Глаз Ведьмы

Ещё даже солнце толком не поднялось из-за холма, а Славка уже тут как тут стоит, ждёт меня. Ресницами хлопает да глазками моргает. Загляденье просто. А в глазках — минимум осознания и максимум страха. Я Славку понимаю, киваю ему сочувствующе, как-никак, первая ходка — она на то и первая. Её ни за что не забудешь, хоть до сотрясения бейся башкой об стенку. Воспоминания от шишек и искр только ярче и красочнее становятся. А я Славку подбадриваю, соответственно. Дескать, не боись, со мной не пропадёшь, я же не только из-за везения своего распрекрасного тут который год торчу и за всё это время ещё ни одной аномалии даже краем сапога не зацепил (это я, конечно, загибаю, и ожог на щеке от «жарки» выдаёт меня с потрохами)! Славка, друг мой сердечный, кивает как-то невпопад, улыбается косо-криво — ну, чистый инсульт! Я знай себе дальше Славика успокаиваю, твержу, что комбинезон хороший, всё выдержит, местность чистая, из мутантов только слепые псы, но мы их быстренько дробью, а бандитов так зашугали, что они теперь под кустами прячутся, лишь только задницу сталкерскую вдалеке увидят. А про себя твержу: «Ничего с ним не случится. Ну что с ним случится, ну сам посуди? Да и как будто бы ты друга из аномалии не вытащишь и от пуль этих шакалов не закроешь!» Всё я вытащу, всё я закрою, да только всё равно неспокойно на сердце — а вдруг Зона очередной какой фокус выкинет? А вдруг выброс в самый неподходящий момент? А вдруг аномалия новая? А вдруг химера решит днём на прогулку выйти? Гоню все страхи прочь, угрожая им кулаком. Нечего мне тут! Зона, конечно, не курорт, но зазря волноваться даже здесь не стоит. Нервные клетки, как известно, не восстанавливаются. — Игорёк, слушай… — Славка, бледный, что твой лист бумаги, наконец находит в себе силы что-то сказать. — Всё ведь хорошо будет? Я так и давлюсь мысленным глотком кофе — кто же мне настоящий кофе в Зону-то привезёт? Тут же отвечаю ему: — Во-первых, я тебе тут не Игорёк, а Топь. Во-вторых, всё от тебя зависит — будешь меня слушаться, по сторонам смотреть и болты кидать — выживешь, никуда не денешься. А сам так размышляю: какая же из меня топь? Хотели было братья-сталкеры меня Тенью назвать за то, что однажды весь лагерь особо доставучих бандитов ночью бесшумно положил, да потом передумали и Топью зачем-то прозвали. «Тень» мне больше подходит. От меня ведь действительно тень осталась, невнятная совершенно. Только глаза ещё какими-то яркими огоньками горят-искрятся, красиво так, прям как «электра» эта чёртова, только синим и тёплым искрятся, а не белым и холодным. — Топь, а у тебя эта ходка… какая? — Не понял, — честно отвечаю я. — Какая «какая»? Обычная самая. — По счёту какая? — терпеливо поясняет мне Славка. — Главное, чтобы не последняя. А так я их после пятой считать перестал, — отмахиваюсь я рукой так, словно комаров вокруг разлеталось несколько тыщ. Кстати, у Зоны есть один прекрасный плюс — в ней насекомых почти нет. — Пошли уже, пока все артефакты не разобрало сталкерьё. Сначала пойдём к архианомалии «Кисельные берега», а если там ничего не будет, то к «Ведьминому Глазу». Там, говорят, целые россыпи «Кристаллов» и «Маминых бус». Глаза у Славки моего тут же загораются — то ли от восторга, то ли от жадности. Эх, зря он так, лучше бы и дальше дрожал и бледнел, а то ещё ринется в самое пекло, прямо по всем «жаркам»… Смотрю я на него строго так, из-под бровей, мол, успокойся, и Славик тут же серьёзным становится, собранным. Одно удовольствие за этими стремительными метаморфозами наблюдать. — А что там за аномалии есть? — вот, уже другое дело. Правильные вопросы Славка задаёт, умный он парень, конечно. Непонятно правда, на хрен ему с его интеллектом Зона сдалась, умные люди её обычно за тридцать три версты обходят. — Значит, так. У «Берегов», ясен пень, «киселя» полно, хоть вёдрами его черпай. Вёдрам, правда, кирдык быстро настанет, хы-хы… «Газировки» там ещё есть, но уже ближе к воде, я туда с тобой не полезу. В «Ведьмином глазу» погорячее будет, от «жарок» деваться некуда, а в самом центре ещё «трамплин» гигантский, а вокруг него несколько «воронок» небольших. Уже сколько народу этот «трамплин» на тот свет подбросил… Мы его «зрачком» называем, а «воронки» — «радужкой». Так что, если мы туда всё-таки пойдём, постарайся на «белке» крутиться. Жарко там и душно, но всё равно лучше «жаркой» брови подпалить, чем в гравитационные аномалии вляпаться. Славик мой ненаглядный всё ещё выглядит серьёзным и сознательным, но я-то вижу его насквозь — всё равно, шельма такая, рвётся вперёд, прямиком в аномалии. Ничего, стоит только из лагеря выйти, как эта прыть тут же улетучится, словно и не было её никогда. Хуже будет, если его радостное возбуждение охватит тогда, когда детектор часто пикать начнёт. Придётся его