Паника

Просыпаюсь от холодного сквозняка, который идёт из приоткрытой балконной двери. Не открывая глаза, пытаюсь натянуть на себя одеяло, но оно почему-то не поддаётся. Дёргаю его на себя, но мои попытки так и не увенчиваются успехом. Нехотя приоткрываю глаза и поворачиваюсь, чтобы увидеть за что оно зацепилось. Еле сдерживаю глупый булькающий звук в горле. Оно зацепилось, точнее обмоталось, вокруг Кристиана Флаке Лоренца. Я не вижу его лица, только затылок, шею и торчащее из-под одеяла плечо, но мне и не нужно его видеть, чтобы это понять, потому что моя память уже заботливо подсовывает мне события прошедшей ночи. Зал ресторана, где один стол стоит, как вся моя квартира; ухмыляющийся Круспе, чьи руки во время танца постоянно сползают на мою задницу; текила, которую я наливаю Флаке, проливая половину на стол, и умоляя его выпить со мной; меня тошнит в туалете, какая-то девушка держит мне волосы, а потом помогает привести себя в порядок; курю на улице, а потом ору по-русски на всю улицу, что у меня будет секс; снова туалет, только вместо той девушки со мной уже Флаке и он шепчет мне, что нужно подождать; едем в такси, я судорожно ищу телефон; моя квартира, я сдираю с себя платье, стягиваю с Лоренца свитер, мы падаем на кровать… Боже, как мне теперь смотреть ему в глаза, когда он проснётся? И куда тогда смотреть, если не в глаза? Я тихонько хихикаю, потому что помню, что кроме глаз, там есть куда посмотреть. На улице светает, мне очень хочется пить, я тихонько слезаю с кровати, накидываю на голое тело махровый халат, завязываю пояс, и иду на кухню. Наливаю воду из фильтра в стакан и жадно пью залпом. Возвращаюсь в спальню и ищу сигареты. Поиски бесплодны и мне приходит мысль пошарить в карманах Флаке. Его джинсы валяются прямо на полу, рядом с недопитой бутылкой Изабеллы. Я нагло лажу по карманам и в одном нахожу помятую пачку с тремя сигаретами. Беру одну, надеваю тапочки и выхожу на балкон. В голове бестолково роятся мысли и самая яркая из них: неужели это всё происходит со мной? В какой-то момент у меня даже зарождаются сомнения насчёт реальности происходящего, я оглядываюсь назад, но по ту сторону окна по-прежнему видна моя кровать, на которой уткнувшись лицом в подушку, спит, укутанный в одеяло, Кристиан. Закуриваю, затягиваюсь и дышу табачным дымом. Я слушала их группу периодически, я в принципе слушаю исполнителей периодами, один исполнитель — один жизненный этап, иногда переслушивая особенно полюбившихся. И, конечно, я с радостью согласилась, когда приболевшая коллега предложила мне подменить её и подработать на концерте Раммштайн. Могла ли я в тот момент представлять, чем закончится внезапная подработка? Разумеется, нет. — Ну что, подкалымила, мать? — задаю я самой себе риторический вопрос. Тело побаливает, губы саднят. Я докуриваю, тушу окурок в пепельнице и решаю сходить в ванную комнату, окончательно смирившись с тем, что уснуть обратно мне сегодня уже не удастся. Захожу в ванную, щелкаю выключателем, и скидываю халат, стоя перед зеркалом. Мои глаза, несмотря на некоторую отёчность после выпитого вчера, резко округляются. — Бля-а-а-ать… — ошарашенно протягиваю я, разглядывая своё отражение. Кажется, моя память сыграла со мной жестокую шутку, и вместо полового акта (или нескольких) с мирно стареющим металлистом, меня зверски насиловал маньяк с садистскими замашками. На шее и груди видны множество разноцветных засосов во всей возможной их цветовой гамме: фиолетовые, синие и желтоватые. По всему телу разбросаны мелкие синяки и царапины. Губы явно кусали, не жалея. Но я не помню, чтобы вчера мне было плохо и больно, наоборот, от воспоминаний о прошедшей ночи внизу появляется приятно-потягивающее ощущение. Я краснею и лезу в душевую кабинку. Тщательно поливаю себя горячими струями, моюсь гелем, но не решаюсь воспользоваться мочалкой, мою