песнь души

      Впервые он услышал его в двенадцать: стоял у доски на алгебре, отдуваясь решением задач за мешающую классу, по словами преподавательницы, конечно же, болтовню. Безусловно, это было самым [не] подходящим временем. Звонкий детский голосок в его голове напевал какую-то незнакомую детскую песню, неумело, нетвёрдо, заглатывая несколько гласных. И тогда он понял, что жёстко влип. Его соулмейт был ребёнком, маленьким, не особо что понимающим, малышом лет трёх, если не меньше. Кажется, тогда он впервые почувствовал, насколько вселенная жестокая сука. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ       К шестнадцати годам слышать её он стал намного чаще, что буквально сводило с ума. Фармацевт в местной аптеке уже здоровался с ним на улице и пару раз заносил новый флакон лекарства, блокирующего все эти 'посторонние шумы' в голове, прямо домой. С тяжёлыми вздохами, взглядом жалости и попытками приостановить приём лекарств. Но Анисимову, откровенно, плевать с самого Эвереста и на травлю организма, и на побочные эффекты в виде головных болей, рвоты и состояния похлеще чем после самой жёсткой попойки в пятницу вечером. Главное, что засыпать и просыпаться он может только со своими собственными мыслями.       В двадцать он знакомится с Трущёвым, его организм уже хуже воспринимает и реагирует на лекарства, а где-то в глубине души он понимает, что музыка — его всё. Тексты в стол, спрятанные ото всех, заставленная инструментами комната, в которой и шагу лишнего не сделать, подколки нового друга, который совсем не понимает причину зарывания своей мечты куда-то в канализацию. Шарится в тетрадках, закрывает лицо руками, агрессивно вздыхает и пару раз отвешивает не слабых подзатыльников. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ

— Омерзительно, когда у тебя в голове постоянно кто-то чужой. Если меня это бесит неистово, как я могу обречь кого-то на эту участь? ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ — Как кто-то настолько талантливый может быть таким тупым? ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ

      Серёже надо дать должное. Серёжа не отступает и водит потерянного в жизни Максима по клубам и барам на концерты никому не известных и не нужных, по факту, но от этого до боли обидного талантливых исполнителей, которые отдают себя полностью, до каждой полуразрушенной клеточки. Которые в жизни лишь существуют, никем непринятые и непонятые, но бродят по улицам, едят, спят, лишь бы попасть на сцену, на которой живут по-настоящему, искренне, не имея ничего за рукавом, кроме собственного таланта. И Анисимов понимает это, когда сам находит своё место в захудалом баре где-то в углу сцены, за синтезатором и с микрофоном под боком.       Трущёв волнуется и гордится почти как отец, пока Максим под боком бесится и ворчит себе под нос, злясь и на пиэлсишника, и на себя самого. Все принципы в топку, пальцы дрожат как после отходняка, а внутри странное сочетание экстаза и неуверенности. Слышала ли его душа? Понравилось ли? Это глупо, она ещё ребёнок. Сколько ей, десять? двенадцать? Как судьба могла так нехило проебаться — загадка века. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ

— Просто отбрось это. Ты бы себя со стороны видел: расслабленный, получающий кайф. Свободный. Это твоё, не зарывайся, дурак.

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ       И он не зарывается. Кто не рискует — тот не пьёт, а Максим выпить очень даже бывает не против. В перерывах между репетициями и концертами, конечно. Их группа СвобоDa не взлетает на пик популярности и востребованности по щелчку, но всё же с каждым годом во Владивостоке они собирают всё больше и больше народа. Кажется, всё не так уж и плохо. Подработки, репетиции, концерты, потом снова подработки. Музыка захватила его от макушки до пят. Анисимов уже не молчит, закапывая внутри песни, да и лекарства он принимает всё реже, постепенно привыкая и проникаясь голосом его соулмейта. Красивым, бархатным, проникающим в самую глубь, от которого мурашки порой покрывают всё тело.

Уже далеко не детским.

      В двадцать шесть они с группой перебираются в столицу, вдохновлённые и уверенные, что что-то да получится. Трущёв без умолку болтает про какое-то тнт'шное шоу, которое якобы сможет дать им неплохой пиар и разнесёт их голоса и песни по всей стране, а те, вне всяких сомнений, найдут отклик публики. Максим лишь качает головой. Камеры, взгляды, судьи — это всё не о нём, не для него. Но когда он бродит по нескончаемым коридорам здания в перерыве между отборочными, обливаясь потом и всем сердцем жалея, что повёлся на уговоры друга, то понимает, что голосок в его голове, так же едва умолкающий в последние несколько дней, становится всё громче и чётче, будто вот-вот и поймаешь, только руку протяни.       И он видит её — миниатюрную и улыбчивую, с нежно-розовыми прядями, наспех затянутыми в два пучка. Он видел, как она выходила на сцену со своими командами и как пыталась сгладить все напряжённые углы, когда нервы у всех натянуты настолько, что каждая искра порождает хаос и безумие. Видел, но не слушал. Не слышал. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ       — Привет! Тоже устал от всей этой суматохи? ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ       Слышать её наяву, откровенно говоря, странно. И не совсем понятно, как такое вообще возможно. Максим всегда скептически относился к этой фишке соулмейтов, в конце концов, мир огромен, какова вероятность повстречать тот-самый-голос из головы? Но жизнь однажды его уже надула и Анисимов усвоил урок. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ       — Я Кристина, кстати. Просто Крис, — улыбается как чеширский кот, заставляя уголки губ Анисимова дрогнуть. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ       — Максим, — усмехается, когда её накрывает осознание всей сюрреалистичности ситуации. И где-то в мыслях признаёт, что идеи Трущёва никогда его не подводили. — Просто Свобода.