Another verity

      Кларк так не хотелось открывать глаза. Впервые за долгое время она ощущала себя удивительно спокойной и умиротворенной, окруженная тишиной и пустотой. Сознание было абсолютно чистым, не затуманенным переживаниями, страданиями и бесконечными терзаниями. Все было так просто и ясно настолько, что это невероятно подкупало, ведь можно больше никогда не открывать глаза, остаться в этом состоянии навсегда.       Тонкая нить, связывающая ее сознание с реальностью пару раз грозила разорваться, оставляя девушку в этой плотной и давящей тишине, стискивающей виски своей железной хваткой и давящей на черепную коробку изнутри, но она боролась. Держалась изо всех сил, потому что чувствовала, что кто-то постоянно гладит ее по голове, слышала, как чей-то далекий мягкий голос шепчет ей из пустоты «держись, Принцесса». И она цеплялась за эти слова, словно за спасательный круг, в полной уверенности, что этого не может быть. Видимо, у нее были галлюцинации, столь живые и реальные, раз она видела перед глазами веснушчатое лицо Беллами, чувствовала тепло его рук и его запах. "Предсмертная агония", думалось Кларк. Как иначе можно было это объяснить?       Гриффин пару раз приходила в себя, делая титаническое усилие для того, чтобы разомкнуть веки и увидеть яркий свет больничных ламп, услышать откуда-то издалека гомон разных голосов, сливавшихся в одну какофонию. Это всегда длилось не дольше пары секунд, потому что сил поддерживать состояние бодрствования совершенно не было. Но она определенно продолжала бороться.       Спустя долгие пятнадцать часов Кларк Гриффин, наконец-то, открывает глаза. Люди, все это время сидящие за дверью и ждущие этого момента, ни разу не усомнились в том, что она придет в себя. И когда это, наконец, произошло, никто не смог сдержать своих эмоций. Эбби, все это время сидевшая уткнувшись в плечо Кейн, тихонько заплакала, давая волю слезам радости. Мэди впала в состояние безумного воодушевления, бегая по коридору и по очереди обнимая своих товарищей. Рейвен лишь устало улыбалась, не имея сил что-либо сказать после всех событий прошедших суток. А Беллами… лишь облегченно вздохнул, не смея позволить себе чего-то большего. Навязчивое ощущение того, что он во всей этой ситуации лишний, никак не желало покидать его, не смотря на более чем доброжелательное отношение Гриффин-младшей к нему. Это не скрылось от внимания присутствующих, но все предпочли молча потакать маленькой прихоти Мэди, понимая, в каком стрессе та сейчас прибывает. Пожалуй, одному Беллами не казалось, что девочка в каком-либо шоке от всего произошедшего.       На самом деле, меньше чем за сутки им удалось неплохо подружиться. Мэдс так и висла на шее старого друга своей матери, рассказывая ему разные интересные истории из своей жизни, либо делилась некоторыми из своих самых безобидных видений, где непременно присутствовал Беллами. Через пару часов он так к этому привык, что ему перестало казаться это странным или хоть сколько-нибудь ненормальным. Парень будто свыкся с тем, что дочь Кларк немного не от мира сего.       Тяжело было описать эмоции, которые одолевали его после разговора с Рейвен, и слава богу, Мэди, осознанно или нет, сделала все возможное, чтобы отвлечь Беллами от этого. Все эти маленькие разговоры, детские игры, в которые девочка заставляла его играть с ней, непременно отвлекали его от навязчивых мыслей в голове, от едкой горечи осознания своих прошлых ошибок и промахов. Она спасала Блейка, и он был глубоко ей благодарен за это. К тому же, Мэделин излучала уверенность в том, что с Кларк все в порядке настолько сильно, что это проникало, казалось, в саму его суть, не давая ему усомниться в силах Гриффин ни на секунду.       И вот она очнулась, и мгновение разрушилось. Эбби, Маркус и Рейвен недобро косились в его сторону и ждали, когда он добровольно покинет больницу, Беллами это знал. И даже в чем-то был с ними согласен. Сейчас явно не время для душещипательных разговоров, выяснения отношений и раскаяния. Кларк и так не сладко, не хватало ей только Беллами с его чувством вины.       - Мэди, - тихо подозвал он девчушку так, чтобы никто другой не заметил. – Мне пора. Передай Кларк, когда увидишь ее, что…       Парень запнулся на полуслове. Что она могла передать? Что он мог сказать ей?       - Я все расскажу ей, не беспокойся, - тихо прошептала девочка, не давая Беллами и слова сказать. – Приходи к нам как-нибудь, когда все устаканится. Я буду тебя ждать.       Она порывисто обняла Беллами всего на мгновение и впорхнула в палату своей матери вслед за Кейном. Блейк был так безумно благодарен этой маленькой мудрой девочке за ее понимание и честность, за ее открытую душу и чистое сердце. Именно с этим чувством он покидал центральный госпиталь города Вашингтон, отправляясь навстречу своим насущным жизненным проблемам,в ждущий его дом. Всего пара недель, а он уже не хочет возвращаться туда, видеть этот маленький уютных домик, ощущать привычное тепло и уют. Кажется, Беллами был совершенно безнадежен.

