Fathers&Sons

К роли родителей они с Хэйли готовятся несколько лет, и заводят ребенка только тогда, когда чувствуют себя полностью к этому готовыми. У них прекрасный большой дом, достаточно сбережений, а его карьера идет в гору. Ему кажется, что он полностью готов к отцовству. Ему кажется так даже тогда, когда он впервые берет Джека на руки. Потом все становится сложно. Нет, он все еще человек, достаточно зарабатывающий для того, чтобы обеспечить свою семью и платить закладную за дом, но ему все чаще кажется, что он недотягивает. Хейли твердит, настойчиво внушает ему, что он отстранен и недостаточно вовлечен. Что он любит их с Джеком недостаточно. Что он недостаточно отец для своего сына. Иногда Аарону кажется, что это правда. После нападения Фойета, все рушится. Его сыну грозит опасность из-за него, и Аарону не хочется думать, какой из отцов между долгом и семьей выбрал бы долг. В конце концов, именно долг приводит к тому, что его сын становится сиротой. Он снова старается быть отцом: готовит завтраки, провожает сына в детский сад и печет с ним печенье. Он не соглашается на предложение Джессики отдать сына ей, и готов пожертвовать ради этого работой. Впрочем, именно работа позволяет ему достичь гармонии. Ему кажется, что вот так: будучи специальным агентом Аароном Хотчнером днем и просто папой вечером, он сможет справиться. О том, что он их отец, он догадывается сразу. Один взгляд на фото и ему становится плевать на неправильно озвученные даты и сроки: он просто знает, что отцом Кристины и Адама является именно он. У Адама его черты: те же скулы и разворот плеч, та же цыплячья до поры до времени шея и долговязость, те же непослушные волосы, которые постоянно лезут в глаза, стоит им немного отрасти. У Кристины его глаза. Странно, что с этим он смиряется почти без бунта в душе. Прентисс - не Хейли. Она не пытается навязать ему роль отца, не пытается добиться от него соответствия придуманным ею же параметрам. Она не требует от него быть кому-то отцом, она лишь настороженно смотрит, сможет ли он. Смогут ли они все. Это оказывается сложно. Это действительно оказывается сложно, потому что в случае с близнецами не действуют общепринятые правила и схемы. Ему приходится двигаться наощупь, совершать ошибки, находить слова, завоевывать и терять доверие - снова и снова, но именно это делает его отцом. Их отцом, веру в которого он ощущает каждый день, каждый час. Это меняет его и как человека, и как отца. В какой-то момент он понимает, что роль отца становится для него естественной, как и любовь к своим детям. Детей становится больше. И дело не только в родившихся не по плану двойняшках, хотя его принцессы - это концентрация счастья, его огромного счастья, в котором он папа-король, самый-самый лучший на свете. Нет, дело в тех детях, что прикипают к нему и к которым прикипает он. В их негласной компании, каждый из мужчин - образцовый отец, не претендующий на идеальность. Отец, которого Хотч желал бы себе. Джейн, Бут, Мерлин, Уилл, Касл, Реддингтон - все они отцы. Защищающие, воспитывающие, любящие отсюда и до самой дальней звезды, каждый со своими проблемами и неидельностями, не делающими их хуже. И Хотчу нравится чувствовать себя одним из них. Он готовит завтрак, держа на одной руке Каролину. Из всей семьи только она тоже жаворонок, и эти утренние часы только их - одни на двоих. Он заплетает Шарлотте косички и делает хвостики: лучше него с этим не справится даже Луиза. Он бегает с Кристиной в парке, боксирует с Джеком и играет в шахматы с Адамом. Он учит французский ради них всех и не жалуется, что дурацкий "язык романтиков" совершенно ему не дается: в конце концов, есть еще арабский. Он любит своих детей. Он знает, что они любят его. Что они принимают его таким, какой он есть, потому что он их отец. Или совсем не поэтому. Какая в общем-то разница, если завтра утром, его снова назовут "папой". Если завтра и каждый день после этого, он будет ощущать себя их отцом.