голову, чищу зубы и вылезаю из душа, чувствуя себя гораздо лучше, практически обновленной. Снимаю линзы, убираю в футляр. Без них всё размытое, но глазам сразу становится легче. Видок даже у чистой и свежей меня так себе, но от меня по крайней мере хорошо пахнет. Я придирчиво оцениваю целостность своей кожи, прикидывая, причиненный мне чересчур страстным после текилы, Флаке ущерб. Надеваю халат на голое тело, всё моё чистое нижнее белье хранится в спальне, где находится мой ночной гость. В спальне меня ждет сюрприз. Кристиан проснулся и сидит на постели, наполовину прикрытый одеялом, прищуренно оглядываясь, скорее всего, в поисках очков. Я испытываю необъяснимый прилив нежности, мне хочется кинуться к нему и вжаться в него со всей силой, на которую я способна. Но вместо этого я стою в проходе, нелепо тереблю рукав халата и смущенно улыбаюсь. — Доброе утро. То есть… Я надеюсь, что доброе. — Я, кажется, похитил твое одеяло, — он по всей видимости так же смущен, как и я, если не хуже. — Ничего… Э-э-э… Страшного. Разве так должны беседовать любовники после бурной ночи? — Мне… Кхм… Нужно одеться, — бормочу я, сама не понимая на что я намекаю этой фразой: он должен отвернуться или полюбоваться? — Мне тоже, — произносит Флаке и я осознаю, что там, под одеялом, он абсолютно голый. Тут же чувствую, как к щекам приливает кровь, и начинаю неловко складывать перед ним на постель его вещи, подбирая их с пола, джинсы, свитер, но не могу найти самое главное — трусы. Он смотрит на меня, потом на вещи перед собой, и, видимо вспомнив нечто, начинает хохотать, прикрывая пальцами рот. — Ты их не найдешь, — едва выговаривает он сквозь смех. — Почему? — спрашиваю я в недоумении. — Когда мы приехали, ты стянула их с меня, сказала, что они мне больше не пригодятся и выбросила их с балкона. Но не очень-то метко. Они зацепились за дерево. — кое-как просмеявшись, сообщает он мне и снова смеется. — Что?! Я моментально кидаюсь на балкон, как есть, прямо с мокрыми волосами, и быстро нахожу подтверждение его словам. На высокой березе под порывами ветра живописно трепещут черные слипы. — Это всё проклятое шампанское. — заявляю я, вернувшись в комнату, и начинаю сдавленно хихикать. Постепенно хихиканье переходит в такой смех, что я не могу устоять на ногах и валюсь на постель, рядом с Флаке. Уже успокоившийся, он вытирает, выступившие от смеха, слёзы и неуклюже обнимает меня, словно проверяет оттолкну я его или нет. И я не отталкиваю. Утыкаюсь ему в район ключицы и бегло касаюсь его бледной губами, словно смазывая гуашь по листу бумаги. Он гладит меня по волосам и я обвиваю его руками. Это самый странный, практически нереальный день в моей жизни и тем не менее самый настоящий. _____________ Мне уже много лет не выпадало таких ночей. Наверное, с тех пор, как я миновал тридцатилетний возрастной рубеж. Любые отношения и знакомства приобрели некий оттенок формальности, а пьяный секс не мог перерасти в нечто большее по определению. Логически я понимал, что и этот раз вряд ли получит какое-то продолжение, но мне так нравилось трогать её и меня так раздражало, когда это делают другие. Вопреки моим мыслям, Аня очень скоро отделалась от Рихарда, поулыбавшись ему и сделав вид, что она не понимает больше половины его слов. Она вернулась на диван, на котором я продолжал сидеть в компании полупустой бутылки шампанского, и начала очень настойчиво уговаривать меня выпить с ней, беспрестанно повторяя, что именно о таком собутыльнике она всегда мечтала. Это было так глупо и при этом трогательно, что я согласился, хотя в последние мои отношения с алкоголем близились к полному разрыву. Для совместного распития мы выбрали текилу и, вероятно, это было нашей огромной совместной ошибкой. Что ж, по крайней мере у нас уже есть что-то совместное. Спустя несколько часов Аня была пьянее даже тех девушек, что