Буду с тобой любой ценой

Стану тебе спасеньем и защитою твоей Спасеньем… И каждый вздох беречь я буду твой Каждый вздох беречь я буду твой…

2004 год. Санкт-Петербург.

      День Веры не задался с самого начала. Мало того, что видавший виды будильник дал сбой и просто не зазвонил в «заведённое» время, так еще и мама совсем забыла её разбудить. Собираясь в школу под постоянное «Верочка, опоздаешь же!», она и вовсе забыла половину учебников дома.       Из дома выбегала с тяжёлым сердцем и предчувствием, что сегодня день будет явно не её. Пробегая мимо двора, в котором три девочки играли в «резинки», невольно помедлила. Соблазн был слишком велик.       Но нет. Она уже — школьница. Взрослая. А значит — никаких игр.       Кирилл бы сейчас взял её за руку и потянул за собой, сердито хмурясь и ворча на девчачью «чепуху». Но сейчас его нет с ней. Кирилл — старшеклассник. Они приходят в школу позже.       На урок-таки успела. И даже смогла как-то ответить без учебника, но тройки избежать уже было нельзя. В расстроенных чувствах бредя на обед немного в отдалении от своих одноклассниц, Вера всё думала о том, как будет сегодня ругаться мама и что, скорее всего, сегодняшний поход в цирк отменяется.       Задумалась до такой степени, что совершенно ничего не видела перед собой, неся в руках миску с кашей к своему столу.       — … папа из командировки привёз. Там еще сзади, на спине, такой бантик красивый…       — Ой, Танька, красивое платье! А сколько стоило?       — Ну папа говорит, что… Ай!!!       Вера распахнула глаза лишь после чьего-то громкого верещания. Перед ней стояла взрослая девушка, должно быть, класс девятый. На её красивом жёлтом платье расплывалось большое грязно-серое пятно. Тарелка с остатками манной каши лежала, разбитая, на полу столовой.       — Смотри куда прёшь, мелочь! — зашипела сквозь зубы девушка, — больно-то как! А если у меня после тебя ожог останется?!       — Не останется, — пискнула Вера, мечтая провалиться сквозь землю, — мне мама говорила, что…       — Да наплевать мне, что там твоя мамка говорила! — крикнула старшеклассница, подходя ближе к девочке. Лицо её покраснело, то ли действительно из-за боли от ожога, то ли (скорее всего) от злости и обиды, — за платье мне кто деньги отдаст?! Мамка твоя?!       Почему-то за маму стало жутко обидно. Мама-то здесь при чём? Если кто и виноват, то только она сама.       — Не говори так о ней! — возмутилась Свешникова, отталкивая от себя девушку.       Та пошатнулась от толчка, но это лишь сильнее завело её. Она подлетела к девочке, занося руку, как…       — Не тронь маленьких!       Между двумя девчушками встал рослый паренёк в потрёпанном школьном пиджачке. Его раскосые зелёные глаза сверкали от гнева.       — Ты-то чего влезаешь, Гордеев? Малявка по заслугам получит и всё, — подал голос парень из старшеклассников, подходя к Тане.       Кирилл оттолкнул Веру себе за спину и перевёл взгляд на подошедшего. И хотя его, простого семиклассника, тут же окружили девятиклассники, он ничуть не волновался. Уже в этом возрасте он был выше всех на голову.       — В детстве вас не учили, что ли, что мелких нельзя обижать? Ну ничего, не научили родители — научу я, — пригрозил Кирилл, для пущей наглядности закатывая рукава рубашки.       — Киря… не надо, пожалуйста, — испуганно пролепетала Свешникова.       — Молчи, Вера. Так надо.       Фамильярное обращение, которым Вера по привычке с детства называла Кирилла, не укрылось от внимательных ушей школьников.       — Гордеев — Киря?! Ребят, ну вы слыхали это! — загоготал Витька, один из одноклассников Кирилла.       Вокруг послышался смех и гогот. Но это помогло разрядить обстановку — теперь внимание с Веры переключилось полностью на Кирилла.       — Так вот, чего он так заступается за неё! Похоже, мелкота втюхалась в Гордеева! А Гордеев — в неё! — «догадалась» Таня, погано усмехаясь.       — Тили-тили-тесто, жених и невеста! — послышалось со всех сторон.       — Что, женишок, не надоело за невестой сопли подтирать?       В них тыкали пальцами. Над ними смеялись. Их обзывали и дразнили.       А Кирилл просто спокойно берёт Веру за руку и, пожав плечами, мол, «что здесь такого», вышел с ней в коридор. Подальше от чужих ушей и любопытных глаз.       Свешникова не могла оторвать от него взгляда. И как он такой, абсолютно спокойный, невозмутимый, взрослый, а ещё до жути храбрый и добрый — вообще есть? Когда-то давно он читал ей книжку про рыцарей и воинов, и теперь Вера поняла, кто он такой.       Рыцарь. Её защитник.       Ну, а она — принцесса.       — Кир… спасибо, — почему-то прошептала Верочка, как только они остановились под лестницей, где было пустынно почти всегда.       — Тут не за что благодарить. Мы ведь друзья, а друзья должны защищать друг друга, — улыбнулся Кирилл, склоняя голову, чтобы заглянуть ей в глаза.       — Я ещё маленькая, чтобы защищать тебя, — грустно пробормотала она, — тебя часто обижают в классе…       Кирилл передернулся. Было видно, что сейчас это не самая лучшая тема для разговора.       — Значит, тебя буду защищать только я, — заявил он, — а ты… расти, хорошо? И я всегда буду рядом.       — Всегда-всегда?       — Всегда-всегда.       Верочка счастливо улыбнулась и посмотрела на Кирилла.       А глаза у него — добрые-добрые. И такие зелёные.

