с таким именем – хотя она вообще редко общалась с противоположным полом во время учёбы, и не сказать, что сейчас что-то изменилось. Пока она всматривалась в бумажку, она и не заметила, как всё её лобовое стекло покрылось паутинкой мелких трещин, а когда заметила, было уже поздно – всё стекло покрылось трещинами так, что сквозь него нельзя было рассмотреть хоть что-то. Флора замерла, прекрасная зная, чьих это рук дело, – как ни пыталась, она не смогла себя заставить произнести её имя, ни после того, что произошло, начиная с ночного визита и заканчивая представлением с тормозами. — Чего ты хочешь? — скорее пропищала она, когда в ушах зазвучали каблуки, они её больше не пугали, она даже ждала их – лучше они, чем давящая тишина, от которой не знаешь, чего ожидать. Лист дрожал в её руках. — Я сделала, что ты просила. Я нашла Ривена, он всё вспомнил. Что тебе ещё нужно? Призрак не ответил. Флора втянула в себя воздух, боясь пошевелиться. Периферийным зрением она отчётливо видела высокую красно-чёрную размытую фигуру, сидящую на пассажирском сидении жука Текны. Она была там секунду, а потом исчезла, словно барахлящая голограмма. Боясь повернуться и увидеть что-то, что ей не понравится, Эмерсон перевела взгляд на стикер в руках. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как квадратный листочек вспыхнул у неё в руках. Испугавшаяся, она обожглась и, зашипев, бросила бумажку. Та, горящая, пролетела мимо сидения прямо на пол салона, после чего быстро потухла, превращаясь в маленькую горстку пепла. Флора посмотрела на средний и указательный пальцы, слегка покрасневшие от ожога. — Посмотрите, а кто-то стал сильнее, да? — прошептала она, нервно, и откинулась на спинку сиденья. Закрыла глаза, мечтая, чтобы всё это было всего лишь кошмаром, долгим-долгим кошмаром.

***

Тимоти Коннорс был единственным криминалистом в крошечном городке на юге Калифорнии. Он хорошо справлялся со своей работой и с гордостью мог сказать, что абсолютно незаменим. У него была репутация в местном полицейском департаменте. Но, тем не менее, это совсем не отменяло того, что все его коллеги наотрез отказывались обращаться к нему как к «доктору Коннорсу» или хотя бы «Тимоти». Для всех них он был просто Тимми. Эй, Тимми, отчёт по моему делу уже готов? Тимми, ты не видел капитана? Тимми, ты на место преступления ездил? Йоу, Тимбо, если ты за кофе, и мне возьми! Это раздражало. Почему они позволяли себе такой неформальный стиль? Они же не сидели вместе в баре. И почему они считали позволительным свалить на него какую-то свою работу? Они даже друзьями не были. Они коллеги. Так почему он должен был всё это терпеть? И ещё лучше вопрос: почему он позволял им это? Вот уже второй час он сидел над телефоном и листочком с номером. Он должен был позвонить очередной матери, и сказать ей, что её сын погиб в аварии, что он не справился с управлением, и его мотоцикл угодил в грузовик, выехав на встречку. Он уже делал это, но каждый раз как первый. Сердце любого родителя разобьётся от подобной новости, и ни один полицейский не хотел её сообщать, а потому работа опять легла на плечи такого удобного Тимми. Он уже собирался набрать номер, как дверь в его лабораторию раскрылась, и на пороге неуверенно показалась молодая девушка. С распущенными длинными волосами цвета карамели и неуверенными зелёными глазами, в длинном розово-голубом сарафане, доходящем ей до лодыжек. Она робко улыбнулась, входя в кабинет и тихо, еле слышно здороваясь. Тимми положил трубку на её место, уже было собираясь спросить, что привело её в лабораторию эксперта-криминалиста, когда следом за ней появился мужчина в тёмно-синей толстовке с натянутым капюшоном на голову так низко, что, если не присматриваться, лица и не различишь. Учась в колледже, Тим был не особо общительной личностью, он больше стремился к хорошим отметкам, а ночами, вместо тусовок с друзьями, строчил программы, которыми в те времена был одержим. Так что за годы учёбы он не нажил большого количества друзей. Чаще всего люди его раздражали, с компьютером было удобнее. Но одного человека он всё же мог назвать чем-то похожим на друга. Только с ним он общался. Конечно, не сразу. Ривен Скотт был ещё тем засранцем вначале, но потом, курсу к