***

      Кларк ненавидела болеть. Просто терпеть не могла ощущать себя беспомощной и бесполезной, когда каждый окружающий ее человек норовил проявить заботу и участие по отношению к ней. Ей был омерзителен тот факт, что она не способа выполнять элементарные действия сама, и постоянно требовалось звать кого-то на подмогу. К тому же, Гриффин просто не могла вынести, что она, как врач, не способна лечить себя сама. Девушка была неплохим доктором, и как только ее голова перестала кружиться, а руки смогли наконец-то отойти от оцепенения, вызванного наркозом, ей не составило никакого труда поставить себе диагноз.       Черепно-мозговая травма - очевидный вывод, для которого не надо было учиться столько лет на медицинском факультете. При таком столкновении этого было просто не избежать. Раны от битого стекла по всему лицу и шее тоже не требовали врачебных навыков для диагностирования. Девушке страшно было представить, как она выглядит с такими ранениями, но об этом можно подумать попозже. Что в действительности вызывало опасения, так это то, что она не могла глубоко вздохнуть. Грудную клетку туго фиксировала повязка, не давая делать резких телодвижений, а тонкая струйка обезболивающего, втекающая по пластиковой трубке прямо ей в вену, приглушала боль, но не убирала ее полностью. Каждый вдох, даже самый неглубокий, отдавался неприятным жжением где-то в районе груди. Приступы паники накатывали на Кларк каждый раз, когда она не могла вобрать в себя столько кислорода, сколько требовалось ее организму. Ей никак не удавалось контролировать это ощущение безысходности и страха, идущее откуда-то снизу неприятной волной по всему телу, заставляя мурашки бегать по спине. Это был невыносимый замкнутый круг боли и паники. Из-за неконтролируемой тревоги дыхание учащалось, усиливая болевые ощущения и сдавленность в груди, что влекло за собой новую паническую атаку. Потребовалось несколько часов, чтобы девушка приспособилась дышать в этом новом для нее состоянии. У нее оказались сломаны два ребра, которые и послужили причиной затрудненного дыхания, ушибы нескольких внутренних органов. В целом, Гриффин легко отделалась, потому что скорость при столкновении была небольшой.       Окружающие, по факту, делали из мухи слона, сетовали, что их бедняжка Кларк могла умереть, обеспокоенно ахали и охали над ее постелью, причитали и еле сдерживали слезы, глядя на блондинку, временно прикованную к постели. На все это девушка лишь раздражительно закатывала глаза, неустанно цепляясь взглядом за Рейвен, которая не была настроена так истерить. Рейес обладала абсолютно таким же, как и Гриффин, рациональным мышлением, не была склонна драматизировать события и вполне успешно владела собой и своими эмоциями.       Несколько дней Кларк промучилась в реанимации, лежа взаперти совершенно одна, лишенная каких-либо развлечений и общения, под постоянными капельницами, которые делали ее больше похожей на овоща, нежели на человека. Сильные обезболивающие, которые ей услужливо колола медсестра несколько раз в день прямо в грудь в место перелома ребер, облегчали ее страдания, но не то, чтобы сильно. Из-за сотрясения мозга ей нельзя было смотреть телевизор, читать или еще хоть как-то напрягаться. Что больше всего раздражало блондинку, она не могла поговорить ни с кем, кроме своей матери, дольше чем три минуты. Даже с Мэди. Ей лишь сообщили, что с девочкой все в порядке, пара царапин и легких ушибов, и что она поживет у Эбби и Маркуса некоторое время. Ее привозили каждый день, просто чтобы обнять мать, сказать как прошел день и отправиться по своим делам дальше.       