***

2017 год. Санкт-Петербург.

      Вера распахнула глаза. Почему-то все расплывалось, а вещи приобрели расплывчатые силуэты. Она сморгнула и сквозь пелену обнаружила, что по её щекам стекают слёзы.        «Тили-тили-тесто, жених и невеста!».       Быстрым движением утёрла глаза тыльной стороной ладони и поднялась с постели. Всё это — бред. Было и прошло. Всего лишь детская влюбленность тогда и первые неудавшиеся отношения сейчас. Всё пройдёт. Почти прошло.       А сегодня уже новый день. Очередной спектакль, обязанности, работа. Надо жить.       Стоя возле плиты и готовя завтрак себе и брату, Вера думала, чем занять себя после спектакля. Прогуляться с Леной? Провести время с братом? Что угодно, лишь бы только не думать…       — Сегодня последний спектакль? — раздался голос Саши за спиной.       Вера лишь кивнула, сосредоточившись на готовке. Почему-то сейчас это выходило из рук вон плохо, далеко не так, как всегда. Где-то внутри засело что-то такое тревожное, что скреблось кошками на душе.       Выложив яичницу по тарелкам, она отвернулась всего на секунду, чтобы положить сковородку в раковину. Но этой секунды вполне хватило Сервантесу, чтобы забраться на тумбочку, понюхать содержимое тарелки и презрительно скинуть её на пол ленивым движением лап.       — Сер! Рыжее ты чудовище! — невольно вырвалось у неё.       Вырвались совершенно случайно совсем не её слова. Но такие знакомые и родные. Сердце защемило. «      — Твой кот меня ненавидит, Вера, — простонал Кирилл, обессиленно падая на стул и глядя на осколки на полу, — я тут пытался накормить нас, пока ты спала, а рыжее чудовище все испортило. Говорю тебе, оно меня ненавидит. С утра вон в лоток его наступил…».       Ноги подкосились. Опустившись на корточки, она обхватила себя руками, тихо-тихо всхлипывая и покачиваясь из стороны в сторону.       — Вера!       Девушка подняла глаза, полные слёз, на брата. А затем вздрогнула и утёрла их, пытаясь натянуть на лицо фальшивую улыбку.       — Вот же плакса я… расклеилась совсем… ничего, Саш, сейчас я всё уберу и приготовлю заново… ничего страшного…       А напротив — глаза брата, такие же карие. И полные беспокойства и переживаний.       — Не стоит притворяться, что всё хорошо.       — Саша…       Еще мгновение — и руки брата крепко обнимают её, поглаживая по спине. А Вера уткнулась лицом в его плечо, вздрагивая хрупкими плечами от каждого всхлипа.       — Ты ведь любишь его, — прозвучал не вопрос, а утверждение, — ты не сможешь убрать эти чувства просто волевым усилием.       — Я… я ненавижу этого человека. Всё это время он обманывал меня и использовал, насмехался. Кирилл Гордеев — ублюдок. Но я люблю его, Саша! Господи, как же я его люблю, — Вера всхлипнула, — и даже сейчас.       — Так выслушай его. Просто выслушай. Он хочет просто поговорить с тобой. Послушай меня, всё далеко не так, как ты себе это представляешь…       Свешникова замерла. А затем отстранилась от брата. На её лице теперь не отражалось ничего, кроме ледяного спокойствия. Лишь щёки хранили дорожки недавно выплаканных слёз.       — Я не буду ни слушать его, ни искать с ним встреч. Всё в прошлом. И нет смысла ворошить его, — отрезала она.       Затем поднялась с пола и скрылась в дверях кухни.       Саша нахмурился, глядя вслед сестре. Всё, на что ему оставалось надеяться — это то, что Кирилл действительно так сильно любит его сестру, что сможет всё исправить.