третьему, Рив решил, что хочет, чтобы Тимми был среди его друзей, и у того просто выбора не осталось. Ривен исчез восемь месяцев назад, и с тех пор никто о нём ничего не слышал. Другу он отправил очень короткое сообщение из четырёх слов: «Я так не могу». Он понимал, каким ударом стала для него смерть Музы, и потому не разыскивал его, давая время, чтобы смириться. Поэтому он был очень удивлен, увидеть его сейчас в своей лаборатории. — Ривен? — удивился он, когда гость полностью вошёл и закрыл за собой дверь. — Может, назовёшь моё имя погромче? Я всего-то в розыске, — грубо заметил тот, стягивая капюшон с головы и взлохмачивая каштановые волосы, отливающие бардовым в свете лампы. Ха, точно, Тимми и забыл, что Ривен – главный подозреваемый в смерти Музы. Конечно, их прославленная полиция дело так и не раскрыло, надолго отправив его в стопку висяков. — Привет, компьютерная башка. Тимми наклонил голову, чуть улыбаясь. Пока Рив не появился, он и не знал, что соскучился по своему безбашенному, колкому и бесцеремонному другу. Он всегда считал, что их дружба была ему не нужна, что его только раздражало общение с этим кретином. Но это была неправда. Тимми скучал по нему. Возможно, как по грибку, с которым жил долгие годы и вроде как привык, но потом, наконец, избавился от него: вроде и здоровье сберёг, а вроде и привык к нему как-то. — Значит, вернулся, — произнёс криминалист, вставая из-за стола и подходя к паре посетителей. Девушка держалась чуть поодаль, практически спрятавшись за спиной парня. Она казалась ему смутно знакомой, но он не был уверен точно: люди для него не имели большого значения. Он поправил очки и, засовывая руки в карманы джинсов, перевёл взгляд на Ривена. — Почему сейчас? — Я и не уезжал, — просто так заявил тот, пожимая плечами. Девушка за его спиной наклонила голову, тихо вздыхая. Она казалась чем-то расстроенной, даже опечаленной. Крутила в руках резинку для волос, покусывала нижнюю губу, при этом время от времени бросая взгляды на Ривена. Тимми заключил, что этот олух опять в чём-то провинился. — Но это сейчас не важно. Что ты знаешь о смерти Музы? Поднимая голову, девушка нахмурилась на парня и покачала головой. Выглядела она при этом совсем не грозно, а скорей даже мило. Она посмотрела на Тимми, снова надевая на лицо прежнюю робкую улыбку. — Он хотел сказать, скажи нам, пожалуйста, что тебе известно? — Она надела резинку на левую руку, а правую протянула для рукопожатия. — Я, кстати, Флора. — Тимми, — сообщил он, отвечая на её рукопожатие. Он наградил её искренней слегка застенчивой улыбкой. Что-что, а знакомства с девушками ему давались ещё хуже, чем просто попытки завести друзей. — И как ты связалась с этим грубияном? Девушка искренне засмеялась, а её спутник раздражённо закатил глаза, складывая руки на груди. Контраст между этими двумя не заметил бы только слепой. Флора выглядела невинной, мягкой, скромной, она буквально светилась добротой и состраданием. Ривен же никогда особой сострадательностью не отличался. Он был мрачным и грубым, оставляя свою светлую сторону только для одного человека. Поэтому Тимми было очень интересно, как эти двое умудрились познакомиться. — Так, — раздражённо подал голос Ривен, мешая девушке ответить. Посмотрел на неё. — Кончай строить ему глазки. — Он повернулся к другу. — А ты рассказывай. Тимми усмехнулся, вновь наклоняя голову. Он прошёл к своему столу, сел на стул. Не дожидаясь приглашения, Рив сел в кресло для посетителей. Следующая за ним как тень Флора, залезла на стол рядом с ним, садясь в пол оборота, чтобы видеть обоих парней. — Что я знаю? — Прошёл почти год, а он помнил каждый факт из своего отчёта так, словно он написал его только что. Пусть Муза и не была его подругой, она определённо была огромной частью жизни Ривена, поэтому Тимми не мог просто так взять и выкинуть всё это из головы даже после отъезда друга. — Отец твоей девушки – богатый человек, а значит, имеет власть. Он был вне себя, узнав о смерти своей дочери. В самый короткий срок у нас уже были люди из САТЭ*. По их данным Муза ехала примерно со скоростью сто шестьдесят или сто семьдесят километров в час. Возможно, скорость была выше, но она сбавила её, врезаясь в мелкие городские ограждения. — Ривен