за шкирку вытаскивать из дерьма этого кислотного и пекла адского. Я так мыслю: если ад и есть, то он под завязку набит бесплодными аномалиями, от которых ничего, кроме смерти, ждать не приходится. …А не позволю я Славке погибнуть в Зоне. Сам сдохну, а ему — не позволю. Не для того я его сюда тащил под носом у военных, чтобы он в первой же ходке помер. Не для того я тут годами грязь тощим брюхом месил. Не для того я в Зону пришёл, чтобы друга здесь похоронить. Упрусь всеми конечностями, зубами, ногтями, рогами (мало ли, какой я тут радиации нахватался) и вытащу его из «Кисельных берегов», из зрачка Ведьмы. Зона — это та самая Ведьма, сволочь поганая. И глаз у неё много-много, и в каждом по зрачку. Пялится на нас всех ехидно, да всё ждёт, когда в её глазах трупов-то прибавится. Лучше бы бревна там застревали, ей-богу! Славик в её глазу точно не сгинет. — Пошли, сталкер хренов! — развесёлым тоном говорю я, а на душе всё так же тоскливо. Переживаю я, что ли? Переживаю, ясен красен, мне же Славку от Ведьмы защитить надо, сам Славка против неё не выстоит. Что ей болты да обрез этот несчастный? Разгулявшееся воображение грубыми мазками рисует картину, как Ведьма тянет к другу моему костлявые длинные руки, изъеденные язвами, покрытые укусами псевдособак, тянет и тянет, окаянная… Ох, ну и ноет же сердце, прям хоть не иди в эту ходку проклятую, а Славку пинками гони прочь с Зоны! Да только знаю я все эти свои предчувствия — правильными никогда ещё не были. Хватаю я своего замешкавшегося «сталкера» за шкирку, тяну за собой, чувствую и руками, и разумом — сопротивляется, боится. Инстинкт самосохранения работает в нужном направлении. Эт правильно, эт хорошо. Славка почти сразу же успокаивается и идёт уже спокойно, покорно следуя за мной. Это ещё лучше, слушаться умеет. Нет, всё-таки умный парень Славка, со мной точно не пропадёт! — А правда, что ты ни разу в аномалии ни в какие не вляпывался? Приплыли, значит. Языком чесать захотелось. Ну, пока по чистой дороге идём, почему бы и не почесать? Но отвечаю на всякий случай неохотно, чтобы понимал, что обстановка не располагает к задушевным беседам. — Пару раз было. Впервые давно ещё, года два назад. Возвращался ночью с ходки, уставший был жутко, на ходу засыпал. А темно ещё было — хоть глаз выколи. Заплутал я немного, и к лагерю не с той стороны заходить начал. Ну и кто же знал, что там в одной из луж после выброса «кисель» нарисовался? Не заметил я его, хоть он и светился ярко, да и с размаху туда ногой вступил. Зашипело всё, сапог разъедать начало, я перепугался и разобулся со скоростью света, наверное. До лагеря на одной ноге скакал, благо, недалеко уже было. За сапог обидно было, конечно, совсем новый. А недавно, три месяца назад, в «Ведьмином глазу» как раз ползал. Прямо на «Огненный шар» наступил, равновесие чуть не потерял, шаг не в ту сторону сделал, и результат в прямом смысле на лице. Тут же у меня перед глазами струя огня, я ломанулся назад, не разбирая дороги, а в себя пришёл лишь в лагере. Повезло мне тогда безумно, чудом в «жарку» не вляпался во время своего безумного спринта. Артефакт, разумеется, остался там. — Жалеешь об этом, Топь? — Я жив остался, — мрачно отзываюсь, пялясь в бескрайнее серое небо. — О чём мне жалеть? Небо тут особенное какое-то. Затуманивает мозги похлеще контролёра и свободовской дури. Хочешь не хочешь, а залюбуешься. Так и притягивает к себе взгляды, причём в любую погоду. Но особенно усиливается этот магнетизм перед выбросом — стоишь, как последний дурак-суицидник, задрав голову вверх, смотришь на зловещие переливы алого и зелёного, слушаешь этот свирепый грохот и вой… А потом бежишь, сломя голову, к ближайшему укрытию, дрожа от страха. И, пережидая весь этот кошмар в безопасном месте, клянёшься самому себе, что никогда, никогда больше не будешь так рисковать. А через пару-тройку выбросов начинаешь снова… Вот сейчас иду, запрокинув голову, смотрю на низкие свинцовые облака. Эх, переплавить бы их все на пули, тогда бы проблем с боеприпасами не возникало. Чувствую, что вот-вот завою по-волчьи на скрытое за облаками солнце от неизбывной тоски и тревоги за товарища. Да господи, ну что ж такое-то? Развернуться и пойти обратно, что ли? Не поймёт Славка, не поймёт и обидится. Но зато гарантированно жив останется. И как быть? Постепенно тревога утихает, кровь не стучит в висках, а я снова могу спокойно и здраво рассуждать. Натурально иду себе и рассуждаю, при этом не забывая по сторонам поглядывать: мало ли какая аномалия или тварь меня за кустом поджидает? «В «киселе» не пропадёт, вытащу. В «газировку» не полезем. Дальше «жарок» не пущу, да и сам в «радужку» ведьминскую не пойду. По дороге ни бандюков, ни тварей. Бегать умеем, оружие и патроны есть. Комбинезоны в отличном состоянии. Выброс, по