27.07

Вечереет. На мегаполис вновь опускается ночь, отпуская на заслуженный отдых ясный и безумный день. Уличные фонари добавляют шарма просторным московским улочкам, а мелодии уличных музыкантов вводят прохожих в состояние полного удовлетворения после тяжелого четверга. Как раз сейчас играет что-то из репертуара Zaz. И хоть Москва не Франция, но дух воздушности и шарм её песен сопровождают людей, как минимум, до входа в метро. Осень начинает всё более точно проявляться на улицах: пожелтевшие сухие листья лежат на деревьях и на земле, мелкие лужи после коротких дождей, уже не греющий ветер и значительное понижение температуры с двадцати восьми градусов на пятнадцать. Солнце опускается всё раньше, поэтому в парках уже и не сыскать родителей с детьми. Лишь молодежь на лавочках в самом его начале. На фоне молодых людей в больших компаниях, Алан выглядет вкрай чуждым. В темных очках, весь в чёрном и с наушниками, впрочем как и всегда. Тотал блэк? Это похоже на него. В одной руке держит телефон экраном вниз, а другой держит пластикой стаканчик, попивая из него свой раф. Глаза устремлены куда-то перед собой, всматриваются в деревья. Возможно, он ловит вдохновение. Возможно, пытается уталить своё раздражение к её привычке опаздывать на встречи. Что вообще за косяк для столь пунктуальной девушки? Или это личное исключение? Вновь дует ветер. Выгоняет всё лишнее из головы, не задевает лишь какие-то строки, которые то и дело, что крутятся в мыслях. Они же дают сигнал и пальцы невольно постукивают по стаканчику в такт. Кажется, кто-то вдохновился. Она идёт с сигаретой в руках, время от времени поднося к своим губам. Дым от никотина развивается за ней, сопровождая её. Пагубная привычка в её жизни не нравится Алану, ему так и хочется вырвать сигу из руки и растоптать, поломать, выкинуть. Что угодно, лишь бы она перестала так до ужаса привлекательно затягивать дым в легкие. Ведь этому так хочется уделить своё внимание.       — Если ты позвал меня для того, чтобы так нагло на меня смотреть, то я пропускаю вариант того, что ты не рэпер, а маньяк под прикрытием. Поднимает свою голову в ответ на её пристальный взгляд. А он совсем расслаблен. Сидит с опущеными руками и гордо задёртой головой. Кажется, такое у них уже было лет пять назад.       — Ты меня раскусила. Но не переживай, я не трогаю таких вредных.        — Значит, ты не такой уж и супергерой, если не спасаешь мир от злых сук. Втягивает дым в полный обьём лёгких. И с каких только пор такое поведение стало неотъемлемой частью её манеры подать себя? Если призадуматься, то можно задаться вопросом "а не образ ли это?". Но ответ на него тяжело найти даже ей, хоть она и не пыталась разобраться в себе. Это жизнь, это Москва. Тут по-другому просто нельзя.        — Нет, но возможно, скоро спасу одну особу от злого мира. Встаёт на ноги и подходит так, что между ними и двадцати сантиметров нет. В его нос ударяет смесь сигарет с духами. Непонятно, сколько бы ещё они стояли вот так, если бы она не вспомнила о "личном пространстве".        — На сколько я помню, ты позвал меня гулять.        — Провести время. Это звучит более по-взрослому. Его фразочки всегда вызывали у Сэмми улыбку. Да, иногда хотелось треснуть, но улыбки были чаще. Вот и сейчас пропускает ухмылку, маскируя её за плохим освещением. Смотрится очень красиво: фонарь освещает обнаженные ключицы и лицо блондинки, которая в метре от не менее красивого парня с красными от яркого света фонаря глазами. Но для прохожих, которые не входят в зону невидимой связи, они не являются чем-то большим, чем типичная парочка. Крепко, но с особым трепетом берёт Сэм за руку. Всё же стоят на одном месте, этот жест хоть и заманчив из-за близкого контакта, но пока является лишним. Девушка лишь напоследок выпускает дым изо рта и кидает окурот от сигареты куда-то в сторону мусорного бака. Алан в который раз цокает, отбиваясь от клубы дыма.        — И кто тебя только курить научил?!        — Когда меня учили, ты сидел за партой и боялся прогулять урок. Бывают такие моменты, когда хочется молчать. Не важно, творческая ты личность или нет. Простая тишина в особых случаях говорит больше, чем любые слова. Очень важно уловить эту волну обеим молодым людям. В данном случае — есть взаимная связь. Разговор без слов. Поэтому оба кайфуют от чистейшего звука молчания в добавок с ровными вдохами и шорканья опавшей листвы. Последнее раздражает не так своим звуком, как существованием. Деревья оголяются, холода подступают всё ближе, а там и зима. Скорее всего, осенняя хандра наступит. А вот тут маленькая поправочка: когда депрессии появляться в жизни Алана и Сэмми, если они оба работают с утра до ночи и каждый из них склонен к яркой энергетике? Даже в обыденной серости.        — Я столько лет не была в парках. И, скорее, это моя чудовищная ошибка, — Катова смотрит по сторонам, где одни лишь деревья, пруды и газончики. Грудь дышит чем-то нетипичным. Это вроде что-то типо чистого воздуха.        — Ты многое упустила, но я помогу тебе нагнать упущенное.        — Решил включить режим милого супермэна?        — Милого, значит, — косится глазами на девушку. И так смешно смотрится, когда пытается спрятать свои глаза за темными линзами очков ночью. Но не абсурдно. Ох уж это влияние московской тусовки.        — Ну а чем ты не милый?, — Катова не может сдержать широкой улыбки, — кстати, ты давно катался качелях?       — Да, наверное, ещё во Владике. И только она хочет заикнуться о смысле вопроса, как улавливает его взор, устремленный на детские качели, которые почему-то не работают в столь непоздний для Москвы, час.        — Я не до конца понимаю, что ты задумал, но я против. Хадзарагов будто не слышит ничего вокруг. Такое иногда бывает, когда идёт полная концентрация. Обхватывает теплой рукой тонкое запястье и так нагло тянет за собой. Чистая мечта каждой девочки, а она еще отнекивается. А если быть совсем честными, то в где-то душе ей это нравится.       — Алан, это механическая качель, что ты делаешь? Ей очень нравятся взбалмошные идеи. Особенно довольно простые.        — Можешь молча встать своими ножками сюда или будешь делать недовольный вид и дальше?! Наигранно недовольно закрывает свой рот, становлясь на "кораблик" с одной стороны и пытается удержать равновесие, когда Алан становится напротив.        — Я не помню как эта адская карусель раскачивается, понимаешь? - а ещё бывают моменты, когда понимаешь, что счастлив именно сейчас. Микросчастье. Это когда улыбка и смех исходят от человека из-за какого-либо действия.        — Повторяй за мной. Блондинистые волосы аккуратно развиваются с каждым шорохом качели. Нелепо попадают на лицо, что делает её вид более милым, словно домашним. Это первое слово, которое пришло Алану в голову. И пусть оно не очень-то и подходит, но ему нравится.        — Мои ночи проходят без сна. Под музыку. Я и не помню, когда в последний раз смотрела на небо, вот так. Элементарно подняв голову вверх. Это так... так спокойно.        — Кажется, у нас с тобой связь. Среди темноты я обычно вижу только луну. Не отрывая взгляда, смотрит на девушку с таким неподдельным интересом в глазах, словно искры метаются по зрачками. А если учесть, что глаза - зеркало души, то несложно догадаться, насколько он живет этим моментом здесь и сейчас.        — С тобой втретишься, так сразу воспоминания в голове мелькают. Я иногда тебя ненавижу за это.        — Только из-за этого? От неё так и прет недосказаностью. От него - абсолютно точным пониманием сказанного.

пять лет назад.

