Тлеющие

— Иди на хер. Четко, даже без запинки. Да, девочка, ты многому научилась здесь, пока меня не было. Повзрослела. Интересно, также прыгаешь в койку ко всем парням с кучей тату на теле? Хотя погоди уже не интересно. Корчишь из себя стерву? Забавно, но вся твоя спесь лишь снаружи. Можешь показывать всем вот этим придуркам, что между нами нечего нет и не было. Просто учились вместе? Ох, детка, да учились мы и вправду многому. На той квартирке, у тебя дома, у меня, в пустом классе, даже все и не вспомнишь. Смотрю на твои накрашенные алой помадой губы и ухмыляюсь. До сих пор любишь красный. Смешно, всегда говорил, что этот цвет тебе подходит. А знаешь что еще забавней? Ты сняла красную прядь волос. Уже неделю с ней не ходишь. И, похер, почему я это замечаю. Просто из любопытства: потому что я ее тебе купил? Хотя постой не надо отвечать, за тебя все говорят твое ебучие оленьи глаза. Ими дыру можно выжечь. Блять, я серьезно. Прекрати. -Интересно, будешь ли ты такой дерзкой, когда Паша узнает все твои грязные секретики? А? Как ты думаешь? И тут я вижу взрыв. Твой взгляд уже не такой бесстрашный, плечи опускаются. А сама ты лихорадочно блуждаешь взглядом мимо проходящих студентов. Ломаешься. Тебе страшно, больно, неприятно. Мне тоже было. Пиздец, как неприятно. Ты и представить себе не можешь. Я разгромил полкомнаты, разбил руки до крови, хотел рвать и метать. А знаешь, кто виноват? Вот, и я знаю. А скоро и все остальные узнают. Так что можешь искать другие таблетки, хотя нет, лучше сразу пулю. Чтобы наверняка. Я могу даже помочь достать. Наконец ты поднимаешь на меня свои глаза. Полные непонимания и страха. И это мой чистый кайф. Когда-то я любил до безумия, когда ты улыбалась. Сейчас я хочу видеть твой страх, отчаяние, слезы. Ты и представить себе не можешь, насколько я тебя ненавижу Тихонова. Какая ирония, девочка, которая была для меня всем, стала назойливой мухой, которую хочется прихлопнуть. И ты знаешь, что я совсем не этого хотел. Но кто виноват, мы тоже знаем. -Ребят, что вы тут застыли то. Сейчас звонок уже. Я понимаю, что давно не виделись и все дела, но потом еще наговоритесь. Ох, бляя. Этот придурок Назар. Как такого недоумка вообще могли взять в эту школу? Портит все мои хорошие моменты. Хотя телка его нечего такая. Ах, да уже, вроде, как и не его. Каким же надо быть придурком, чтобы трахаться с лучшей подругой сввоей девушки? Колоссальным. Хотя. Перевожу взгляд на Нику. Может спросить у нее? Эта сука должна знать как это. Как будто чувствует мой взгляд, поднимая полные боли и страха глаза. И на секунду, кажется, понимает. Воздух между нами разрядили, мимо проходящие ученики стали каким-то белым расплывчатым пятном. И даже этот гребанный звонок не смог заставить меня оторвать от нее взгляд. Она смотрела прямо в мои глаза, и за карой радужкой было, сколько неприкрытого отчаяния, что стало пиздец как не по себе. Руки сами сжались в кулаки, я не должен так реагировать. Я блять ненавижу ее до потери сознания. Но Тихонова смотрит так, будто бы это я отобрал и разрушил весь ее чертов мир. Права, девочка, это я и сделаю. Но чуть позже. Одними губами произношу лишь одно слово. Шлюха И момент упущен, она дергается, толкает меня плечом, и бежит в класс. Что же неплохое начало дня. Я бы даже сказал идеальное. Поворачиваюсь к ничего не понимающему Щербаню, который смотрит в след убегающей одноклассницы. Он все-таки придурок. -Пойдем уже. Чего застыл? Назар еще секунду смотрит, а потом дергает плечами. Будто бы его совершенно не интересует, что же здесь произошло. Правильно его и не должно это интересовать. Пускай разбирается со своим дерьмом. У него его уж очень много. -Да пошли, Дарина будет не в восторге, если мы к ней опоздаем. Вхожу в класс, директрисы еще нет на месте. Отлично. Мне сегодня определенно везет. Взгляд на автомате падает на первую парту. Самойлов сидит один. Эта дура убежала с урока? Ну что же влетит ей и от Дарины в придачу. Не повезло малышке. Данил проходит между рядами в поисках свободного места. Можно конечно сесть к Лолке. Но пока не тянет. Место с Пашей кажется сейчас наиболее подходящим. Все-таки