словам яйцеголовых, не на этой неделе уж точно. Чего бояться?» А ведь и правда, нечего бояться. Совсем уже не тревожно и не тоскливо, и небо не кажется тяжёлым, металлическим. Расслабляюсь, кайфую потихонечку, чувствую себя свободовцем. Хорошие они, свободовцы, душевные. Примкнуть к ним потом, что ли? Одёргиваю себя на полуслове. Не время о «Свободе» думать, надо о Славке подумать, о мутантах этих долбанных и об аномалиях. За Славкой вообще следить неустанно надо. Мало ли что. Ощущаю себя эдакой матерью-наседкой: сюда не иди, туда не ползи, смотри по сторонам, не отходи от меня! Тьфу ты, от самого себя противно. Но в Зоне так и надо, в Зоне так и заведено: если тебе от самого себя противно, значит, ты делаешь всё правильно и, быть может, доживёшь до завтрашнего дня. Это я усвоил сразу же, как попал сюда, и повторить урок пришлось в первой же ходке. Сворачиваю с широкой дороги на узкую тропинку. Знакомую такую тропинку, безопасную, милую, почти что родную. Давно я на ней не был, месяц уж точно. Поменяться могло всё, поэтому я и держу ушки на макушке — а ну, аномалия какая-то здесь объявилась после выброса? Останавливаюсь, поворачиваюсь к Славке, чтобы повторить свой краткий инструктаж («Во всём слушаться меня и думать перед каждым своим шагом!»), как вдруг буквально пятой точкой чую, что что-то не так. Спешно делаю шаг вперёд, к Славику, а он, соответственно, назад, смотря на меня, как на сумасшедшего. Я ничего против таких взглядов не имею. Смотри-смотри, я в Зоне уже почти три года, сам Исполнитель Желаний велел свихнуться! Да и не так уж и важно, каким я ему кажусь — главное, чтобы он жив остался, а там посмотрим. Поворачиваюсь обратно уже на цыпочках, даже не дышу, смотрю внимательно, подмечая все детали, даже самые незначительные. Так, вот сломанная ветка куста, вечно бьющая меня прям по немытой роже… Знакомые камни выворочены… Краем глаза подмечаю слабое искажение пространства, ну, словно круги по воде расползаются. Да, «воронка» тут образовалась. Лаконичным жестом подзываю к себе Славика. — Видишь эти водяные круги, которые по воздуху идут? Это и есть аномалия. Доставай давай свои болты, будешь учиться границы аномалии определять. Только близко не подходи! — на всякий пожарный оттаскиваю Славика подальше от опасного места где-то на метр и держу рукой за капюшон. Он больше не смотрит на меня, как на надоедливого безумца. Смышлёный Славка, ничего не скажешь. Аккуратненько так болтик кидает прямо в аномалию, а она вся окрашивается бледно-радужными цветами и болт из себя выплёвывает мне под ноги. Славка изумлённо ахает и подбирает испачканный в земле болт. «Воронка» его, ясен пень, не покорёжила, но Славка всё равно смотрит на него, как на восьмое чудо света. То с одной стороны тронет, то с другой, то на ладони подкинет, то на просвет глянет, словно это редчайший артефакт какой, «Золотая рыбка», блин. Наконец кидает болт ещё раз, уже в другую сторону, а тот снова отскакивает от аномалии и летит вбок, прочь от нас со Славкой. Ещё несколько болтов отскакивают от «воронки», и, когда уже аномалия прощупана вдоль и поперёк, мы осторожно, чуть ли не гуськом проходим мимо, вслушиваясь в шорох листьев, кружащихся вокруг аномалии. Фух, проскочили. По лицу Славика расползается счастливая улыбка, человек же первую свою аномалию изучил и обошёл. Я бы на его месте от радости прыгал так, что свалился бы прямиком обратно в «воронку». А Славка ничего, держится молодцом, эмоциям не поддаётся. Хорошо слушается, да и умненький. Вот бы ещё с ним в несколько ходок сходить, аномалии бы разные показать да тварей побить, и получился бы хороший такой сталкер. Только не хочу я, чтобы друга Зона притянула к себе, прижала к ледяному сердцу, к гнилой груди. Не хочу, чтобы он в тень с горящими глазами превращался. Не хочу, чтобы он на меня стал похож. Такой смышлёный парень лучшего заслуживает, а по радиоактивным лужам прыгать и от монстров отбиваться и я могу. Эт я запросто, эт я привык уже. По аномальным топям особенно душевно от кровососов бегать, сразу же собираешь все мыслимые и не очень комбо. Мне себя ведь не жалко ни капельки. А вот Славку жалко. Я снова иду впереди, через каждые десять метров кидая по болту. Всё чистенько и спокойно. Вон уже и «Кисельные берега» виднеются, все зелёным, булькающим «киселём» покрытые. Интересная архианомалия, красивая. Все они такие, на самом деле. Но «Берега» и «Глаз» я люблю особенно. Фиг его знает, почему. Может, потому, что от лагеря нашего близко располагаются, и артефакты там всегда есть, без хабара не останешься. До взрыва в 2006 «Берега» были обыкновенным, почти полностью заросшим камышами озерцом, расположенным в маленькой ложбине. После же склон ложбины и камышовые заросли покрылись слоем «киселя», а там, где ещё оставалась