Это я убил вашего брата, Наннерль.

-Нет, ну это уже вопиющее хамство!- Розенберг уже пять минут трезвонил в колокольчик на дверях дома четы Сальери, переминаясь с ноги на ногу и выпуская изо рта морозные облачка пара.       Придворный капельмейстер уже три дня не появлялся в Императорском Театра без объяснения причин. Розенберг уже в первый день начал нервничать - от пунктуального до жути Сальери он не получал ни записок, ни писем, ничего, никаких новостей, что было мягко говоря странно. На вопросы графа немногочисленные знакомые композитора только пожимали плечами.       Наконец, буквально вчера, уставший, измотанный и злой Розенберг, после небольшой оперетки вышедший к зрителям, услышал очаровательный высокий смех. Смеялся так только один знакомый графу человек - а посему, буквально расталкивая благородное собрание локтями, мужчина поспешил к источнику смеха.       Пухленькая и очаровательная фрау Сальери, естественно, была окружена практически непробиваемой толпой поклонников. Розенберга женщина заметила сразу, как только тот смог пробраться к ней из-за широкой спины какого-то юного сержанта. -Герр Розенберг!- она протянула графу пухлую ручку для поцелуя,- Чрезвычайно рада вас видеть! Господин Леполь только что рассказал такой очаровательный анекдот...       Юный сержант ощерился в белозубой улыбке, деловито расправляя усы. -Я очень рад за господина Леполя, сударыня, но не соблаговолите ли вы сообщить, где всю последнюю неделю пропадает ваш гениальный муж?- чуть раздражённости спросил граф. -Ах, Антонио...- молодая женщина поморщилась, как от мигрени,- Если честно, герр Розенберг, то я и сама не видела его почти неделю. Антонио пришёл неделю назад ещё более озлобленный на весь мир чем обычно, забрал из кухни, как мне потом рассказала служанка, пять бутылок вина и почти убежал наверх, в свой кабинет. С тех пор я видела его только два раза- и всё это время он был мертвецки пьян. Но, герр Розенберг, я не понимаю...       Но граф уже не слушал. Директор Императорского театра вылетел из толпы как раскалённый нож из куска сливочного масла. На его лице читалось непередаваемое недоумение.       Пьяный Сальери для Розенберга было чем-то вроде оксюморона, двух абсолютно несовместимых вещей. Композитор не пил от слова вообще, всегда оставаясь в здравом уме и твёрдой памяти. Граф не помнил, чтобы хоть на одном из приёмов, на которых им с придворным капельмейстером приходилось бывать, Сальери пил хоть что-нибудь крепче воды.       И вот теперь Розенбергу говорят, что самый ответственный, сдержанный и холодный из его знакомых уже неделю не выходит из дома по причине банальнейшего запоя. Алкоголь и Сальери - чёрт побери, звучит как самый настоящий бред!       Но сомневаться в действительности слов смысла всё равно не было, а посему уже на следующий день граф Розенберг стоял около дверей дома Сальери и трезвонил в колокольчик. -Да какого...-громко хотел было возмутиться граф, но скрип открываемого замка оборвал его на полуслове. В дверях появился слуга. -Я к герру Сальери,- Розенберг буквально ворвался в дом, на ходу снимая жюстокор и кидая его ошалевшему дворецкому.       Фрау Сальери с дочерьми завтракала в гостиной в обществе господина Леполя, резкое появление директора театра её слегка удивило. -Герр Розенберг... -Сударыня, я прошу простить меня за столь ранний визит,- граф коротко приложился напомаженными губами к ручке женщины,-но мне очень срочно надо видеть герра Сальери. Не будете ли вы так добры сообщить мне, где я могу его найти?       Терезия с полными недоумения глазами указала Розенбергу на широкую лестницу, ведущую на второй этаж. Граф ответил сухим поклоном и, подхватив под мышку тяжёлую трость, быстрыми шагами ушёл наверх, оставив сидящих в гостиной в замешательстве.       Поднявшись по ступеням, директор остановился в нерешительности- зря он не спросил, которая из дверей - кабинет маэстро. Но внезапно из-за правой, ближайшей к Розенбергу двери послышался характерный звук - об неё что-то разбилось. Нервно поправив парик, граф приоткрыл нужную дверь.       