Назад в Волшебнию.

      Сначала послышался протяжный свист, прежде чем массивный поезд тронулся с места.               В окне виднелся Лондон, который уже отходил во власть первых морозов. Серый, практически бесцветный город на фоне такого же бесцветного неба завораживал своей скукой. На станции было много людей. Кто-то провожал близкого друга, а кто-то наоборот встречал уставшего путника после долгого путешествия. Но среди простого люда, сейчас далекого до всяких светских сплетен, скрывались они. Существа, способные принимать великое множество форм и лиц. Их алчные глаза прятали массивные козыри шапок, а коварные объективы камер скрывались в массивных сумках. Их Седрик боялся. Их Седрик ненавидел. С ними связываться Седрик не хотел.               Седрик устало вздохнул, прислонившись высоким лбом к промерзшему оконному стеклу. Прямо сейчас ему хотелось кричать, метаться в панике и скрывать свое лицо за истерзанными ладонями, но он не мог. Единственное, что было дозволено взрослому, так это обнимать свой небольшой чемодан и тоскливо смотреть на дома, которые очень медленно сменяли друг друга. Когда-то Седрик оказался здесь, среди мусорных баков, пожарных гидрантов и чего-то такого, о что ему по сей день не удалось разгадать. Холодный, голодный, с пустотой в голове и без документов, Седрик оказался выброшен в пучину странной городской жизни.              Быть может, он и прожил бы так, слоняюсь от работного дома в ведомство и тщетно стараясь восстановить осколки памяти, но судьба оказалась немногим жалостливее. Собственная голова преподнесла ему богатство и красавицу-жену в виде одной из работниц, с которой Седрик коротал тоскливые дни в общей столовой. Эта женщина была его ангелом, личной музой, которая прямо сейчас во всю давала жалостливые интервью на радио и роняла крокодильи слезы, милостиво рассказывая ведущим о всех ужасах домашнего насилия. И как так вышло?               Успех не приходит один. Вместе со славой и богатством человек приобретает толпу завистливых людей, которые далеко не всегда ограничиваются просто злословием в твой адрес. Нет, самые страшные враги медленно, но верно пробираются в твое окружение и впиваются своими лапками в твою кожу, крепко ухватившись сильнее и начинают медленно сосать соки, а после выбрасывают то, что осталось и выставляют тебя чудовищем. Седрик все еще не понимал, почему та, ради которой он однажды рискнул, отправив рукопись «Елены Авалорской» в издательство, с наслаждением втаптывала его в грязь. Он ведь ничего не сделал! Не поднимал ее руки, не смел укорять или спорить. Седрик был готов даже отдать руки на отсечение, лишь бы его краса была счастлива. Но она шла против него. Клеветала. Делала все, лишь бы смешать его имя с грязью.              Наступили черные, тоскливые почти зимние дни, которые Седрик ненавидел больше всего на свете. Их первое совместное семейное рождество вылетело в трубу, вместе с прочими праздниками. Седрик вновь остался один.               Поезд ехал все дальше, прочь от столицы с ее грязью и остатками прошлой жизни, но легче на сердце не становилось. Писатель шумно вздохнул, положив руку на стекло. Да, чем дальше, тем лучше.              Сонливость начала преодолевать его на третьем часу его маленького путешествия…               Мрачному, неразговорчивому Седрику часто снились сны с большой буквы «с». Всегда отвратительно красочные, они были чересчур вычурными и простирались дальше его черепной коробки и находили отражения в его многочисленных романах, которые нередко причисляли к «подростковому фэнтези». Прямо сейчас он покидал диковинное королевство Авалор, сильно похожее на смесь Испании и Италии времен возрождения, обратившись в орла, и буквально пронзил пространство, оказавшись на совершенно другом материке. На глазах появлялось другое, совсем другое королевство с более плодородными землями и чудесными… пегасами.               Проснулся Седрик от того, что упал с полки. Почему-то это неприятное происшествие Седрик сразу же связал с этими чертовыми пегасами! Потирая ушибленную челюсть, писатель поднялся на ноги и вновь свалился на полку. Хоть за окошком было достаточно темно, Седрик не был уверен в том, что сейчас ночь. Поздней осенью темнело неприлично рано, и было трудно понять шесть ли сейчас часов, а может вовсе целых девять!               Седрик протер заспанные глаза и полез в свой чемоданчик за блокнотом. Саквояж был полон наполовину. На дне покоилось несколько рубашек, две пары брюк в крупную клетку и другие, более мелкие и незначительные предметы гардероба. Сверху валялась скомканная газета, сошедшая этим утром с печатного станка и письменные принадлежности. Седрик поморщился, взглянув на свой портрет, который украшал первую полосу. Статью про себя же мужчина практически не читал. Лишь глянул начало, содержащее интервью уже бывшей супруги и середину, полностью забитую комментариями неких психологов, которых Седрик лично не знал вовсе! Кто-то писал про тяжелое детство, кто-то про авторитарную мать и отца подонка, некоторые заходили дальше и бесстыдно эксплуатировали более личные темы! Хотелось злиться, негодовать или, робко согласиться с этими тезисами, но Седрик не мог. Собственное прошлое до работного дома было покрыто тайной.              Та милая леди, нашедшая его самой первой, долгое время клялась, что человек в странных одеждах говорил всякую тарабарщину. Единственное, что было привычно ушам несчастной, так это имя. Лишь в нем Седрик был полностью уверен. Потом были пакеты с молоком судьбоносное знакомство, маленькая повесть про Елену и заказ на цикл, который прервал череду бедности и тяжелой работы.              Незаметно, спустя несколько месяцев после обнаружения, мужчина, потерявший память, стал тем, чье имя колыхало сознание как подрастающего, так и совсем взрослого поколения.               Седрик тяжело вздохнул, ощущая себя потерянно.              После всего, что он уже пережил, Седрик не мог знать, что самый страшный и сокрушительный удар по его репутации и моральному здоровью нанесет самый близкий, некогда любимый им человек.              Дорога продолжала тянуться вперед.              Очередная глава истории только-только начала писаться.