вода, появились едкие «газировки». В ночи архианомалия вся так и горит-полыхает зелёным, неукротимым, диким огнём, пузыри и языки поднимаются вверх, и шипение вперемешку с бульканьем в тихие вечера слышно даже в нашем лагере. — Стоять, — приказным тоном говорю я, чувствуя очередной ледяной укол тревоги прямо в сердце. Славка тут же останавливается, как вкопанный, и со страхом пялится на меня, мол, ещё одна аномалия где-то рядом? Вместо того, чтобы сказать нормально, по-человечески, показываю пальцем вперёд, на разлившийся, расплескавшийся по всей ложбине кислотный «кисель». Противно всё так булькает и хлюпает, как будто прям над ухом кто-то спелый персик жрёт. Жрёт и жрёт, сволочь такая, и даже не думает поделиться. — Дальше — целое поле из аномалий, поэтому ступай осторожно, под ноги смотри обязательно. Если вдруг увидишь, как артефакт катится прочь, даже не думай бежать за ним! Не то что мяса, костей не останется, «кисель» всё разъедает. В «газировки» тоже не лезь. Просто иди за мной след в след, понял? И болты кидать не забывай. На всякий случай. Славик кивает как-то обиженно, дуется натурально и смотрит на меня, как на доставучего родителя. Ничего-ничего, на обиды его мне наплевать, а вот на жизнь — нет. К тому же, сам сейчас поймёт, что лучше действительно за мной следовать, а не свои тропинки в этом кисельном аду искать. Я достаю свой старенький детектор «Медведь», весь покрытый царапинами, с отслаивающейся краской, с треснутым стеклом, и смотрю на него так внимательно, словно там подробнейшая карта с проходами между аномалий. Ничего подобного там, понятное дело, нет, и детектор даже не думает сигнализировать о наличии артефактов где-то поблизости. Заглядываюсь я, значит, в этот детектор паршивый, а сам тем временем чуть в «кисель» не ныряю. Отскакиваю от аномалии, прыснувшей мне кислотой в рожу (почти попала, чёрт) на метр с лишним назад, чуть не врезаюсь в Славика и ругаюсь на всю ложбинку: — Мать твою за ногу, хренов «кисель», «студень» блин ведьминский, вот Ведьме своей, Зоне этой разнесчастной, плюйся в лицо! Специально подбираю каждое слово, чтобы случайно не матюгнуться. Не любит этого Ведьма, ох, не любит, и каждый раз, когда я матом орать начинаю, тут же фокусы свои выделывает: то выброс грянет, то слепые псы за мной увяжутся, то бандит из-за куста вырулит… Выплеснув злость и успокоившись, я швыряю болты и иду вглубь ложбины, не забывая при этом на детектор посматривать. Молчит. Молчит, падла! Что, пикалка сломалась, что ли? Или артефактов совсем никаких нет? Ну же, «кисель» мой родимый, я не претендую на «Пузырь» или «Слюду», но хотя бы «Кровь камня» дай мне! Глухо, как в танке. Строптивая аномалия «кисель» этот, ничего не скажешь. Даже у «жарки» с характером получше. Ну, делать нечего. Возвращаемся обратно той же дорогой, которой пришли. Теперь впереди бредёт Славка, безопасный путь прощупывает болтами, а я знай себе в полглаза слежу за ним и наблюдаю, как болты в «киселе» плавятся. Лепота та ещё: «кисель» весь прямо-таки вздымается, шипит, булькает, переливается разнообразнейшими оттенками зелёного, а когда от болтика только воспоминания остаются, то сразу затихает, даже бледнеет немного, кажется простой светящейся лужей… Выбрались наконец, поднялись по кисельным берегам, сидим теперь со Славиком на влажной земле около больших камней, отдыхаем. Жуём какую-то дрянную, тошнотную колбасу неестественного красного цвета. Сплошная соя и красители, тьфу ты. Сейчас бы хоть кусочек нормального мяса, пусть из той же самой плоти или кабана!.. Заедаем эту гадость чёрствыми батонами. В принципе, жить можно. Был бы в Зоне кофе, я бы тогда, наверное, даже не думал о том, чтобы вернуться на Большую Землю. Но его здесь, к сожалению, не бывает никогда. Если бы передо мной стоял такой выбор: «Золотая рыбка» или банка молотого кофе, то я бы без всяких сомнений выбрал кофе. «Рыбку» ещё найду, фиг с ней. А вот кофе… Славка вроде бы бодрячком так держится, улыбается, шутки какие-то рассказывает. До анекдотов сталкерских шуткам этим, понятное дело, далеко, но я всё равно смеюсь, то ли из вежливости, то ли… то ли. Смеюсь, а сам к своим ощущениям прислушиваюсь: не тревожно ли мне? Не ноет ли сердце? Не падает ли куда-то в пятки? Но с сердцем всё в порядке настолько, что оно утирает нос всем кардиологам мира. Сидит себе на месте, слева в груди то бишь, бьётся ровно, спокойно, не рвётся ни вниз, ни наружу. Вот и ладушки, вот и хорошо. Теперь уже прислушиваюсь к тому, что вокруг происходит. А что вокруг происходит? Да ничего интересного. «Кисель» вон знай себе булькает, да «газировки» шипят, что твои змеи. Спокойно здесь, красиво. Так красиво и так спокойно, что прям ложись и помирай. Я раздумываю над этой мыслью, пытаюсь понять, как бы организовать тут свою