Не то, чтобы Кларк не любила свою мать, но иногда присутствие Эббигейл было просто невыносимым, ее покровительственно снисходительная манера речи будто дергала за каждый нерв в теле девушки. Это была какая-то усиленная тренировка ее терпения, порой переходящая в откровенное издевательство. Мать не желала говорить об аварии, ссылаясь на то, что это лишь лишний раз тревожит Кларк, оживляя воспоминания о той ужасной ночи, и может воспрепятствовать процессу ее выздоровления. Блондинку же это просто напросто бесило. Спустя пять дней она не выдержала и потребовала у матери пригласить Рейвен, и пригрозила, что сама встанет и уйдет из этой чертовой больницы. Девушка причала так громко, что грудь просто раздирало от невыносимой боли, и данная картина, видимо, наконец-то подействовала на Эбби. С тяжелым сердцем она дала Кларк телефон, и терпеливо подождала, пока та быстро напечатает сообщение подруге. «Рей, умоляю, спасай меня отсюда. Или я уйду домой на своих двоих. Кларк».       Телефон ей, конечно, никто и не подумал оставить. Это лишнее напряжение для ее бедного, травмированного мозга.       Девушка не знала, что можно быть настолько неблагодарной и безучастной к заботе, которую к тебе проявляют окружающие. Весь персонал больницы ходил перед ней на цыпочках, старался услужить, постоянно спрашивал о ее состоянии, ведь она была не просто пациентом. Кларк была их коллегой, они всего лишь проявляли заботу, а ей это было противно. Конечно, виду она не подала ни разу, лишь улыбалась и непременно благодарила за то, что они уделили ей время. А про себя посылала к черту каждую доброжелательную фразу, сказанную в ее сторону.       Гриффин никогда не была стервой. Кто знает, быть может это травмы так отвратительно влияли на ее поведение, или же осознание собственной беспомощности, но ей порой от самой себя становилось противно.       Все эти дурацкие чувства улетучились, когда вечером того же дня в ее палату ворвалась Рейвен с охапкой мелких кустовых роз, источающих тонкий терпкий аромат. Это были любимые цветы Кларк. Бог знает, откуда она их взяла глубокой осенью, и как вообще вспомнила о них, но этим непримечательным жестом, этим маленьким знаком внимания, она смогла поднять настроение своей беспомощной подруги в тысячу раз.       Рей аккуратно поцеловала Гриффин в лоб, стараясь не задеть ни одного шва на ее бледном лице, пристроила букет в неизвестно откуда взявшуюся вазу, и уселась на стул возле ее кровати. Вид у нее было уставший, но легкая улыбка-ухмылка, такая типичная для Рейес, не покидала ее лица. Она с трудом закинула ногу на ногу, помогая себе руками и внимательно посмотрела на Кларк.       Инженера одолевали серьезные сомнения. В коридоре, прямо перед палатой Гриффин ее поймала невероятно взвинченная Эбби и потребовала ни коим образом не упоминать Беллами и его причастность к спасению ее дочери, ссылаясь на рекомендации врача, режим спокойствия, слабые нервы и прочую чушь, которую Рейвен перестала слушать через пять секунд после начала разговора. Удивительно, как Эббигейл удавалось все еще считать Кларк маленьким эмоционально незрелым ребенком, неспособным адекватно реагировать на действительность. Рейес это казалось диким, непонятным, абсурдным. И сейчас она разрывалась между пустыми просьбами Гриффин-старшей и здравым смыслом, подсказывающим ей верное решение.       - Ты заставила нас нефигово поволноваться, детка, - бодро начала Рейвен.       