По голове Розенберга как будто ударили чем-то тяжёлым. Граф судорожно вздохнул, схватившись за косяк. Дверь распахнулась настежь.       Из комнаты в каких-то адских масштабах пахло алкоголем. Казалось, что помещение накачали спиртными напитками до потолка, затем вылили (а может и выпили) и оставили так, как есть. Пахло, казалось, от любого предмета в комнате: от раскиданных в беспорядке нотных листов, исписанных и пустых и лежащих на всех горизонтальных поверхностях, от обломков стула, лежащих на столе, от серебряного подсвечника, облепленного оплавленным воском, комода, шкафа с книгами- этот запах впитался в душный, спёртый воздух комнаты, в тусклый свет, царящий в ней, в безжизненную, мрачную, отвратительную её атмосферу.       А около софы, на которой лежало скомканное постельное бельё, боком к застывшему аки мраморная статуя в недоумении Розенбергу, сидел Антонио Сальери, придворный капельмейстер Его Императорского Высочества и хлебал из горла виски. -Матерь Божья...- австриец чуть не выронил трость. Сидящий на полу мужчина отнял бутылку от губ и посмотрел на гостя. Розенберг вздрогнул: взгляд итальянца был совершенно трезвым, невероятно злым, абсолютно ясным и неестественно тёмным. -А, это вы... Розенбе-е-е-е-ерг...-протянул композитор, разглядывая директора театра и снова прикладываясь к бутылке.- Что вас привело в сие заведение? Несколько секунд австриец открывал рот, не издавая ни звука, как рыба, вытащенная на сушу. -В какому смысле, Сальери?- голос графа больше походил на шипение, чем на человеческую речь.- В каком смысле "что я здесь делаю"? Неделю назад из моего театра ушла самая знаменитая оперная дива Вены, закатив грандиозный скандал и практически хлопнув дверью у меня под носом, затем исчезает придворный капельмейстер, не оставив ни письма, ни записки, никакого предупреждения в общем. И вот я, сбиваясь с ног, ищу его практически во всех щелях- а он дома лакает... Это что, виски!?- Розенберг выхватил бутылку из рук мужчины, тот злобно взглянул на директора театра, попытался встать, но потерпел неудачу. Граф горько усмехнулся. -Сидите уже. Сальери, вот скажите мне, что случи... Господь всемогущий, как я этого не увидел сразу!? Всё пространство под столом было заставлено бутылками. Судя по всему, пустыми. Из-под вина, из-под виски, из-под джина- они заполняли собой весь небольшой прямоугольничек, громоздясь буквально друг на друге. Розенберг повернулся к Сальери. -Антонио, это что, всё, что вы за неделю выпили!? Чёрт подери, я в вас разочаровался, мой друг! Вы... Вы же вообще не пьёте, я ни разу не видел, чтобы вы употребляли алкоголь! -Ну я же всё-таки человек, граф,- Сальери мерзко усмехнулся,- Я живой человек, и как все живые люди могу иногда позволить выпить немного... -Это по-вашему немного!? -Я долго воздерживался, так что да. Будьте добры, Розеберг, верните мне мой виски.- Сделав, по всей видимости, нечеловеческое усилие, итальянец встал, выгнувшись в неестественной позе, резко вырвал из рук онемевшего графа бутылку и упал на софу. Мебель скрипнула. -Позвольте спросить, что же всё-таки случилось тогда в опере... Да и у вас? Что же могло довести вашу хладнокровную натуру до подобного скотского состояния? Композитор посмотрел на австрийца так, что тот внутренне содрогнулся. -А не кажется ли вам, мой дорогой о граф, что вы суёте свой чересчур длинный нос не в своё дело?- с расстановкой произнёс Сальери, делая ещё один глоток из бутылки. Директор театра побагровел под слоем белил. -Да как... Как... Как вы вообще...- Розенберг начал переходить практически на ультразвук, как вдруг послышался резкий в данной ситуации звук- топот лёгких ног по ступенькам. -Наверное, Терезия нас услышала...- композитор ухмыльнулся. В дверь робко постучали. -Войдите!- гаркнул Сальери.       Дверь медленно открылась. -Антонио, я...Герр Розенберг?       В дверном проёме стояла Мария-Анна, Наннерль Моцарт.