смерть. В аномалии сдыхать не хочется, от мутантов — тем более, от бандитов, шакалов этих — вообще противно. И как быть? Только ждать, пока сердце вдруг внезапно остановится. Ну или колбасой подавиться. — Смотри, Славка, — опять показываю рукой на «Кисельные берега», — какая красотища. Ну что, есть что-нибудь такое на вашей Большой Земле? Ни хрена у вас там нет. Славка не отвечает, да я и не нуждаюсь в его ответах. Сижу, смотрю поочерёдно то на небо, то на архианомалию, то на Славку. Зона, Ведьма эта патлатая, с волосами из «жгучего пуха», меня уже крепко к себе привязала, прижала. Не отпускает, карга чёртова. Ледяное сердце, гнилая грудь. Вместо крови — кислота из «киселя», вместо огня в глазах — «электры». А в самих глазах… «жарки», «воронки», «трамлины». Манит к себе, зовёт, тянет призрачные щупальца кровососовские, а в глазах прыгают искры от «электр» да артефакты. А все артефакты, как на подбор, дорогущие… Вскакиваю я на ноги резко, чтобы отогнать от себя наваждение. Славик беспокойно на меня глядит, вижу, что спросить у меня о чём-то хочет, но боится. Уже открываю рот, чтобы сказать, что перерыв окончен, как мимо со свистом летит что-то горячее, прямо над башкой моей тупой, а потом на другом краю архианомалии со всего размаху влетает в «кисель», распространяя смертоносные зелёные брызги во все стороны. — ЛОЖИСЬ!!! — ору так, что у самого уши закладывает, и ничком падаю вниз, прячась за камнями, зарываясь носом в землю. В голове панически бьётся мысль: а что, если Славка не услышал? Что, если не успел лечь? Бьётся и бьётся, как муха об стекло. Глаза поднять страшно: вдруг там уже не товарищ мой живой, а только труп его? Вот и лежу, уткнувшись в грязь, вслушиваясь в свист пуль и матюги бандитов, и молюсь всем подряд, начиная от Иисуса Христа и заканчивая Ведьмой. Ведьме усерднее всего молюсь, прошу у неё милосердия, еле шевеля перепачканными в земле губами: ты только друга моего огради, спаси, доведи, меня-то не жалко, меня ты к себе заберёшь обязательно, не сегодня, так завтра, а его отпусти, он же здесь мимоходом, он твоим не станет. Зубами стучу, губы себе обгрызаю, словно я снорк какой-то, а сам думаю: что делать, как отбиться? Попутно ещё пытаюсь найти в себе решимость вскинуть глаза и таки посмотреть, что там со Славкой. Нахожу в итоге. Живой мой Славка, жив-живёхонек, перепуганный только и в грязи весь, но эт поправимо… Эт мы мигом уберём, как только в лагерь вернёмся — водочки бахнем, тут же все страхи как рукой снимет… Выбраться бы только отсюда живыми… А Славка смотрит на меня выпученными глазами, рот разевает, как рыба, вытащенная на сушу и познавшая все муки сушняка, и тупо моргает, хлопая ресницами. Морг-морг, вдох-выдох, морг-морг. — Лежи и не рыпайся! Будешь рыпаться — сам убью! — шепчу я, даже не надеясь на то, что он сквозь выстрелы меня услышит. А он слышит, и я, честно сказать, офигеваю от того, какой у меня толковый друг. А бандюки там, сверху, у тропинки, не унимаются всё. Шмаляют да шмаляют по камням и кустам. Убьют, наверное, если ничего не сделаю. И за что убьют? Да ни за что. Ни хабара, ни денег у нас со Славкой нет. Комбинезоны наши и оружие бандитам на хрен не сдались. Предпринимаю отчаянную попытку дотянуться до «Гадюки» своей, до змеи этой подколодной. Эх, был бы у меня хотя бы ПМм за поясом, но так ведь нет, я гордый, я с пистолетом не хожу! Дурак, блин. Вот теперь и лежу, гордый и глупый, весь в земле перемазанный, тщетно дотянуться до оружия пытающийся. Бесполезно, слишком далеко лежит. Придётся с головой высовываться из-за камня и, хоть старый, безлистный куст частично скрывает меня, скорее всего бандиты увидят движение. Безвыходная ситуация. Славка же лежит, не дёргается, только на меня смотрит, будучи уверенным в том, что я сейчас какую-то магию Зоновскую применю и, как бюрер, выхвачу у шакалов из рук оружие и к себе притяну. Ну или на крайний случай до «Гадюки» дотянусь и шмальну по отморозкам. Я в свою очередь делаю всё, чтобы Славка во мне разочаровался. Переворачиваюсь на спину, как разжиревший тюлень, и прислоняюсь спиной к надёжному камню, спасающему мою жизнь вот уже несколько минут подряд. Расслабляюсь основательно, опять пялюсь то на небо, то на «Кисельные берега», то на Славку. Улыбаюсь весело-задорно, так, словно вовсе не мне тут умирать скоро придётся. — Молись, — говорю. — Чего? — Славка то ли не слышит, то ли не понимает. — Молись! — повторяю уже чуть громче. — Сталкеров в рай без очереди пропускают! * — А если я неверующий? — предпринимает робкую попытку отмазаться от молитвы Славка. Я лукаво прищуриваю глаза и говорю ему так ласково: — Да ты че, Славка? Много в Зоне атеистов встречал? Я вот ни одного. Он испуганно молчит, но лицо сосредоточенное, видать, действительно «Отче наш» или «Богородице