Это был первый их нормальный разговор, после того, как Кларк пришла в себя, и они обе не могли сдержать довольных улыбок. Рейвен ведь себе места не находила все эти дни, пока ее единственная близкая подруга валялась в больнице, страдающая от невероятных болей. Чувство вины давало о себе знать каждый раз, когда мысли тем или иным образом возвращались к Кларк. Глупо было думать, что она как-то причастна к этой аварии, но привыкшая все анализировать и сопоставлять Рей пришла к неутешительному выводу, что если бы она не купила чертовы билеты в кино, Гриффин не пришлось бы ехать неизвестно куда за дочерью и никакой аварии бы не было, ничего этого бы не произошло. Но Рейвен благоразумно решила не делиться с блондинкой своими терзаниями, ведь у них был разговор поважнее.       - Уж прости, Рей, - кривая усмешка перекосила лицо Гриффин. – Все так переволновались, будто они попали в чертову аварию, а не я.       - Ну, знаешь ли, то, что мы увидели, когда тебя привезли в больницу, было жутковатым. Даже я испугалась просто до одурения, что уж говорить о твоей матери, которая всегда страдала гиперопекой.       - Кстати об этом, - осторожно начала Кларк, подводя Рейвен к тому разговору, из-за которого ее собственно и позвала. – Мне, кажется, отшибло память от удара, или я сразу отключилась, но я не помню, как оказалась в больнице. Помню фары, удар и столкновение, жуткую боль в лице. А потом я открыла глаза уже в реанимации. Будь другом, постарайся восстановить пробелы в моей голове, потому что остальные отказываются это делать по каким-то совершенно идиотским причинам.       Рейвен тяжело вздохнула и откинулась на спинку стула. Она не могла предугадать реакцию подруги на то, что она собиралась ей сказать. Впадет ли она в отчаянно задумчивое молчание, как Беллами? Начнет ли плакать и биться в истерике? Второй вариант был крайне нежелателен, даже губителен, из-за все еще сломанных ребер.       - Знаешь, почему зрелище было жутким? – вкрадчивым голосом начала Рейвен. – У входа в госпиталь остановился черный джип из которого вывалилась Мэди, а через несколько секунд показался насквозь вымокший Беллами Блейк, весь в крови, несущий твое израненное тело.       Она умолкла, наблюдая за реакцией Кларк. Та сначала не поверила своим ушам, затем, видимо, смысл слов до нее все-таки дошел, и она закусила губу, сдерживая рвущиеся наружу комментарии.       - Значит, мне не показалось, - заключила она через некоторое время. – Мне чудилось, что кто-то зовет меня «принцесса», когда я была без сознания. Но только один человек на всей чертовой земле меня так называет, поэтому я не восприняла это всерьез. Подумала, что это глупая слуховая галлюцинация.       Рейвен коротко пересказала Кларк все подробности аварии, начиная от звонка Мэди, заканчивая их приездом в больницу. Она в красках описывала происходящее, экспрессивно взмахивая руками, изображая мимикой весь спектр эмоций, который выдавала в ту ночь ее мать. Коротко говоря, старалась веселить Кларк как могла.       - Ты и правда врезала Беллами? – сквозь сдавленные хихиканья, не способная смеяться по настоящему, спросила Кларк.       - Ну, естественно. Отвесила такую сочную пощечину, что щека наверняка до сих пор горит, - самодовольно хвасталась Рейвен.       Рейес была жутко довольно собой и совершенно этого не стеснялась. Она ждала этой встречи с Блейком ничуть не меньше, чем Гриффин, и хотела поквитаться с ним, наверное, даже больше, чем она.       - А потом мы серьезно поговорили.       - Нет, только не говори мне, что ты совала свой красивый носик в наши отношения.       - Прости, Кларк, но именно это я и делала.       