он довольно неплохой парень. И они могли бы быть нормальными друзьями, если бы не одно но. Которое его сводит с ума и выбешивает до потери пульса. -Бро, здесь не занято? -Нет, садись. Ника написала, что ей нездоровится, так что место свободно. Нездоровится ей значит? Ну-ну. -Странно я вот только что разговаривал с ней в коридоре. Все- таки у нее явные проблемы, наверное, не отошла еще с прошлого года, — усмехаюсь, вот тебе и первый подарок, Никуся. — Все-таки после попыток суицида долго восстанавливаются. О, это бесценно. Паша недоуменно смотрит, он совершенно растерян. -О чем ты? -А Ника тебе разве не говорила? Я думал вы вместе и доверяете друг другу, — Гармаш сочувственно покачал головой и похлопал друга по плечу, — Она же и перевелась в эту школу из-за того, что наглоталась таблеток. Еле откачали. Вероника Тихонова сидела на скамейке, счастливо прогуливая урок алгебры. Именно это девушка написала б в дневнике, если бы не этот козел. Ей казалось, что она способна задушить его голыми руками, а потом улыбаться, смотря на бездыханное тело в руках. Зачем вообще он пришел в эту школу? Чтобы портить ей жизнь? Ему мало того что она с собой сделала? И самое противное: она даже не понимала, почему рыдает из-за него сейчас. Обида на этого придурка, с опилками вместо мозгов, или за себя, собственную никчемность, девушка уже не могла разобрать. Казалось, все смешалось в одну сплошную кашу, которую Веронике так и не хотелось расхлебывать. Как собственно не хотелось думать, что будет дальше, и что Данил выкинет в другой раз. Все что ей сейчас было нужно — это вечер на кухне с мамой или теплые объятия Паши, с которым, впрочем, дела шли не так хорошо. И все из-за Гармаша. Боже, сколько проблем из-за одного парня. Пусть и когда-то любимого и самого нужного. Об этом ей также не хотелось думать. Да и казалось, что больше не придется: появился Паша, новые друзья, а прошлое осталось в прошлом. До того, как Даня не пришел в ее школу, разбивая все надежды на нормальную жизнь. Телефон неприятно завибрировал, а смс на телефоне чуть не заставила ее биться головой об лавку. «Детка, начинай придумывать отмазку для своего любимого парня. Не каждый день узнаешь, что твоя девушка психопатка-суицидница. Хотя это еще цветочки, что будет, когда Паша узнает, что его девушка еще и шлюха. Спасибо скажешь потом». И она зарыдала еще громче. Разодрала рукав блузки, смотря на родимое пятно. Судьба такая сука, неужели это такая смешная шутка: издеваться над Вероникой Тихоновой? Уголек. Хотелось содрать эту метку, отпилить себе руку. Чтобы не вспоминать как его пальцы касались их общей метки у нее на руке. А в голове этот дурацкий голос шепчет: "Уголек". И Вероника заливается истерическим смехом, несмотря на реакцию людей. Они ведь еще и гребанные соулмейты. Любил ли он ее? Да. До безумия, так что сводило челюсти. И это не шутка. Когда все это началось даже как-то так сразу и не скажешь. Вместе с первого класса, два года сидели вдвоем по велению учительницы, жили в домах по соседству. Ну типичный сюжет среднего романа. Когда все закончилось? Да ну на хер. Не та тема. Совсем. Парень перевернулся на живот, уткнувшись носом в подушку. Было уже где-то часа 4 или 5. Сон не шел. Она опять занимала все его мысли. Опять. Гармаш уже ненавидел это слово. Ее ненавидел. Красные пряди, тонкий нос, прямые губы. А самое противное то, что сам сюда и приехал. Из-за нее. Парень шумно выдохнул, переворачиваясь на другой бок. Смятое одеяло давно валялось на полу. Свет луны кое-как пробился сквозь плотные занавески, но этого света лишь хватало на небольшую полоску на столе. Ему вдруг захотелось раствориться в этой комнате, не думать, не знать. Забыть. Просто нахер. Надо переключиться. Данил берет в руки телефон. Номер находится быстро. Ну конечно, ведь он каждый день пишет ей смс. Пугает. Вызывает ненависть к себе. От этого легче и проще. Да и разве он не это чувствует? Теперь в комнате виднелся и его лицо, освещенное светом с экрана телефона. Усталое, но с глазами полными решимости. Она заплатит за все. Он лихорадочно набирает смс. Буквы сами складываются в слова. Просит бросить