Дево» пытается вспомнить. А я всё лежу, спиной подпираю валун и гляжу на кислотно-зелёные берега. Чёрт возьми, как же красиво, а. Не, даже от лап бандитов умереть тут будет классно. Всё лучше, чем сгинуть в глазу Ведьмы. Внезапно раздаётся лай слепых псов. Бандиты матерятся, но уже не на нас, а на мутантов, и стреляют по ним же. Лай всё ближе, всё яростнее, в стае псин не меньше пяти штук уж точно. Я боюсь даже пошевелиться, чтобы не выдать себя случайным шорохом. Знаю, что псы эти долбанные носом в основном чуют, а не ушами, и всё равно замираю. Но, похоже, шумящие и бегущие прочь от архианомалии бандиты приковали к себе всё их внимание и увели стаю от нас куда подальше. Отвела беду Ведьма, отвела всё-таки, тварь поганая! Обошлось. Умирать обошлось, то есть. А за хабаром всё равно идти надо. Выждав ещё несколько минут, аккуратно, одним глазком выглядываю из-за камня. Тишь да гладь. Только «кисель» знай себе булькает и шипит. Ни бандитов, ни собак уже не слышно. То ли подохли, то ли ушли к большой дороге. Да и хрен с ними. Сцапываю «Гадючку» свою ненаглядную, прижимаю к груди, в которой сердце бьётся быстро-быстро от адреналина. Всё, теперь уже спокойнее намного дышится и живётся. Сижу так, жду, пока сердце перестанет долбиться в рёбра и угомонится хоть капельку. Над «Берегами» кислотный туман клубится, потихоньку всю ложбину заполняет, неслышно поднимается по пологим склонам и вот уже почти лижет мои пятки. Я, весь такой из себя решительный, смелый и переживающий за судьбу своих сапог, вскакиваю на ноги и Славку поднимаю. — Нечего, нечего сидеть тут! — пыхчу я, стараясь Славика одной левой твёрдо на ноги поставить. Славку шатает из стороны в сторону, взгляд у него пьяный какой-то, осоловелый и неосознающий ни черта, что вокруг происходит, ноги ватные, язык заплетающийся, а на лице ни кровинки. Ну чисто жертва кровососа. — Давай-давай! Что, думал, в Зоне всё так просто? Строю из себя бывалого, которому и перестрелки, и мутанты нипочём. Впрочем, я и есть бывалый. Не самый-самый, конечно, но за три года в Зоне многое повидал и многое уяснил. Например, то, что никогда нельзя спиной к гравитационной аномалии стоять. Уж скольких на моих глазах подбросило, разорвало, сжало… Быть может, я действительно бывалый, да только Славку понимаю: тяжело так, с Большой Земли, сразу же под пулями оказаться. Хуже могло быть, разумеется, в Зоне всегда есть, куда хуже, да только всё равно тяжело и страшно. Безуспешно пытаюсь привести Славика в чувство. В ладоши хлопаю, пальцами щёлкаю, тормошу всячески, чуть ли не гопак танцую! А ему хоть бы хны, стоит, стеклянными глазищами на меня зыркает и моргает. Морг-морг, морг-морг. Ну натуральный морг, ей-богу! — Эй, ты, на космическом корабле! — вроде бы он отходит от кратковременного шока, лицо уже розоватое, руки не дрожат. — в «Ведьмин глаз» залезем, или тебе уже достаточно на сегодня? Нутром чую, что в лагерь попросится. Да и хрен с ним, в лагерь — так в лагерь. Вернёмся несолоно хлебавши, зато живые. Сталкеры ведь как мыслят: хабар мёртвому ни к чему. Может, завтра к «Глазу» пойдём. Или же вовсе выброса дождёмся и сразу после него ломанёмся сюда, к «Берегам», чтобы всех опередить. Я прям отсюда слышу, как у Славки в голове шестерёнки отчаянно стараются крутиться в нормальном темпе, а в мозгу что-то постоянно щёлкает и искрится. Но Славка уже в адеквате, из астрала вышел, и даже в контакт со мной входит весьма и весьма успешно. — Пойдём… В архианомалию эту твою долбанную… За артефактами… За «Бусами» там, за «Шарами», «Кристаллами». Какие огненные артефакты ещё есть? Вот это номер. Вот уж не ожидал так не ожидал. Ну что ж, хозяин — барин. Придётся теперь Ведьме прямо в глаз лезть и плевать в него же. Ненавижу я её, суку эту. Спасла она нас сегодня, это да, вот только ненавижу её всё равно. Чувствую, что спасла не просто так, а лишь для того, чтобы потом как-нибудь более извращённо на тот свет отправить. Вот только Славика она не отправит, не-а. Не выйдет у неё. — «Пламя» ещё есть, «Глаз» есть. Но они редкие, вряд ли они нам встретятся. — А «Золотая рыбка»? — Ну ты, брат, загнул, — крякаю я, почёсывая затылок. — Она же в «воронке» образуется, мы туда не полезем. Да и редкая она, шельма. Мы скорее в Припяти настоящую золотую рыбку поймаем, чем артефакт этот раздобудем. Славка не особо расстраивается подобному заявлению, наоборот, веселеет как-то, оживает с каждой секундой всё больше и больше. Видно по нему, что всё ещё жаждет его задница приключений и артефактов, боится, но жаждет. Это ж сколько баек можно будет на Большой Земле рассказать! В двух архианомалиях побывал, от бандитов спрятался, от слепых псов скрылся, да ещё и хабаром разжился, и всё это за один день. Легендой семьи станет. Историю эту из поколения в поколения передавать