еще в начале вечера висли на Тилле. Но при этом она неплохо держалась на ногах и говорила, почти не запинаясь. Мне показалось, что её английский даже стал гораздо лучше. Правда то, что она говорила на этом английском (иногда машинально переходя на русский) не оставляло никаких сомнений в том, что девушка вдребезги пьяна. Она уверенно спорила с Паулем, в какой стороне находится выход из ресторана, и её уверенность не поколебалась даже, когда Пауль вывел её на улицу с совершенно противоположной стороны. Девушка, которая изначально держалась с Паулем, тоже русская и почти трезвая, очень смеялась над этим спором, а потом любезно предложила свои услуги, когда Ане стало плохо. Что в это время делал я? Клялся Рихарду, что она старше моей дочери, хотя понятия не имел, сколько же Ане на самом деле лет. Когда новая знакомая вывела ее из туалета и мы с Круспе, наконец спросили у нее её возраст, она ответила, что это пошлый и гадкий вопрос, лихо налила себе вина в бокал для коньяка и выпила его залпом. Дальше мои воспоминания сильно расплываются, потому что мы пили с Тиллем и его силиконовыми подругами, а перепить Линдеманна невозможно по физическим причинам, но я хорошо помню, как Аня предпринимала попытки залезть мне в штаны прямо в зале, зазывала меня в туалет, а я уговаривал её поехать со мной в отель. Видимо я проиграл и это она уговорила меня поехать к ней домой. Что ж… Совсем неплохо, особенно если она поможет мне добраться до отеля, потому что завтрашним вечером я должен играть на концерте в Санкт-Петербурге. — Флаке! — её звонкий голос выдергивает меня из размышлений. Мы сидим на кухне. Она на скорую руку приготовила пасту с морепродуктами и вышло вполне прилично. Молодая, красивая, хозяйственная, одинокая. На кой-черт ей такой старый осёл, как вчера верно выразился Пауль? — Вы вчера меня с Круспе спрашивали сколько мне лет, — говорит она, наматывая спагетти на вилку. — Так вот. Если тебя это всё еще интересует, мне тридцать один. Я тут же давлюсь и кашляю. На глазах выступают слезы. — Я был уверен, что тебе едва за двадцать. — откашлявшись, произношу я, подозревая, что вполне мог ослышаться. — Мне тридцать один год. — твёрдо произносит она, отпивая из своей кружки пиво. — Говоришь, как будто это что-то плохое, — улыбаюсь я и уже не чувствую себя таким старым и таким ослом. — Особенно учитывая, что выглядишь ты так, будто продала душу дьяволу за вечную юность. — Посмотрите-ка, — смеётся она. — Кристиан Лоренц знает толк в комплиментах. Сегодня мы много смеёмся, несмотря на то, что у обоих похмелье и ночью мы почти не спали. Мы смеёмся утром, когда она обнаруживает мои трусы на дереве, смеёмся, когда после утреннего секса она вдруг вспоминает с какой уверенностью спорила с Паулем, смеёмся, когда я рассказываю ей о том, что о ней говорил пьяный Рихард, смеёмся, когда вместе идём за сигаретами и она машинально заговаривает с продавщицей на английском, смеёмся, когда одновременно тянемся за упавшей зажигалкой и стукаемся лбами… Мне нравится с ней смеяться. Я ощущаю себя очень подозрительно и всерьёз беспокоюсь, что меня поразила любовная лихорадка. Учитывая плотный гастрольный график, это может быть опасным, но я смотрю на её улыбку, как она морщит нос и поправляет очки и чувствую, будто моя сила воли становится мягкой как желе или тело медузы. Я вылезаю из-за стола, чуть не опрокинув свою кружку с пивом, и тянусь к Ане, она тоже вылезает из-за стола, встает на цыпочки, тянется ко мне и целуемся. Поцелуй прерывается звуком ключа в дверном замке. Я отстраняюсь от Ани и вопросительно на неё смотрю. Но судя по тому как белеет её лицо, она сама не ожидала чьего-то прихода. Она идёт в коридор неровной поступью. Я слышу, как открывается дверь. — Мама! — кричит кто-то в коридоре радостным детским голосом. Моё сердце бьётся так, что сейчас сломает рёбра.