кивнул, соглашаясь, будто точно знал, что именно так и было. Тимми приподнял брови, но ничего не сказал. — Она наехала на витрину местного магазина-ателье. Тормозного пути не было. Тормозной шланг оказался надрезан и на скорости полностью лопнул. Видео-регистратора в машине не было. — Криминалист вздохнул. — Когда меня допустили до машины, я не нашёл буквально ничего. Да и нечего было искать, передняя часть машины была практически всмятку. Муза ехала одна и, не будучи пристёгнутой, вылетела из машины через лобовое стекло и пробила собой витрину магазина. У неё был осколок в шеи, который повредил трахею и сонную артерию, – она погибла от потери крови. — Он взглянул другу в глаза. — Я сделал всё, что мог, Ривен. Но проводить экспертизу такой машины бессмысленно, там не найти никаких отпечатков – этому не то, что криминалистический свет, вообще ничего не поможет. Ума не приложу, как ребята из САТЭ вообще поняли, что шланг был надрезан… Последнее он произнёс скорее для себя, прекрасно помня, как эти люди прислали ему отчёт по факсу, отказываясь хоть что-то комментировать, и как он потом ещё с неделю добивался, чтобы они предоставили ему доступ к автомобилю. Тимми снял очки, методично принялся протирать их тряпочкой, лежащей на столе. — Отец Музы был в нашем участке и всё выкрикивал, что это совершенно точно твоя вина, что именно ты погубил его дочь. У наших ребят не было других вариантов, и ты остался единственным логичным подозреваемым: машина принадлежала тебе, в подростковом возрасте ты работал в гараже и прекрасно знаешь, как сломать тормоза, а ещё ты пропал сразу после аварии и не выходил на связь. Ни у кого и сомнений не возникло, что это не ты. Внезапно шокирующая догадка посетила Тимми. Он втянул в себя воздух, совершенно забыв об очках в руках, и посмотрел на друга. — Ты был в машине, да?

***

Флора и Ривен шли по тротуару, с каждым шагом всё дальше удаляясь от полицейского участка. Ривен был рад увидеть Тимми, ему нравился этот парень, пусть он и не говорил этого вслух, но то, что сказал его друг, заставило его задуматься. Он и раньше гадал, почему произошла авария: был ли это несчастный случай или специально подстроенное происшествие. Но теперь он не мог перестать думать, кому было выгодно избавиться от Музы, кто так её ненавидел и хотел этого, и кто действительно был способен на это. Но никто на ум так и не приходил. У девушки были абсолютно хорошие отношение со всеми: она дружила с соседями, коллеги любили её и врагов она вроде бы не наживала. Ещё была Дарси, но Ривен сомневался, что она способна на убийство. Как бы он не злился на неё за эти восемь месяцев, он успел узнать её за это время: и нет, она не тот человек, который мог взять и подстроить смерть человека, да и в машинах она разбиралась точно так же, как он в готовке – никак. Устало вздохнув, Ривен провёл рукой по волосам, которые были длиннее, чем те, что он носил обычно, и раздражали его. Вообще-то, с тех пор, как он вернул воспоминания, то есть последние сутки, его многое раздражало. Волосы были не той длины, кроссовки зашнурованы не так, как он любил, солнце светило слишком ярко, мир дышал. Буквально всё его раздражало. Почему всё это могло существовать, когда его Музы в этом мире больше не было? Он старался не думать о погибшей девушке. Стоило только подумать хоть о каком-нибудь незначительном моменте, и сердце сжималось, боль душила его. Он ненавидел это. Но легче было бороться с болью, не позволяя себе её чувствовать, чем не думать о Музе. Вся его жизнь была пропитана ею. Их дом кишил воспоминаниями. Прошлым вечером он прогнал Флору, а потом тут же пожалел об этом, ведь остался один на один с воспоминаниями и болью. Украдкой он бросил взгляд на девушку, что так отважно помогала ему пройти через это. Она была бесконечно смелой и доброй, может даже слегка наивной. Она всем сердцем стремилась ему помочь, совсем не заботясь о себе, отдавая себя без остатка. Это не могло не восхищать его. И в этом была ещё одна проблема Ривена. Она начинала ему нравится. Не этому Ривену, который мог думать только о погибшей девушке, а тому, что какое-то время жил без воспоминаний. Это создавало странный диссонанс эмоций, который он совсем не хотел испытывать: это казалось