Пашу, нет. Не просит. Сори. Приказывает. Да. Доигралась. Пускай помучается, вены себе вскроет. Может хоть на этот раз выйдет. Ему совершенно похуй. Левое предплечье жжет, там, где эта гребанная метка, как удавка на его шее. Ну уж нет, не после всей той хрени, что она сделала. Уже не будет, так как когда — то. И он первый кто это не допустит. В голову как назло нечего не лезет, кроме одного эпизода, который он неустанно прокручивает у себя в голове. Раз за разом на повторе, его память будто бы издевалась над ним. Их последний нормальный вечер перед всей хуйней, что она сделала. И он, почему-то постоянно об этом думал, разбирая все детали до тошноты. Будто бы доказывая себе, какая она все-таки сука. И он желает, чтобы она сдохла. Данил грубо прижимает ее к стенке, обхватывая руками лицо. Как же скучал. Боже, идеальна. Она чертовски идеальна… Его девочка. Вероника стонет ему в приоткрытые губы и сильнее вжимается в мужское тело. Блять. Она поехавшая. С ума его сводит. Гармашу ничего не остается, как впиться губами в этот ротик, а Тихонова сразу же с готовностью отвечает. Впускает его язык в свой рот. Позволяет целовать грубо, влажно, так нахрен… пошло. И у него сносит крышу. Приподнимает легкое тело, вынуждая обхватить ногами торс. А она будто бы этого и ждала, выгибается так, что хрустит позвоночник. Парень переключается на ее шею. Тонкую, с таким охренительно крутым запахом ванили. Господи. Дай мне сил. Кусает нежную кожу, зализывает языком маленькие ранки. Оставляет красные пятна. Доказывая ей, себе, что она его. Настолько его, что охренеть можно. И у них обоих едет крыша, когда девушка выгибается в его руках, стягивая с себя свитер. И Данилу, кажется, что он умирает, когда она наклоняется и проводит языком ему по горлу. Так маняще. — Дразнишься? — рычит и сжимает бедра с такой силой, что завтра точно останутся синяки. Но ей кажется плевать. Она трется об него, как заведенная. Хочет. А потом и вовсе выбивает из головы все мысли. -Люблю тебя. И они разбиваются, потому что в следующую секунду он уже набрасывается на ее грудь. Как изголодавшийся зверь в пустыни. Сжимает руками, прокручивает соски, оставляет багровые пятна. А она как заевшая пластинка, стонет ему это треклятое слово. И это настолько охренительно, что он готов делать что угодно, чтобы она шептала ему это каждый день. Каждую грёбанную ночь. Потому что если не она, то больше никто. Это он давно для себя уяснил. Ника проникает руками под его футболку, оглаживая грудь, чуть царапает спину, чувствуя, как напрягаются под ее руками мышцы. Ей мало. Она хочет чувствовать его кожу. -Сними, — то ли просьба то ли приказ. Он не знает, как это расценивать, но слушается, помогая девушке снять с него давно ненужную футболку. И на миг замирают оба. Разгоряченные, сходившие с ума по друг другу всю эту нескончаемую неделю. Она так чертовски сексуально улыбается. А в глазах демоны. Знает, как на него действует. Стерва. Он еле дышит от того насколько сильно хочет эту девушку. Его девушку. — Ты специально это делала. Не спрашивает, нет, констатирует этот факт. Чертовка мучила его всю неделю. Ему казалось, что он каждый раз сгорает заживо: когда видит, как она ест, флиртует с каким-то парнем, играет в теннис, улыбается всем, кроме него. Он не помнил: из-за чего они поссорились, но то, как она его провоцировала, заполнил отлично. Теперь его ход. Гармаш бросает девушку на кровать. И следом за ней наваливается сверху. Шепчет на ушко. -Теперь моя очередь тебя дразнить. И Нике кажется, что от этого на ногах сводит пальцы. Его голос так громко многообещающий. И в следующую секунду Даня прикусывает кожу прямо над бешено пульсирующей жилкой. Руками, освобождая девушку от лифчика, бросая его, куда-то в угол комнаты. Смотрит жадно, рвано глотая воздух. Следующая мысль, которая приходит ей в голову одновременно пугает, но в то же время доводит почти до оргазма. И она не сдерживается и громко стонет ему в губы. — Ты такой… мой. Парень улыбается, запускает руки волосы своей маленькой бестии и со смешком поднимается к лицу. Отвечая лишь два слова, перед тем как окончательно сойти с ума. -Твой. Навсегда.