Кларк скривилась, боясь именно этого. С самого начала она подозревала, что брюнетка не удержится от выяснения отношений с Беллами, будет ворошить прошлое и лезть не в свое дело.       - Я выяснила, почему он уехал шесть лет назад, если тебе это, конечно, интересно, Гриффин, - заговорщически прошептала Рей.       - Хочешь сказать, он так просто взял и выложил тебе все мотивы своих отвратительных поступков?       Рейвен коротко кивнула, но блондинке не верилось в это. Любопытство заставляло ее пытаться приблизиться к Рейвен поближе, игнорируя нарастающую боль. Ей нужно было узнать правду, ведь вся эта ситуация была подобна черной дыре, высасывающей из Кларк все силы и эмоции на протяжении долгих лет. И теперь, когда разрешение всех ее проблем лежало на поверхности, лишь руку протяни и узнаешь правду, Гриффин была даже готова простить Рей ее нездоровое желание совать свой нос в чужие дела.       - Я считала Беллами поганым предателем, мудаком, разбившим тебе сердце, но я никогда не думала, что он просто непроходимый тупица.       Кларк с недоверием и недоумением уставилась на подругу.       - Блейк настолько же сильно любил тебя, насколько и боялся потерять. Ему была невыносима сама мысль о том, что ты можешь разбить ему сердце, что он решил опередить тебя и уехать, - Гриффин решительно не понимала ни слова из того, что говорила Рейвен. – Помнишь тот день? Уверена, что ты запомнила его во всех деталях. Мы говорили что-то о вашем с Беллом будущем и тогда ты нашла фотку Финна, помнишь? Ты сказала, что никогда не любила его, а Белл был там. Он слышал тебя. И его дурья башка восприняла эту глупую фразу на свой счет.       - Ты же не пытаешься мне сказать, что он бросил меня из-за обрывка фразы?       - К сожалению, пытаюсь.       Гриффин чуть не задохнулась от ярости, отзывающейся жгучим чувством, проникающим в каждую клеточку ее легких. В ее голове было столько вариантов этого разговора, за шесть лет она столько всего себе напридумывала, но реальность оказалась такой невероятно… тупой? Неужели какая-то глупая фраза, разрушила ее жизнь? Беллами никогда не казался ей человеком, который будет принимать такие серьезные решения, основываясь на подобных сомнительных фактах. На чертовом обрывке фразы!       Девушка медленно закипала, до боли сжимая кулаки и стискивая зубы. Она так долго злилась на него, что просто сроднилась с этим чувством, оно стало частью ее самой, но к превеликому сожалению, Кларк так и не научилась ненавидеть Беллами Блейка. Пыталась, заставляла себя, но ничего не выходило.       "Иногда лучше оставаться в блаженном неведении, потому что правда может оказаться для тебе неприемлемой", думалось Кларк.       - И что мне теперь с этим всем делать?       - Смирно лежать и выздоравливать, Кларк, - Рей скрестила руки на груди. – Не думаю, что об этом должна сообщать тебе именно я, но Эко не просто девушка с которой он обжимался на Хэллоуине. Она его невеста.       Вот так вот.       Н-Е-В-Е-С-Т-А.       Кларк смаковала это слово на кончике языка. Невеста. Первую секунду ее захлестнула неудержимая и совершенно неоправданная ревность, но ясный ум взял все под свой контроль. Беллами двигался дальше, он смог пережить всю эту драму. Перерос это. И даже несмотря на то, что это была Эко, что уже по определению было странно, Кларк даже порадовалась за него. Его жизнь вполне нормальна, именно такая, какой и должна быть. Он наверняка купил уютный домик, они пьют какао перед камином по вечерам и любят друг друга. Да, так было легче. Это отрезвляло.       - Мне жаль, Кларк.       - А мне нет.