странным, неправильным, словно то, что он чувствовал без памяти, делало его предателем. Ривен, всё, что ты чувствуешь, это нормально, — сказала вчера Флора. — Ты имеешь право это чувствовать. И пусть он сомневался в этих словах, он очень хотел поверить им. Он же не виноват, что тот другой Ривен не любил Музу, ведь нельзя любить то, чего не помнишь. Но вместо того, чтобы как-то приободрить его, эта мысль только усилило его чувство предательства. Более того, думая так, он как бы оправдывает своё предательство любимой девушки. Покачав головой, чтобы выгнать непрошенные мысли, он собирался отвернуться от шагающей рядом девушки, но только заметил, что она украдкой стирает слёзы со щёк. Она плачет. Почему она плачет? Он чем-то её обидел? Был слишком груб вчера? Возможно так, он не особо контролировал свою злость, когда выгонял её. Ведь именно вчера он и почувствовал этот эмоциональный диссонанс, который привёл его в смятение и разозлил. — Ты чего? — спросил он, надеясь, что не звучит так же грубо, как вчера. Флора остановилась, поворачиваясь всем телом к нему, после чего присела на корточки, уже не скрывая, что плачет. Ривен не умел успокаивать плачущих девушек, и попытки выводили его из себя, поэтому он просто присел рядом, копируя её позу, и посмотрел в её заплаканные глаза. Он думал, она сейчас станет молчать, чтобы он выведывал у неё причину, проявлял интерес – Муза так постоянно делала, когда расстраивалась, но Флора шмыгнула носом и произнесла: — Я только сейчас осознала, насколько страшная это была авария, Ривен. Твой друг сказал «всмятку». — Она облизала розовые губы, заставив их блестеть. Ривен не хотел знать, почему заметил это. — Насколько ты пострадал? Ривен вздохнул, глубоко, набирая побольше воздуха и медленно выпуская его. Ему совсем не хотелось этого рассказывать: он тут же вспоминал дни реабилитации, и в каждом из них была Дарси. Он искренне ненавидел каждый из этих дней. — Тебе не нужно этого знать, — произнёс вместо ответа. — Поверь мне. — Нужно, — настойчиво произнесла девушка. — Ривен, то, что я сейчас рисую в голове, наверняка в сто раз хуже, чем было на самом деле. — Что ж. — Ривен поднялся на ноги и протянул ей руку, которую она приняла, ни на секунду не задумавшись. Он помог ей подняться, тут же резко отпуская её руку. Пригласил продолжить путь. — Помимо черепно-мозговой травмы, о которой ты и так знаешь, был перелом рёбер, локтевой кости и два перелома в ногах: голень и бедро. Не знаю, как Дарси достала меня оттуда, да ещё и от крови избавилась, раз Тимми ничего не нашёл. Восстановление было долгим, но я вроде справился. Он постарался улыбнуться и в доказательство сжал и разжал ладонь. Флора не улыбнулась в ответ. — Мне так жаль, — прошептала Эмерсон, наклоняя голову. Они снова остановились, на этот раз по инициативе Ривена. Он посмотрел на неё. — Никто не должен подобное переживать. Почему ты не злишься? — О, я злюсь, — произнёс он, подходя к девушке ближе и заставляя её посмотреть на себя. — Я очень злюсь, Флора. На того, кто подстроил аварию, на Музу, что была такой идиоткой, раз решила поиграть с тормозами, и на себя, что не проверил эти грёбанные тормоза, когда дал ей ключи. Да и за то, что вообще дал их ей. Только всё это уже не поможет. Раньше я выместил бы эту злость на чём угодно, что бы попалось на пути, даже, возможно, на тебе. Но я много работал, чтобы стать лучше. И я правда думаю, что у меня получилось. Ради Музы. И я не хочу назад. Флора кивнула, опять повторяя «прости» и зашагала дальше. Ривен покачал головой, практически ненавидя, что она без конца извиняется за то, в чём не виновата. Он догнал её, молча следуя следом. Иногда он поглядывал на неё, но сразу упорно отводил взгляд. Он не должен был смотреть на неё. Чувство неправильности снова затопило его. Да так, что он не сразу заметил, что Флора остановилась. Ривен проследил за её взглядом. Она смотрела на дверь, где висела тёмно-фиолетовая вывеска, на которой значилось: «Мадам Гриффин. Медиум». Он всегда со скептицизмом относился к такому, считая всех этих прославленных колдунов, экстрасенсов и медиумов шарлатанами. Но ведь он раньше и в приведений не верил, правильно? Поэтому он, не веря, что говорит это, спросил: — Хочешь зайти?