Это я убил вашего брата, Наннерль.

      В комнате повисло озадаченное молчание. Наннерль застыла в дверном проёме, словно мраморная статуя - рот приоткрыт, словно она что-то хочет сказать, тонкие брови удивлённо вскинуты, в больших глазах читается немой вопрос. Цепкий взгляд композитора заметил, что девушка как будто даже ещё больше похудела, хоть это и казалось невозможным - о скулу, кажется, можно было порезаться, подбородок заострился, пальцы, нервно, до побеления костяшек сжимающие лежащую на плечах накидку, стали ещё более тонкими и прозрачными. -Герр Розенберг... Герр Сальери... Я...-девушка явно была растеряна, не знала, что сказать, её взгляд беспомощно метался от одного мужчина к другому. Сальери замер с бутылкой в руке, не мигая глядя на Наннерль округлившимися глазами, граф удивлённо смотрел то на композитора, то на юную фройлен. Наконец, отмерев, директор театра поспешно сделал поклон в сторону девушки. -Фройлен Моцарта, моё почтение. Я крайне удивлён вашим появлением здесь... -Я...- Наннерль говорила почти неслышно.- Я...хотела бы поговорить с герром Сальери о... По поводу завещания моего брата...       Несколько секунд Розенберг молчал, затем в его глазах промелькнул отблеск понимания. Мужчина тонко улыбнулся. -Да-да, конечно, я понимаю. Антонио,- он повернулся к Сальери,- Я всё-таки выражаю надежду, что вы в понедельник появитесь на репетиции.-       Розенберг двинулся к выходу из комнаты. Сальери довольно-таки резво вскочил, в несколько шагов догнал уже вышедшего на лестницу Розенберга, придержал его за локоть.       Граф устремил на композитора непонимающий взгляд. -Мой дорогой Розенберг,- тихо произнёс мужчина, глядя в глаза директору театра,- я не успел с вами попрощаться и... Давайте обсудим произошедшее только что у меня в комнате позже.- На последнем слове Сальери сделал ударение, продолжая смотреть в глаза графа.       Тот внутренне содрогнулся, так как знал: если Антонио Сальери так на вас смотрит, лучше выполнить то, что он говорит. Иначе последствия могуь быть весьма, весьма неприятными.

***

Когда Сальери вошёл в свою комнату, Наннерль сидела на софе, опустив голову и положив руки на колени. Её глаза смотрели в пол. Композитор почувствовал, что слабости от чрезмерного употребления алкоголя как не бывало. Он медленно подошёл к девушке, встал перед ней, глядя на её опущенную голову в упор. И снова молчание, которое позволяло, кажется, услышать, как бьётся сердце. -Простите меня...- голос девушки едва-едва можно было расслышать даже в такой тишине. Она всё ещё не поднимала головы, что придавало её голосу ещё больше глухоты. Сальери горько усмехнулся.-Простить вас? За что? Это я должен просить у вас прощения... Наннерль.       Она вскинула голову. В свете морозного солнца за окном мокрые полосы на её щеках поблёскивали. -Нет... Сейчас я должна просить у вас прощения, Антонио. Я очень любила Вольфганга, это правда, а тот факт, что вы фактически в этом виноваты, является очередным ножом в моём сердце. Но... Уже поздно что-либо менять. Вольфганг...- она запнулась, сглотнув,- Вольфганг умер и с этим уже ничего не сделать. Я... Я не перенесу потерю ещё одного человека, которого я люблю, Антонио. Прошу, простите меня за мою слабость, простите за мои слёзы, простите за то, что я приказала вам уйти... Простите меня...- голос Наннерль, который и без того был очень тихим, становился совсем-совсем еле слышимым, последние же её слова утонули в рыданиях.       Ошарашенный Сальери продолжал стоять, глядя на неё. Сердце сжимало как в тисках. Композитор медленно опустился на пол и молча уткнулся лицом в колени девушки. Та ахнула, но ничего не сделала. Мужчина же поднял голову, затем мягко взял в свою ладонь её маленькую, трясущуюся ладошку, поднёс её к губам. Другая рука Наннерль мягко опустилась на волосы композитора, поглаживая их.       Некоторое время картина не менялась. Казалось, двое находящихся в комнате людей даже не дышали.       Сальери медленно, очень медленно оторвал ручку девушки от своих губ, поднял лицо, всматриваясь в глаза объекта своего обожания. Она смотрела на него с бледной улыбкой на тонких губах, по щекам продолжали катиться драгоценные капли. Композитор медленно вытер их ладонью, оставив руку на щеке девушки. В её глазах промелькнуло волнение.       Дальнейшее было словно во сне. Мужчина медленно привстал, приближая своё лицо к лицу Наннерль. Когда Сальери уже не мог видеть ничего, кроме её округлившихся шоколадных глаз, он прошептал, опаляя хриплым дыханием губы девушки: -Я люблю вас, Наннерль...       А затем он коснулся её губ. Максимально медленно и нежно, сначала верхней губки, затем нижней. Это был чистый, непорочный поцелуй - касание губ, не более, но в нём было гораздо больше чувства, чем в пошлом и глубоком поцелуе Алоизии... Наннерль сидела закрыв глаза. Она трепетала в руках обнимающего её талию Сальери, как маленькая птичка в лапах кота. Она тихо и прерывисто дышала, не смея взглянуть на композитора. Тот молчал. -Я... Я вас люблю, Антонио...