***

      Время течет неумолимо медленно, когда все дни насквозь пропитаны праздностью и ничегонеделанием. Когда Кларк наконец-то отпустили домой, девушка чуть ли не вприпрыжку выбегала из больницы. Вернее выбегала бы, если бы каждый шаг все еще не давался ей с болезненным усилием. Но сегодня она была так счастлива, что совершенно не обращала внимание на боль. Да, дома ее все еще ждал постельный режим, но там не было нянек, указывающих ей что и как делать. Разве что Мэди, которая с полной ответственностью подошла к уходу за больной матерью.       Они обе вежливо, но довольно настойчиво отказались от предложения Эбби пожить с ними какое-то время, сойдясь на том, что она будет возить Мэди к психотерапевту на сеансы каждый второй день. Ни Кларк, ни Мэдс не вытерпели бы ни одной лишней минуты присутствия Эббигейл в их жизни. К тому же, они невероятно соскучились друг по другу. За шесть лет их совместного проживания, это был первый случай расставания на такой длительный срок, и Мэделин уже на стенку лезла, осознавая как здорово и свободно ей жилось с приемной матерью. После аварии все старались огородить ее от любых возможных гипотетических опасностей, Кейн даже вознамерился приставить к ней охрану, но Мэди потребовала на это место Беллами, и Маркусу пришлось поубавить свой пыл.       Кларк ощущала странную легкость в своем сознании с того самого разговора с Рейвен, и совершенно не могла объяснить свое состояние самой себе. В тот день она была уверена, что продолжит думать о всей этой ситуации и убиваться по тому, что уже давно осталось в прошлом, но реальность была отрезвляющей. Головные боли, болезненно сращивающиеся кости, каждодневные уколы и процедуры подчинили весь день девушки определенному распорядку, в котором не было места пустым мыслям. Дома тоже хватало забот, учитывая что все действия Гриффин выполняла со скоростью улитки или же вообще не была способна выполнять.       Больше всего, как оказалось, ее мысли занимал не Беллами, а ее работа. Ей безумно не хватало врачебной практики. После мучительно долгих лет, проведенных в медицинском, блондинка и помыслить не могла, что будет скучать по своей работе. Бесконечный круговорот пациентов, осмотров, постановки диагнозов. Только сейчас она осознала, какое удовольствие получала, просто выполняя будничные обязанности врача. Она даже тосковала по сплетням за кофе в ординаторской с медсестрами и язвительным шуточкам Джексона. Но пришлось смириться с тем, что она выпадет из работы на пару месяцев в лучшем случае. Никто не допустит ее к больным, пока у нее так часто возникают головокружения, пока дрожь в руках не прекратит появляться и внезапно исчезать когда ей заблагорассудится.       Единственной отдушиной Гриффин во всей этой ситуации были карандаши и бумага. Если бы не мечта идти по стопам матери и приносить пользу обществу, она наверняка стала бы художником. Закончила бы Академию Изящных Искусств и посвятила бы всю свою жизнь живописи. Ей так нравилось изображать природу, передавая красками мельчайшие детали рельефа, каждый листик на каждом дереве. Второй ее страстью были портреты, неизменно выполненные исключительно простым карандашом. Этого мисс Гриффин было вполне достаточно, чтобы лица были практически неотличимы от своих оригиналов, чтобы передать весь спектр эмоций изображаемых ею людей. Словом, девушка была весьма одарена.       В ее рабочем альбоме уже накопилось с десяток портретов людей, которые она нарисовала за время своей болезни. Среди них были и те, с кем Кларк уже давно не виделась, как, например, Октавия Блейк, так и ее самые близкие – Мэди и мама. Вдохновение само подсказывало следующую «жертву» для проворного карандаша блондинки, и вот на нее уже смотрит печальный Финн. Немного усилий и напряженной работы памяти, и портрет ее отца, Джейка Гриффина, не отличить от фотографии, висящей в ее спальне.       Мэди как-то попросила Кларк нарисовать пару картинок из ее видений по словесному описанию и они провели целый вечер за письменным столом, стараясь сделать изображение максимально схожим с тем, что она видела. У девушки жутко болело абсолютно все от долгой однообразной сидячей позы, но это отходило на второй план, когда она видела воодушевленное лицо дочери. Как итог, они получили два совершенно разных рисунка. На одном был город, в центре которого возвышалась одиноко стоящая башня, а на другом был совершенно противоположный пейзаж – весьма технологичный корабль, дрейфующий по глубинам космоса на фоне золотистой россыпи звезд и детально проработанной Земли. Медс пищала от восторга, восхваляя таланты матери так высокопарно, что та никак не могла прекратить смеяться, даже несмотря на дискомфорт в районе груди.       Именно так протекали их дни.