***

      — Вера, вот ты где!       Девушка обернулась на оклик, стаскивая с себя куртку в гардеробной. К ней направлялась Оксана с мрачным выражением лица, что явно не предвещало ничего хорошего.       — Утром звонила тебе, чтобы предупредить заранее, но ты трубку не брала, — помреж поправила на носу очки и с упрёком взглянула на неё, — поэтому узнаешь сейчас. Колпаков вчера с температурой свалился, поэтому на замене сегодня Гордеев. Ничего не могу поделать.       Свешникова несчастно взглянула на женщину, но та лишь пожала плечами. И только взгляд её, привычно строгий, сейчас выражал едва уловимое сочувствие.       Стянув с шеи любимый шарф, Вера направилась в гримерку, еле волоча ноги. Хотелось развернуться и уйти, убежать в противоположную сторону, прочь от театра и от чёртова Гордеева. Почему снова?       Почему снова предстоит играть в любовь с ним? Притворяться, что безумно влюблена? Видеть его зелёные глаза, ставшие столь любимыми и одновременно ненавистными? Как держать себя под контролем, когда так хочется коснуться его лица и забыть про всё, как страшный сон?       А ведь перед этим ещё и Саша подливал масла в огонь тем, что второй день к ряду пытался поговорить с Верой о Кирилле. Она неизменно пресекала все эти попытки и недоумевала каким образом эти двое вообще смогли найти общий язык. «Неужели алкоголь настолько сближает?» — думала Вера немного раздражённо.       На саундчеке Вере удачно удалось разминуться с ним и даже ни разу не столкнуться взглядом. Конечно, она понимала, что на спектакле ей уже вряд ли так повезёт. И поэтому, когда сидела в гримёрке и готовилась к выходу, последнее, что она хотела бы видеть — это стоящего в дверях Гордеева.       Но именно это и случилось.       — Агата, оставишь нас ненадолго?       И это был не вопрос и даже не просьба. Голос Кирилла был твёрдым и решительным, не терпящим отказов.       — Нет, Агата, не уходи, нам с ним не о чем разговаривать, — так же твёрдо бросила Вера.       Оба понимали, что эти реплики Агате явно предназначались друг другу.       — Агата, я прошу тебя.       — Нет, это я тебя прошу, останься!       Вавилова вздохнула и закатила глаза.       — Вы меня с ума что ли свести решили?! Сами между собой разбирайтесь, а я пойду. Прости, Вер, он первый попросил, — развела руками Агата.       И к тому же ей было проще сбежать из-под этого перекрёстного огня, чем оставаться и рисковать быть втянутой в перепалку, хотя в этом она, конечно, не стала признаваться.       Как только они остались вдвоём, Гордеев прикрыл за собой дверь, заперев её поворотом замка и приблизился к Вере, присев прямо перед ней так, что та оказалась фактически зажата между Кириллом и стулом на котором сидела.       Пути к отступлению отрезаны.       — Вера, выслушай меня…       Вера нервно сглотнула. От такой его близости было страшно, потому что Вера не понимала, чего хочет больше — оттолкнуть его и сбежать, или наоборот, приблизиться ещё сильнее и обнять.       — Я знаю, что ты решила бросить меня из-за Кристины, но в том, что она тебе сказала, нет ни слова правды. Она просто хотела нас рассорить и у неё это вышло.       — Кирилл, это всё не имеет смысла. Даже если всё сказанное ею ложь, это никак не изменит того факта, что она была у тебя. И этого я не могу тебе простить. Хотя ты, я смотрю, и не пытаешься просить прощения.       — Не пытаюсь, потому что не за что! Между нами ничего не было! Меня даже дома не было, я же тебе говорил, что был на репетиции до позднего вечера, и даже поужинал потом там же в кафе с ребятами из труппы. Да тебе любой подтвердит, если захочешь.       — И я должна тебе верить? Я встретила у тебя дома твою полуголую бывшую. Даже если тебя и правда там не было в это время, полагаю, что это жирный намёк, на то, что она не такая уж и бывшая.       — Не веришь, значит… — медленно протянул Кирилл, поднимаясь и отпуская Веру, — что ж теперь мне всё понятно. А мне ведь казалось, что ты и правда меня любишь, но, видимо, я ошибался. Если бы любила — ты бы доверяла. Если не полностью, то хотя бы оставляла шанс. Я ни в чём перед тобой не виноват. Ну разве что в том, что не отследил местонахождение всех комплектов ключей от квартиры. Вот за это могу попросить прощения, если хочешь, — добавил он едко.       Не то. Совсем не то он планировал говорить и не так, но остановиться уже не мог. Изнутри сжигала обида и он не мог с ней совладать.       — Понимаю, что тебе было тогда плохо. Но вот понимаешь ли ты, что и мне было плохо, и НАСКОЛЬКО мне было плохо? Когда я получил то твоё злосчастное смс и не дождался ответов на звонки… Впрочем, ты права — теперь это всё не имеет смысла. Мне пора на сцену. Хорошего спектакля тебе, Вера.       Где-то в сердце вонзилась маленькая иголочка. Совсем маленькая, но причиняющая столько боли. Она не понимала почти ничего из того, что он ей говорил. Просто слушала его голос, затаив дыхание, и смотрела в эти зелёные глаза.       А сейчас он уходит. И похоже, окончательно.       — Кирилл, постой!       Но он не обернулся. А времени и правда уже совсем не оставалось.