будут. Мечта, дело житейское. Я вот, например, от Ведьмы сбежать мечтаю, да только вот тянет она к себе, как магнитом, оплетает «жгучим пухом», дышит на меня кислотным туманом, убивая медленно, мучительно, пока я в предсмертной агонии мечтаю. Мечтатель хренов. Поднимаемся мы со Славкой из ложбины, да и идём к «Ведьминому Глазу». Каждый башкой на триста шестьдесят градусов крутит, в любой шорох вслушивается: бандит или мутант? Дорога вроде безопасная, без аномалий, но я всё равно на всякий случай болты при себе держу и кидаю иногда вперёд. Осторожность — дело такое… В Зоне никогда не лишнее. Впереди видим тело чьё-то растерзанное. Кровью залито всё на два с половиной метра вокруг, куски мяса тут и там валяются, размотанный кишечник тянется вообще в сторону. Догнали-таки собачки бандита. Догнали и разорвали на лоскуты ткани и плоти. Я кошусь на Славку, прикидываю, держится он ещё или всё, сдулся? Он зеленеет весь, глаза отводит, но решимости не теряет. Проходит мимо трупа, идёт прямо по направлению к «Ведьминому глазу». Притихший, поникший, напуганный. Вот каким я его сейчас вижу. Зона за один день людей меняет. Бежать от Ведьмы надо, бежать… Быстро и без оглядки. А мы наоборот, к самому её глазу идём. Горящему глазу, зоркому оку. Прям как хоббиты эти несчастные, прям в пекло. Саурон со своим Барад-Дуром отдыхает. Ну, что он мог этим своим глазом сделать? Зыркнуть злобно? Колечко найти? А Зона глазом убить запросто может. Одной палочки-колбочки достаточно, и всё, ты либо мяско жареное, либо фарш. Хороший обед чернобыльским собачкам… Чем ближе к «Ведьминому Глазу» мы подбираемся, тем жарче и раскалённее становится воздух. Он кажется тягучим, вязким, липким, пристающим к коже. Отодрать его можно только вместе с верхним слоем эпидермиса. Изредка по дороге к архианомалии попадаются одинокие «жарки». Обнаружить их можно только по поднимающемуся вверх горячему воздуху, ну и по изменению температуры вокруг. Замечаем мы со Славкой что-то похожее на спящую аномалию — и тут же кидаем болты. Столп огня с громким шипением вырывается откуда-то из-под земли, взмывает вверх на два метра и долго не исчезает, продолжая гореть. В ночи — замечательнейшее зрелище. «Комета», ясен пень, красивее смотрится, но на наше счастье их здесь пока не водится. Они всё-таки ближе к центру Зоны, в сердце её. А мы где? У глаза всего лишь. Вот и архианомалия из-за холма показалась. Действительно как глаз — на «белке» «жарки» то тут, то там поднимаются вверх, чуть ближе к центру — искажающие пространство «воронки», а в самом «зрачке» — большущий «трамплин». Я таких нигде больше не видел, только в «Ведьмином глазу». Возможно, это самый большой «трамплин» в Зоне. Такой и на сотню метров вверх запустить может. Тут сердце снова заныло, да как сильно! Прям всю грудь сковало, ни вздохнуть, ни выдохнуть. Да что же это такое? К чёрту, к чёрту, разворачиваемся и идём в лагерь! Дурацкая ходка, самая тревожная из всех. Хабар мёртвому ни к чему, да и я кому только не клялся, что Славку живым верну и здоровым. И себе, и Славке, и матери его, и Зоне-Ведьме. Клятвы сдерживать надо. Да даже плевать на клятвы! Я друга живым вернуть должен. Любой ценой, всеми силами. Не дам Зоне прибрать его к своим рукам искусанным, исцарапанным. Разворачиваюсь на пятках к Славке, чтобы сказать, что мне с четвёртого энергоблока плевать на его мнение, и что мы возвращаемся в лагерь сию же секунду, и вижу, что Славки нет. В панике разворачиваюсь обратно, взглядом ищу, еле сдерживаясь, чтобы не закричать от холоднющих спиц тревоги, пронзающих всё тело. Наконец нахожу — уже по «белку» почти прошёл, болты кидает, «жарки» лихо так обходит, загляденье просто. Мне бы в своей первой ходке такую сноровку. А Славик уже вплотную к «радужке» приблизился, к скоплению этих «воронок», вот только на сами аномалии ни хрена не глядит, зато в детектор пялится так, словно там голые девахи пляшут. Вот я так мог бы на девах засмотреться, всё-таки три года в Зоне безвылазно, а он-то что, ещё позавчера на Большой Земле был… Да что это я?! О детекторах с голыми девушками думаю, пока Славка в самый «зрачок» лезет! Отгоняю от себя все ненужные, тяжёлые мысли, тянущие меня к земле, и несусь за ним, положив болт на болты. Наугад обхожу особо горячие участки воздуха, чтобы не влететь в «жарку», а Славка уже посреди «воронок» шастает и, хоть болты и кидает, всё равно не вокруг смотрит, а в детектор свой придурошный. Да что там интересное-то такое? Дай мне тоже посмотреть, мне ж любопытно! Только сначала из «радужки» выйди, родной, просто выйди, мы вместе в лагерь вернёмся вместе из Зоны уйдём просто выйди оттуда чёрт возьми прочь из глаза Ведьмы ты не пылинка и не бревно ты даже не Васька мечтавший стать лётчиком ты не фарш и не стейк ты здесь ненадолго