Ночь укутывает город, забирая с собой все маски и оставляя только честную душу, предстающую пред лунным ликом. Наедине с Луной люди меняются. И город тоже. Все становится тихим, размеренным, хрупким и нагим, как оголенный провод. Взгляды становятся осязаемыми, а прикосновения, как едкий дым, проникают глубоко под кожу, спирая дыхание. Заставить Катову понервничать – крайне трудно. Но одному человеку всегда даётся с блеском это задание. Два часа ночи, а его всё нет. И где он ходит? Трясущейся тонкой рукой подкуривая очередную сигарету, Сэмми думает, а не послать бы Хадзарагова к черту? Она, Сэмми Катова, до дрожи промёрзшая, ждет? Да ещё и кого? Какого-то парнишу. Осознание этого серебрянной пулей бьет по её огромному эго. Но ведь лечь спать, пока она не удостоверится, что Алан живым и здоровым вернулся в свой дом, она попросту не сможет. Здесь, на улице, свежий воздух помогает разогнать туман из своей головы и более-менее освежить её. На хрупкое плечо блондинки падает чья-то сильная рука и сжимает его. Она знает, чья это рука. Рука причины, по которой она в два часа ночи курит в беседке — пожалуйста, дамы и господа, знакомьтесь – Алан Хадзарагов. Катова не будет спрашивать, где он был и почему даже не позвонил. Слишком гордая, чтобы признавать, что она волнуется за него. Развернув к нему голову, улавливает взгляд карих глаз, настолько выразительных и проницательных, что можно разглядеть и при лунном свете.       — А чего не спим? — присаживается рядом с ней, все ещё сжимая её плечо большой ладонью. Нужно признать, что его взгляд слегка затуманен, скорее всего, алкоголем, но от этого становится ещё более завораживащим.       — Да так, одного дурака потеряла, — на смену дрожи в руках от волнения, по телу разрядом проходят мурашки от осознания того, что он рядом.       — А кого? — выпаливает с вызовом.       — Ну, у него имя начинается на "А", а еще у него красивые глаза.       — За красивые глазки, значит, любишь?       — Как сказать. Я искренне не понимала, почему учителя тебя так любили. Скорее всего, тоже повелись на красивые глазки, — сморит в упор. Зрительного контакта вполне достаточно.       — "Тоже?" А кто ещё, кроме учителей нашей школы? — приближается к ее лицу, опаляя тёплым дыханием оголенную в районе шеи кожу оливковую кожу. Лето ведь.       — Наверное, смотря, чьё имя ты хочешь услышать. Алан проводит подушечками пальцев по контурам ёе выпирающих ключиц, поднимается выше. Сэмми прикрывает глаза и откидывает голову назад. Не может сопротивляться? Или не хочет? Он очерчивает невидимую линию своим носом от её подбородка до скулосвода. Почему-то, сейчас, смотря на неё, Хадзарагову непременно хотелось взять в руки карандаш, ручку, мел: неважно, и зарисовать этот момент. Его длинные и пушистые ресницы слегка щекочут лицо Катовой. Вновь устанавливет зрительный контакт. Его губы, невесомо соприкасаясь с кожей её скул, спускались до мягких полураскрытых губ. На языке чувствуется привкус алкоголя. Поцелуй становится напористей, и Хадзарагов уже на так трепетно, как раньше, закусывает её нижнюю губу. Он чувствует запах никотина, исходящий от Сэмми. Не любит, когда она курит, но приходится с этим мириться. Все равно рано или поздно заставит бросить. Но тут Катова прерывает поцелуй и отдвигается от его лица. — Алан, ты пьян, — Сэмми хмурит брови, — иди спать.        — Мне двадцать три года, а я качаюсь на качели ночью в парке. Казалось, что вроде переросла переходный возраст.        — Не поверишь, но у меня такая же проблема. А еще я иногда могу глянуть что-то на nickelodeon, если есть время утром. Брюнет смеется всё так же, не отрывая глаз. Хочется говорить не умолкая, но для этого нужно подобрать хоть одну тему, которую она не переведёт в сарказм. Он полностью зациклен на этом моменте.        — Я иногда не замечаю, как сгущается ночь. Не понимаю, как мне не хватает двадцати четырех часов. И не приложу ума, почему вместо того, чтобы сейчас отсыпаться, я чиллюсь на качели с тобой.       — Тебя больше удивляет место нашей встречи или то, что ты тут со мной? Прикрывает свои карие глаза, задержав дыхание от еле заметной ухмылки, как резко понимает, что ответ неоднозначен. А простыми словами — его и вовсе нет. Но нет, она не признается себе в этом. Возможно, как-то впустит эту мыслишку к себе в голову, но не будет обдумывать больше минуты. В её голове нет места для этого.        — Мне кажется, мне не хватало чего-то такого... абсурдного... прости. Он осторожно склоняет голову вправо, с диким рвением всматривается глубоко в её глаза, где всё так знакомо. Но в то же время видит там какую-то опасность, которая совершенно его не отталкивает, а очень нравится. Так кроется какая-то невесомость. И это прекрасно.        — Меня уже который день мучает вопрос о твоем псевдониме. Не поверишь, но никто не знает. Ни поисковики, ни Адиль. Расскажешь?        — Алан, я могу сказать лишь то, что не стоит спрашивать у разных казахов обо мне, — говорит, мысленно подчеркивая в голове, что однажды выловит нужный момент, чтобы рассказать ему о становлении Ny Volana. Не сейчас. Кажется, что нормально поговорить с ней - нереально. Он слишком мягкий, а она прямолинейная любительница сарказма. Но толи полнолуние, толи его миловидный образ подтолкнул её заикнуться о "тайне" её псевдонима.        — Молодые люди, а что вы тут забыли? — за ограждением обладатель басистого голоса и фонарика не на шутки напугал девушку. Алан же овладел внешним спокойствием.        — Опа! Под задорный смех блонди они покидают своё место перебывания в виде качели. Шагают вместе, но не за руку. Но как только голос мужчины прозвучал вновь с требованием оплатить их несанкционированную выходку, теплая рука Алана неожиданно хватает ладонь Сэмми. Неконтролируют свои действия, когда адреналин от пришедшей идеи им в голову одновременно заряжает кровь.        — Бежим, — не важно кто произнёс слово совсем тихо, шепотом и малоразборчиво. Главное, что уже в следущую секундую они вместе неслись по плиточной дорожке куда-то вглубь парка. Её волосы летят во все стороны, развивая запах духов и шампуня с нотками пряных ароматов. Алан всё крепче сжимает её кисть, будто боится отпустить и тем самым потерять в темноте Сэм. И эта темнота не та, что вокруг. А та, что зовётся прошлым. И смысл бежать с каждой секундой теряется, но сейчас это не важно. Какие-то фрагметы дежавю вскакивают картинками в голове. И никто из них не признает, но сейчас они прокрутили в голове похожие ситуации из подросткового возраста. Когда, взявшись за руки, они бегали по району от участкового из-за прорисованых этими двумя стен домов. Тормозят спустя еще метров десять, когда дыхание уже отказывается снабжать легкие кислородом из-за своей частоты. Это было хорошое кардио, в общем-то.        — Ну что, супермен, считай, что ты перешел на темную сторону силы, — с отдышкой, но в своей любимой манере говорит с ехидным лицом. Ведь в который раз она портит примерного Алана. Точно не вспомнит, в какой формулировке ей было сказано от классного руководителя это, но суть она запомнила. И как теперь видно, хорошо отложила в памяти.       — Скорее, я спас красивую девушку от злого охранника. И заметь, я не прошу благодарности.       — Мне показалось, или ты сказал, что это я придумала забраться на качель? Ему казалось, что только в фильмах человек может завороженно смотреть на губы собеседника. Но нет. В жизни это выглядет еще более банально. Но он подумает об этом потом не сейчас.        — Нет, что ты, тебе несомненно показалось, — хитрый лис, по-другому и не назовешь улыбку и глаза, горящие диким пламенем.        — Ты давно катался на метро?        — Давно, а это важно? — сверкающий взгляд меняется на скептический, проходясь по её лицу с неистовым истересом.        — Очень. Пошли, — возвращает полодение рук как и было до их резкой остановки. С цепким замком кистей, мол, так удобнее тащить за собой Хадзагарова, Сэмми напрявляет их пару к ближайшей станции метро. А она, к счастью, совсем близко к парку. Они вновь без труда завязывают диалог, но внутри боятся взглянуть друг на друга. Причину этому ни один найти не может. И они вновь подумают об этом потом, если "потом" вообще наступит.        — Я не помню, почему мы перестали общаться, но я очень рада, что спустя время ты опять в моей жизни. Что может быть милее таких слов? От души, от самого сердца. И, конечно, Алан не ожидал, как и не ожидал их встречи сегодня, да и вообще. В подобных случаях сам собой начинаешь верить в судьбу.        — Две вещи меня удивляют: звездное небо над головой и то, какой я могу иногда быть дурой. Но сейчас меня удивляют оба варианта, поэтому не думай, что я лукавлю. Ведь я полная идиотка, если сказала это не подумав... черт, забыли это. Она стоит и улыбается ему, она полна эмоций, самых разных. От нежности до ненависти к себе. Хуже только то, что Катова неподвижно разрушила свою защитную стену и нагло, но безуспешно пытается выстроить ее вновь. Чтобы парень случайно не подумал о её чувствах в этот момент. Боится показать слабину в виде проявления даже самой минимальной нежности. Он стоит и смотрит, но это глупо. Он тянёт её к себе, заключает в обьятиях. И как бы в книгах не говорили, а именно:"я потянул её к себе и обнял. И это сказало мне всё за себя". Нет, ничего не сказало. Лишь ввело в тупик. Но через пять минут просторы подземки терпят напряжение от двух друзей. И эта тишина вовсе не та, что была приятна там, в парке. Молча ждут последний поезд, молча входят в пустой вагон и это как-то сводит на минимум дискомфорт.        — Куда мы едем?        — А я по твоему знаю? Девушка закидывает ноги на сиденье, нагло паля на спутника. Ждет каких-то действий, но их не поступает.        — Где мы вообще находимся?       — Тут где-то должен быть экранчик со станцией.       — Вот он, я понял где мы. И, кажется, нам нужно проехать пару станций. Смотрит на него с вопросом и ответ на него вовсе не поступит. Его загадочность очень милая, но подозрительная.       — Нет, ну а что ты так смотришь? Я удерживаю твой интерес к себе. Хотелось бы ей ляпнуть, что он и без этого есть. Но Сэмми вовремя поняла, что нужно перевести тему, а то она опять ляпнет лишнего? И почему она перестаёт соображать тогда, когда на горизонте появляется Алан?       — Когда новые треки? Удивлен, ничего тут не скажешь.       — А ты хочешь мне их свести? Ей всегда нравилась исходящая от него энергия. Он всегда дарит настроение одним лишь своим видом. Поэтому статистика улыбок Сэмми увеличилась с момента красного полнолуния.       — Такое ощущение, что тебе от меня нужны только биты.       — Что ты, дорогая, не только.       — Сука... напомни мне в следующий раз не идти с тобой никогда. Злится на него даже не смотря на статус шутки в его фразе. Вообще, любит злится на этого парня.       — Ещё чего? Кто должен делать твою жизнь более правильной? Ответ очевиден.       — Ага, виски и пачка сигарет в руке. Карий взгляд становится серьёзней, так и заставляет вспомнить все те лекции о неправильном образе жизни, которые Хадзарагов читал ей несколько лет назад. Воспоминания, как камень об голову.       — Не кажется ли тебе безумным то, что мы сейчас ночью в последним поезде метро едем по неизвестно куда?       — Не менее безумнее, чем было позвать тебя сегодня.       — Даже не знаю, как это принимать. Как комплимет или как упрёк?       — Можешь считать правильным первый вариант. Алан откидывается на спинку сиденья с головой и тихими, размеренными дыханиями вдыхает ужасный запах метро. Сырость и тоска. Вот чем пахнет. Сэм же повторяет то же самое, при этом раскидывает руки по обе сторны. Как дитя. Когда их поля зрения пересекаются, то по пустынному вагону разносится басистый и нежный смех. В этот момент они резко становятся беззаботными детьми. Она смотрит на него сквозь ресницы, когда силуэт Алана уже стоит возле нее и тянет к ней свои руки. Словно поднимает.        — Пойдем, мы приехали. Вроде бы идея прокатиться на общественном транспорте была её, но всё продумал он. Но никто из них не учёл самую непредсказуемую вещь - погоду. Звезды пропали не из-за миллионов фонариков по городу, они затянулись тучами. Это, конечно, тяжело заметить ночью, но сильный ливень яро бросается в глаза.        — Мы вышли из последнего поезда поздно ночью, а тут ливень. Такси ждать – лучше дождаться открытия метро. Что будем делать, супермен? Чисто из интереса всматривается в его напряженные черты лица: высокие скулы, гордый взляд, плотно сжатая нижняя челюсть и сильно выпирающий кадык. Всматривалась чисто из интереса, а получила эстетическое удовольствие. Красив, да. Умён. Внимание привлекает тату на шее, и ей, как и любой девочке, хочется потрогать его тату. Помнит, как в последний год их тесной дружбе во Владике они набили свои первые рисунки на теле, а позже выслушивали бесконечные лекции от знакомых по этому поводу. А еще хорошо помнит, как он пытался спрятать от папы тату и как хорошо получил от него, когда отец обо всём узнал.        — Побежали, — теперь уже он хватает её за руку и Катова, не соображая, поддается ему.        — Ты что творишь? - очень, очень часто когда-то это выражение вылетало из её уст. Ливень не сбавляет оборотов и льёт ещё сильнее, заставляя Катову обматерить друга несколько раз. Да и себя тоже. Почти насквозь промокшие, но счастливые, добегают до крытой террасы малоизвестного кафе. И с таким же счастьем входят внутрь, пропуская Сэмми первой. Галантен весьма.        — Я тебя убью.        — Сначала ты выпьёшь со мной кофе, а потом можешь и убить.        — Мне нравится ход твоих мыслей, — трясётся от холода, хотя внутри всё пылает жаром. Такое возможно? Или уже простудная реакция начала своё действие в уязвимом организме? Стильная, по инстаграмным меркам, кофейня, с белой плиткой на стенах и огромным количеством растений вокруг, заставляет всматриваться в каждый угол. Тем самым убить время, пока друг делает заказ. Больше всего хочется спать и карамельное латте.        — Стесняюсь спросить...        — Ты и стесняешься?!        — Так, Хадзагаров, не перебивай. Так вот, как тебе пришло в голову бежать под дождём? А если бы оно было закрыто? Злость не уходит пред его обаянием. Хоть и держится из последних сил.        — Я часто здесь бываю в это время.        — Ты живешь в другом районе!        — Я ищу вдохновение на улицах, просто гуляя. И знаешь, это работает. И стал бы я тянуть тебя куда-то, не зная наверняка это место? Жизнь дороже. Сэм сворачивает салфетку в шарик и кидает в него не столько от обиды, а чисто из-за дурачества.        — Я обиделась и заказываю такси. Она уже открывает своё приложение в телефоне, который быстро оказывается в руках Алана. А позже уже и в стороне.        — Я сам вызову, самостоятельная какая. Чашка теплого латте еще больше вгоняла её в сон, но не подавать виду усталости - её привычка с работы. Она засыпала ещё в такси, чуть не свалившись на коленки Алану, который, к слову, решил её сопроводить. Забота, переживает. И, как только она переступила порог квартиры, немедля рухнула на кровать. Позабыв о том, что толком и не попращалась с другом. А того, в свою очередь, догнал ком мыслей прямо в салоне убера. И так тихо, но достаточно громко для самого себя шепнул:        — Будет, как будет.