***

      Кирилл стоял за кулисами. До выхода — пара минут. Пара минут, которые казались ему вечностью, потому что он вновь и вновь прокручивал в голове разговор с Верой и винил себя в несдержанности. Он всё испортил. Снова.       Сколько всего изменилось за эти несколько месяцев после встречи с Верой. Насколько изменился он сам. Показное равнодушие, так спасавшее его раньше, абсолютно не удавалось применить ни к чему, что касалось Веры. Особенно в присутствии самой Веры. Он ощущал себя оголённым нервом, одинаково остро реагирующим как на нежность и ласку, так и на холод, и недоверие. Но в то же время он хотел всё это испытывать в полной мере. Это были его эмоции, его жизнь. И больше не хотелось глушить эти ощущения алкоголем.       «Вместо того, что помириться, взял и обвинил во всём Веру и рассорился ещё сильнее. Идиот! Разве за этим ты уговаривал Ростика о замене?».       Не ту тактику он выбрал. Не стало ли уже слишком поздно?

***

      Первые ноты мелодии. Первые секунды спектакля. Надо бы готовиться к своему выходу и вспоминать текст, но Вера не могла.       «А ведь он прав, я действительно не оставила ему шанса».       Вера прокручивала в голове проведённый вместе месяц. Никак не было похоже, что Кирилл в это же время мог параллельно поддерживать отношения с Кристиной. В квартире она видела только Кристину и слышала шум воды из душа, а больше ведь ничего и никого. Я ни в чём перед тобой не виноват. Ну разве что в том, что не отследил местонахождение всех комплектов ключей от квартиры.       «И ведь, наверное, и правда, коллеги могли подтвердить, что он был с ними допоздна.       Господи, что же я наделала?»        Вера закрыла лицо руками в ужасе от осознания ситуации.       «И он уже дважды попытался поговорить, и оба раза я оттолкнула его. Но он не прав в другом. Я всё-таки люблю. Значит, надо сейчас это показать, дать ему это понять прямо в процессе спектакля. Возможно, это последний шанс всё исправить».       Поэтому когда заиграла знакомая мелодия и началась их первая совместная сцена, Вера уже не сомневалась.       Вот он подходит к ней, протягивая руки для объятий. На губах улыбка, но глаза непривычно потухшие и совершенно отсутствующий взгляд. Вера подбегает к нему, обнимает, зарывается руками в его волосы, вдыхает аромат его кожи.       «Посмотри же на меня! Пойми всё, пожалуйста, пойми!», — она пытается высказать всё взглядом.       Но Кирилл, хоть и видит перемену, но гонит от себя эти мысли. Не верит.       «Это Мерседес радуется Эдмону, а вот Вера мне больше не будет никогда так рада, не стоит обольщаться. Иначе только больнее будет».       Голос Гордеева был как всегда твёрд и красив. Безукоризненно мелодичен и жёсток, где нужно — жесток, где нужно — мягок. Но нигде и ничем он не выдаёт того, что творится у него в душе.       Ближе к финалу волнение и тревога Веры лишь усиливается. Если сейчас, прямо сейчас он не поймёт, что она хочет сказать, то уйдёт. Уже навсегда.       — Не твоя вина, эта участь была суждена тебе судьбой, — тянет нежно Вера, касаясь его плеч, а затем обнимая и прижимаясь к нему всем телом, — но теперь ты мой…       Его взгляд с равнодушного сменяется на недоверчивый и удивлённый. Где-то в глубине его всё еще не потух огонёк надежды.       — Не смогу тебя оставить даже в мыслях ни на миг, — поёт Кирилл, — в небесах звезда сияла для двоих…       Вера чувствует, как его руки обнимают её за талию и притягивают ближе. Она несмело прикасается к его лицу и проводит ладонью вниз по небритой щеке. По шее. Кладёт руку на плечо. Другая ладонь переплетается с его пальцами.       — Стану тебе спасеньем и защитою твоей, — поёт он, — и каждый вдох беречь я буду твой.       — Беречь я буду твой, — подхватывает она.       — Стану тебе прощением за грехи минувших дней...       Они не обращают внимание на то, что происходит за их спинами. Как актёры сходят по трапу, смотрят на них, машут руками. Они, как и нужно, подходят к краю сцены.       — Буду с тобой…       — Любой ценой…       Дотягивают ноту до конца. А затем Вера встаёт на носочки и тянется к Кириллу, накрывая его губы своими в поцелуе под закрывающийся позади них прозрачный занавес. Кирилл отвечает не сразу. Но как только понимает, что этого в сценарии не было и это — по настоящему, он целует её настолько пылко, насколько способен.       Отстраняются друг от друга только вспомнив, что они всё ещё на сцене. И машут руками зрителям, как и полагается. Выходят на поклоны. Звучат аплодисменты. Но рук они так и не расцепляют.       Занавес уже давно упал. Постепенно все разошлись за кулисы — переодеваться и снимать грим. А Вера всё стояла на сцене в объятиях Кирилла, не в силах оторваться от него после такой длинной разлуки.       — Не нужно… не плачь, — мягко улыбается Кирилл, ладонью протирая влажные дорожки от внезапных слёз на её щеках, — всё уже позади, всё хорошо. У нас всё хорошо. Я ведь прав?       — Я не понимаю, как смогла расстаться с тобой и не поверить тебе, — шепчет она, — я люблю тебя… я так люблю тебя.       — И я тебя тоже люблю. Просто забудем то, что было, как дурной сон. Не слушай больше никого, просто знай, что я никогда тебя не предам. Слышишь? Ничто и никто не встанет больше между нами, — твёрдо говорит он, — и мы больше никогда не расстанемся.       И Вере хочется верить. Ей правда очень-очень хочется верить ему. И она верит, но молчит, о чём-то серьёзно и долго размышляя. И так долго, что Кирилл было забеспокоился.       — Я разобью ту кружку, — наконец произносит она, будто бы подводя итог своим размышлениям.       Гордеев не сдерживает улыбки и целует её в макушку.       — Боюсь, что у тебя не получится… Это я уже сделал за тебя.       — Мой кот будет жить с нами.       — Потерплю.       — И мой брат будет приезжать к нам каждый месяц.       — Согласен.       — Что, неужели так сильно любишь? — Вера лукаво улыбается, окончательно успокаиваясь.       — Сильнее, чем можешь представить, — кивает Кирилл с таким видом, будто вопросы о коте и брате действительно самые серьёзные в их отношениях и нет смысла шутить над этим.       Встав на носочки, Вера тянется к нему, чтобы снова поцеловать. И отстраняется только чтобы ответить.       — Но не сильнее, чем я тебя.