ты здесь проездом мимоходом зайцем ну зачем ты Зоне такой сдался только ради одного артефакта зачем умирать мёртвому хабар ни к чему это все знают просто выйди просто выйди ПРОСТО ВЫЙДИ. Славка прыгает вверх и хватает рукой что-то небольшое, золотистое, причудливой формы. На какую-то диковинную рыбу похожее. Неужели… — «Золотая рыбка»! «Золотая рыбка», чтоб её! — я никогда раньше не видел такого счастливого человека, находящегося буквально на волоске от смерти. Славик отступает куда-то назад, вглубь, к смертоносному «зрачку». Крик застревает у меня где-то в горле. Я что-то ору невнятное, но настолько тихо ору, что самого себя не слышу. Сердце наконец слетает со всех опор и десятитонным камнем падает в пятки, и вот я уже не могу и пошевелиться. Ничего я не могу. А Славка кричит, радуется, прыгает с этой «Рыбкой» в руках, скачет, что твой Горлум с Кольцом Всевластия в конце фильма. Я больше не предчувствую, что произойдёт что-то плохое. Я это знаю. Но могу только наблюдать, будучи не в силах ни крикнуть, ни сдвинуться с места. Славку что-то словно хватает за комбинезон и дёргает назад невидимыми руками. Мгновение он с этими руками борется, а потом по его лицу расползается гримаса ужаса: он понимает, что вляпался в гравитационную аномалию. В самый зрачок Ведьмы. В «трамплин». Его подбрасывает в небо метров на тридцать, не меньше, и я на долю секунды теряю его отдалившееся тело из виду. А потом что-то мёртвое падает уже за границами архианомалии. Это не мой Славка, нет. Мой Славка живой и радостный, он ведь только что свой первый артефакт нашёл, и не «Медузу» вашу несчастную, а «Золотую рыбку»! А это разве Славик? Нет, там от друга моего ничего нет. Это просто чьё-то мёртвое тело с зажатым в руке артефактом. Я иду, чуть покачиваясь, обратно, через все «жарки». Я их даже не пытаюсь обходить — такое впечатление, что они сами меня избегают, насмехаясь. «Смерть твоя не сегодня наступит, Топь, сегодня тебе лишь скорбеть придётся». То ли дохожу, то ли уже доползаю до того, что совсем недавно кричало и радовалось. Ну, тело. Обычное такое тело. Трупы в Зоне — дело житейское. Начинаю безумно вопить, плюясь слюной и ядом слов в сторону «Ведьминого глаза». Весь глаз Ведьме заплюю. Все «жарки» слюной потушу. Всю пыль и все брёвна этого мира притащу и закину в эту архианомалию долбанную. Вместо того, чтобы поскорее претворять эти размашистые угрозы в жизнь, я зачем-то реву и руками в радиоактивной грязи ковыряюсь. Не уберёг Славку. Не вытащил из аномалий. Да он и сам хорош, сам виноват во всём! Говорил я ему, чтобы не лез в «радужку»? Говорил я ему, чтобы без меня не шёл в архианомалию? Говорил я ему… Говорил. Всё я говорил. Я вообще много чего сегодня говорил, особенно самому себе. Например, что лучше в лагере сидеть, чем в эту ходку идти. Ну и что, в лагере я сейчас или где? …Закрываю глаза и вижу: тянет, дёргает Славку моего Зона-Ведьма, подкидывает вверх, и он навеки исчезает в её ладонях. А в глазах её многочисленных сверкают огни «жарок» и «комет», искры «электр» и «тесл». Сквозь синие, гниющие губы, расплывающиеся в коварной ухмылке, проглядывают старые зубы, шатающиеся в альвеолах. А Зона шипит-смеётся, и смех у неё булькающий, противный, «кисельный» такой. Не говорит эта тварь ни слова, но я легко понимаю её. Злорадствует, сука, насмехается. Костлявым пальцем в меня тычет и хихикает мерзко. Уберегатель хренов. Защитник, блин. Друг детства, называется. Прикусываю язык, чтобы больше слюны выделилось, и дальше продолжаю плеваться, при этом не забывая реветь. Плююсь самозабвенно, рыдаю самозабвеннее, но при всём этом думаю: гордо кинуть злосчастную «рыбку» прямиком в «жарку», чтобы она там расплавилась, или же взять с собой? Как-никак, такой артефакт ещё найти надо. Артефакты вообще на дороге не валяются, а такие — тем более! Эх, сталкерская моя душонка. Как о погибшем друге думать и как его оплакивать можно, когда надо поскорее такой ценный хабар загнать? Может, это мне Зона подарок такой сделала? Забрала кое-что ценное, но одарила-то в разы большим… Да что это я? Да как можно… Славку и артефакт сравнивать! Да мало ли в Зоне «Рыбок» этих, не одна она. Тошно мне и противно от самого себя, хочу выбросить дрянь эту аномальную обратно в «радужку», да только не могу. Сколько же за неё торговцы отвалят… Мне нечем копать могилу. Да и не хочу я, если честно. Всё равно псы или мародёры раскопают. Пусть уж здесь Славка лежит, сам виноват в своей смерти глупой. Славный ужин чернобыльским собачкам. Не фарш, не жаркое, а отбивная. Вытаскиваю артефакт из рук Славика. Приятная эта «Золотая рыбка» на ощупь, да и цвет у неё красивый, благородный. А блестит-то как! Любо-дорого смотреть. Всё-таки ошибался я со своими тревожными предчувствиями. Вон оно как всё хорошо обернулось…